Его звали Виктор и родом он был из Ленинграда - чудесный парень. После пребывания на целине их сразу же демобилизовали, а новенькие автомашины за три месяца работы были превращены в металлолом. В нашу задачу входило подбирать с земли зерно, которое комбайнеры сваливали прямо на стерню, вместо того, чтобы дожидаться автомашины и ссыпать его из бункера в кузов. Собирали мы зерно и швыряли его в кузов специальными совками. Вначале на заполнение кузова с наращенными бортами уходило примерно час, а к концу сезона наши мускулы окрепли и мы справлялись с этой задачей уже за двадцать - тридцать минут. Собранное зерно мы везли на зерносклад. Работали посменно: сутки «вкалывали», а затем сутки отсыпались и отдыхали. Помню, что особенно трудно было работать на самой заре, где-то в районе 4-5 часов утра. Мы, когда ехали на зерносклад, засыпали, несмотря на то, что машина все время подпрыгивала на ухабах, ибо никаких асфальтированных дорог на целине тогда не было. Огромные поля были разбиты на квадраты: 2х2 км. И эти квадраты окаймляли так называемые дороги, хотя шофера далеко не всегда по ним ездили, а мчались напрямик по стерне. Такой способ передвижения привел однажды к трагедии, когда грузовик, мчавшийся ночью по сжатому полю, наехал на сваленную комбайном кучу соломы, в которой спали двое студентов. И еще один человек в нашей небольшой бригаде погиб в этот уборочный сезон - помощник комбайнера по имени Виктор, который ночью задремал на мостике комбайна и его стряхнуло на хедер, который отрезал ему полноги. Пока через несколько часов прилетел самолет из Алма-Аты с бригадой скорой помощи, парень истек кровью и скончался.
Во время жатвы у нас случилось еще одно ЧП. Видимо, от искры, вылетевшей из выхлопной трубы грузовика, загорелась стерня и воспламенились кучи разбросанной по полю соломы. Из-за сильного ветра пожар быстро распространялся и загорелось несжатое поле пшеницы. Фронт огня достигал нескольких сот метров. Произошло это как раз в обеденное время. И мы все, кто находился в лагере, на грузовиках отправились тушить пожар. Механизаторы распахивали пшеничное поле полосой метров пятьдесят, а мы рубахами, снятыми с себя, тушили очаги возгорания уже по другую сторону полосы, так как ветер нес с бешеной скоростью искры и горящие стебли, несмотря на приличную ширину вспаханного поля. В этот день я спалил половину своей шикарной бороды, которую растил с момента приезда на целину и под звонкий смех девушек из нашей бригады пришлось сбрить и другую ее половину.
Кстати, питались мы за счет заработанных денег. С нас высчитывали ежемесячно определенную сумму, в зависимости от того, сколько продуктов мы со склада завозили. У нас в бригаде была своя кухня и питались мы сообща, т.е. жили коммуной (механизаторы и студенты вместе). Одно время я был назначен ответственным за покупку и завоз продуктов со склада. В ту злосчастную поездку на продовольственный склад я с одним товарищем кроме продуктов для общего пользования, купил и пачку печенья, естественно, за свои деньги. Приехали мы в лагерь, отдали продукты на кухню и стали есть печенье. Девочки страшно обрадовались, что на этот раз мы привезли и что-то вкусненькое. Но каково было их справедливое возмущение, когда мы сказали, что купили печенье только для себя. Само собой разумеется, мы девочек угостили. Но это не сняло их обвинения в том, что мы поступили не по-товарищески, что мы жуткие эгоисты. И вообще надо было привезти не только всем печенья, но и конфет. На общем собрании бригады нас как следует «пропесочили» и отстранили от снабжения кухни продуктами. Это был для меня урок на всю жизнь: думай не только о себе, но и о других, когда совершаешь тот или иной поступок.
Возвращались мы с целины, убрав не только пшеницу, но и кукурузу, уже в конце сентября. Но на этот раз нам на железнодорожную станцию в Атбасаре подали не «теплушки», а поезд с новенькими пассажирскими вагонами международного класса. Доставили нас в Ленинград буквально за несколько дней. И не только потому, что мы были «целинниками», но, видимо, в силу того, что были при деньгах и многие из нас пили водку и пиво беспробудно (на целине был «сухой» закон; работяги, которые не могли жить без выпивки, уничтожили весь одеколон, который продавали в местном магазине, а также пудру, которая, оказывается, изготовляется с применением этилового спирта). Наш поезд практически без остановок гнали до Ленинграда. Как бы то ни было, но в один прекрасный день мы очутились на Балтийском вокзале, а ленинградцы, которые в тот момент, когда мы вываливали из вагонов «экстра-люкс» загоревшие и в обносках, были, наверняка, сражены видом и воплями одичавших молодцов. Экзотику дополняли шокирующие публику надписи на вагонах, написанные мелом: «А ты ежа барал!» или «Закон - тайга». Кстати, среди студентов были и такие, которые отсидели срок по так называемому Ленинградскому делу, набравшись в лагерях ГУЛАГА блатных привычек, песенок и жаргона.
Хотя до ордена и медали я не дотянул, однако в моем семейном архиве я с гордостью храню до сих пор почетную грамоту Акмолинского ОК ВЛКСМ Казахстана, выданную мне за отличную работу по уборке урожая целинных земель в зерносовхозе «Днепропетровский» летом 1956 года.
О том, что привело меня к уходу с очного отделения, знали только мои близкие друзья. Остальные однокурсники ничего не понимали. Ведь я учился на пятерки, получал повышенную стипендию, входил в состав общеуниверситетского Совета студентов. И вдруг - уход. В семье, когда я вернулся домой, также сначала начали меня ругать за глупый поступок. Для родителей мое решение было серьезным ударом. Но отец после длительных бесед, в конце концов, все-таки одобрил мой переход на заочное отделение. А вот мама так и не смогла понять причин случившегося. Правду сказать, отец не мог согласиться с моими сверх радикальными оценками окружающего нас общества и мы многие годы вели на эту тему длительные дискуссии. Споры порой принимали довольно острые формы. Одно время отец даже отрекся от меня и мы не разговаривали с ним несколько месяцев. Думаю, до самой смерти отец не разделял моих взглядов на природу социализма, в котором мы жили. К счастью, он скончался еще до горбачевской перестройки и не дожил до тех дней, когда все знаки в политической жизни поменялись местами. Особенно в Эстонии. Те, кто освобождал Эстонию от фашистов, стали называться оккупантами, а те, кто воевал на стороне гитлеровских войск, именуются сегодня защитниками родины.
Университет я закончил, как и мои друзья, в 1960 году, сдав экзамены за V и VI курсы одним махом. Два года, прожитых в Ленинграде, привели меня к полной переоценке всех ценностей. Я сумел вырваться из болота официальной политэкономии, сделав первый серьезный поступок в своей жизни.
Но Ленинград, переименованный “демократами” в Санкт-Петербург, сыграл еще одну важнейшую роль в моей жизни: я познакомился в университетском общежитии на Мытне со своей будущей супругой - Галиной Федоровной Спасковой, которая училась на историческом факультете. Влюбились мы друг в друга с первого взгляда и на всю жизнь. Поженились мы в 1961 году после того, когда она закончила ЛГУ и год проработала на Алтае директором школы. Это событие стало пятой узловой точкой в моей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44