Напротив, непосредственное усмотрение ду-
шевной жизни как конкретной реальности ведет к признанию, что
душевная жизнь, как таковая, не тождественна сознанию. Расс-
мотренные явления <подсознательной> душевной жизни важны для
нас прежде всего как показатели внесознательности душевной
жизни. И центр спора между сторонниками и противниками <бес-
сознательного> или <подсознательного> лежит не в вопросе, воз-
можна ли душевная жизнь при полном отсутствии сознания - этот
вопрос мы выше решили уяснением неправильности самой его пос-
ЧУШЕВНОЙ ЖИЗНИ
ДУША ЧЕЛОВЕКА
тановки, признанием самой относительности различия между
абсолютными и относительными, качественными и количест-
венными различиями в душевной жизни - а лишь в вопросе, тож-
дественна ли душевная жизнь сознанию и исчерпывается ли она
им одним, или же, будучи носителем сознания, она, как таковая,
отлична от него. Ответ на этот вопрос теперь для нас не может
быть сомнительным: существо душевной жизни лежит
в переживании, как таковом, в непосредственном внутреннем
бытии, а не в сопутствующем ему сознании. Что осталось еще
неясным здесь, уяснится нам в дальнейшей связи.
VII
В заключение отметим чисто практическое, конкретное зна-
чение намеченного понимания душевной жизни. Как бы кто ни
относился к самому понятию подсознательного, к общему учению о
внесознательности душевной жизни и отвлеченному его обосно-
ванию, одно совершенно бесспорно: между степенью сознатель-
ности душевного переживания и его силой или интенсивностью
как действенной реальности, нет никакой прямой пропорциональ-
ности. Наиболее сознательные или сознанные наши душевные сос-
тояния отнюдь не суть наиболее сильные или влиятельные в нашей
жизни; и степень общей сознательности личности тоже отнюдь не
пропорциональна интенсивности и действенности ее душевной
жизни. Правда, в известном смысле преобладание подсознательных
или полусознательных состояний есть показатель <психической
слабости>, о которой справедливо говорят, например, в применении
к истерическим, легко внушаемым, склонным к сомнамбулизму и
т. п. субъектам. Но то, что здесь разумеется под <психической сла-
бостью>, естьсобственнослабостьдуховная, слабостьлмчностм как
управляющего и сдерживающего волевого центра и тем самым сла-
бость формирующих, целестремительных сил душевной жизни.
Напротив, интенсивность самой душевной жизни, как таковой,
обычно пропорциональна ее разнузданности: достаточно указать на
бурность ее проявлений, на склонность таких субъектов к страстным
аффектам, на явления исступленности, одержимости и т. п. Легко-
сть, с которою воля опытного психиатра управляет душевной
жизнью таких субъектов, обусловлена не слабостью самих их
переживаний, а лишь их слепою подвижностью, т. е. силой, которую
может приобретать в их составе каждое отдельное содержание, в том
числе и внушенное врачом. Как бы то ни было, но по меньшей мере
сравнение разных переживаний в составе каждой, отдельной
личности никогда не подтверждает соответствия между сознатель-
ностью и силой переживания. Скорее наоборот; есть много данных,
говорящих в пользу наличности здесь - при прочих равных ус-
ловиях - пропорциональности обратной. Так, упомянутый выше
методлечения го"о.- о.; йаейа заключается в ослаблении тягостного
переживания пут-м го отчетлг:зог- осознания, и на практике ."т( -
прием употреблялся .к.ихиатрами,тедаго1амиипростовдружескй
утешениях, конечно, надолго у) у гения Фрейда. Популярнейшее
психологическое наблюдение "сверит, что <самоанализ убивает
чувство>; самые сильные и упорные наши страсти противодействуют
освещению себя сознанием, как бы инстинктивно защищаясь от
грозящего им 1;ри этом ослабления или разрушения; отсюда
стыдливость и лучших, и худших, но всегда самых глубоких
и сильных наших побуждений. В жизни хорошими психологами
в отношении себя самих бывают обыкновенно разочарованные я
скучающие скептики, люди типа Онегина и Печорина: <вся тварь
разумная скучает>, говорит Мефистофель у Пушкина. Гений того
же Пушкина уронил другую, смелую и гонкую мысль. <Поэзия,
прости Господи, должна быть глуповатой>, - сказал мудрейший из
наших поэтов. Очевидно, <ум>, ясность познания, обычно препят-
ствует живости и полноте поэтического творчества. Все такого рода
утверждения, конечно, не имеют значения точных общих суж-
дений, а лишь подмечают преобладающие типичные соотношения.
Но с этой оговоркой мысль Пушкина, очевидно, может быть расп-
ространена и на любовь, на душевных двигателей нравственной и
политической жизни, на религиозное чувство и т. п.
Если продолжить до конца, мыслить в предельных формах психо-
логическое соотношение, выраженное в этих общеизвестных фак-
тах, то надо будет прийти к заключению, что сознание и жизнь,
будучи конкретно связаны между собой, по своему существу анта-
гонистичны: чистое сознание, в качестве совершенного созерцания,
есть бездействие, душевная смерть; чистая жизнь, как могуществен-
ная всепобеждающая действенная сила, есть совершенная слепота
сознания. Правда, в высших областях нашей жизни, в той сфере,
которую мы будем рассматривать позднее под именем духовной
жизни, возможно и обратное соотношение, своеобразная гармония
между этими двумя сторонами: для примера укажем здесь лишь на
область религиозной жизни, ще помимо слепого чувства и рассудоч-
ного отрицания возможна еще иная, высшая форма, в которой самый
жар религиозной страсти питает яркость религиозного созерцания,
и пламя жизни одновременно и светит, и греет. Но это касается,
во-первых, лишь высших видов страсти, тогда как низшие <земные>
страсти при этом необходимо замирают или ослабевают; и, во-вто-
рых, это свидетельствует не против самой намеченной анта-
гонистичности, а лишь против возможных преувеличений ее зна-
чения (вроде известных метафизических преувеличений Гартма-
на ); но возможность примирения этого антагонизма з высшем
единстве, достигаемом лишь с трудом и при исключительных ус-
ловиях, есть сама скорее косвенный показатель антагонистичности
этих начал з их господствующем, преобладающем состоянии.
ДУША ЧЕЛОВЕКА
ЧАСТЬ 1. СТИХИЯ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ
Но если так, то здесь мы имеем самое конкретное и живое
свидетельство противоположности или, по крайней мере, несов-
падения между душевной жизнью и сознанием. Душевная
жизнь в качестве жизни, со стороны своей импульсивности и
интенсивности, т. е. в качестве конкретной и действенной
реальности, есть нечто отнюдь не тождественное сознанию, и
сознание совсем не есть ее существенный отличительный
признак. Скорее мы имеем в лице того и другого два разных
начала, как бы материю и форму внутреннего существа чело-
века, которые хотя в конкретном бытии человека всегда связа-
ны или соприкасаются, но для анализа являются разными и
разнородными началами. Лишь эта материя внутреннего бытия
человека есть то, что может быть названо в строгом смысле
психическим в нем; она есть как бы особое начало <душев-
ности>, в отличие от присоединяющегося к нему иного, высше-
го начала Логоса или духа (Уои?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
шевной жизни как конкретной реальности ведет к признанию, что
душевная жизнь, как таковая, не тождественна сознанию. Расс-
мотренные явления <подсознательной> душевной жизни важны для
нас прежде всего как показатели внесознательности душевной
жизни. И центр спора между сторонниками и противниками <бес-
сознательного> или <подсознательного> лежит не в вопросе, воз-
можна ли душевная жизнь при полном отсутствии сознания - этот
вопрос мы выше решили уяснением неправильности самой его пос-
ЧУШЕВНОЙ ЖИЗНИ
ДУША ЧЕЛОВЕКА
тановки, признанием самой относительности различия между
абсолютными и относительными, качественными и количест-
венными различиями в душевной жизни - а лишь в вопросе, тож-
дественна ли душевная жизнь сознанию и исчерпывается ли она
им одним, или же, будучи носителем сознания, она, как таковая,
отлична от него. Ответ на этот вопрос теперь для нас не может
быть сомнительным: существо душевной жизни лежит
в переживании, как таковом, в непосредственном внутреннем
бытии, а не в сопутствующем ему сознании. Что осталось еще
неясным здесь, уяснится нам в дальнейшей связи.
VII
В заключение отметим чисто практическое, конкретное зна-
чение намеченного понимания душевной жизни. Как бы кто ни
относился к самому понятию подсознательного, к общему учению о
внесознательности душевной жизни и отвлеченному его обосно-
ванию, одно совершенно бесспорно: между степенью сознатель-
ности душевного переживания и его силой или интенсивностью
как действенной реальности, нет никакой прямой пропорциональ-
ности. Наиболее сознательные или сознанные наши душевные сос-
тояния отнюдь не суть наиболее сильные или влиятельные в нашей
жизни; и степень общей сознательности личности тоже отнюдь не
пропорциональна интенсивности и действенности ее душевной
жизни. Правда, в известном смысле преобладание подсознательных
или полусознательных состояний есть показатель <психической
слабости>, о которой справедливо говорят, например, в применении
к истерическим, легко внушаемым, склонным к сомнамбулизму и
т. п. субъектам. Но то, что здесь разумеется под <психической сла-
бостью>, естьсобственнослабостьдуховная, слабостьлмчностм как
управляющего и сдерживающего волевого центра и тем самым сла-
бость формирующих, целестремительных сил душевной жизни.
Напротив, интенсивность самой душевной жизни, как таковой,
обычно пропорциональна ее разнузданности: достаточно указать на
бурность ее проявлений, на склонность таких субъектов к страстным
аффектам, на явления исступленности, одержимости и т. п. Легко-
сть, с которою воля опытного психиатра управляет душевной
жизнью таких субъектов, обусловлена не слабостью самих их
переживаний, а лишь их слепою подвижностью, т. е. силой, которую
может приобретать в их составе каждое отдельное содержание, в том
числе и внушенное врачом. Как бы то ни было, но по меньшей мере
сравнение разных переживаний в составе каждой, отдельной
личности никогда не подтверждает соответствия между сознатель-
ностью и силой переживания. Скорее наоборот; есть много данных,
говорящих в пользу наличности здесь - при прочих равных ус-
ловиях - пропорциональности обратной. Так, упомянутый выше
методлечения го"о.- о.; йаейа заключается в ослаблении тягостного
переживания пут-м го отчетлг:зог- осознания, и на практике ."т( -
прием употреблялся .к.ихиатрами,тедаго1амиипростовдружескй
утешениях, конечно, надолго у) у гения Фрейда. Популярнейшее
психологическое наблюдение "сверит, что <самоанализ убивает
чувство>; самые сильные и упорные наши страсти противодействуют
освещению себя сознанием, как бы инстинктивно защищаясь от
грозящего им 1;ри этом ослабления или разрушения; отсюда
стыдливость и лучших, и худших, но всегда самых глубоких
и сильных наших побуждений. В жизни хорошими психологами
в отношении себя самих бывают обыкновенно разочарованные я
скучающие скептики, люди типа Онегина и Печорина: <вся тварь
разумная скучает>, говорит Мефистофель у Пушкина. Гений того
же Пушкина уронил другую, смелую и гонкую мысль. <Поэзия,
прости Господи, должна быть глуповатой>, - сказал мудрейший из
наших поэтов. Очевидно, <ум>, ясность познания, обычно препят-
ствует живости и полноте поэтического творчества. Все такого рода
утверждения, конечно, не имеют значения точных общих суж-
дений, а лишь подмечают преобладающие типичные соотношения.
Но с этой оговоркой мысль Пушкина, очевидно, может быть расп-
ространена и на любовь, на душевных двигателей нравственной и
политической жизни, на религиозное чувство и т. п.
Если продолжить до конца, мыслить в предельных формах психо-
логическое соотношение, выраженное в этих общеизвестных фак-
тах, то надо будет прийти к заключению, что сознание и жизнь,
будучи конкретно связаны между собой, по своему существу анта-
гонистичны: чистое сознание, в качестве совершенного созерцания,
есть бездействие, душевная смерть; чистая жизнь, как могуществен-
ная всепобеждающая действенная сила, есть совершенная слепота
сознания. Правда, в высших областях нашей жизни, в той сфере,
которую мы будем рассматривать позднее под именем духовной
жизни, возможно и обратное соотношение, своеобразная гармония
между этими двумя сторонами: для примера укажем здесь лишь на
область религиозной жизни, ще помимо слепого чувства и рассудоч-
ного отрицания возможна еще иная, высшая форма, в которой самый
жар религиозной страсти питает яркость религиозного созерцания,
и пламя жизни одновременно и светит, и греет. Но это касается,
во-первых, лишь высших видов страсти, тогда как низшие <земные>
страсти при этом необходимо замирают или ослабевают; и, во-вто-
рых, это свидетельствует не против самой намеченной анта-
гонистичности, а лишь против возможных преувеличений ее зна-
чения (вроде известных метафизических преувеличений Гартма-
на ); но возможность примирения этого антагонизма з высшем
единстве, достигаемом лишь с трудом и при исключительных ус-
ловиях, есть сама скорее косвенный показатель антагонистичности
этих начал з их господствующем, преобладающем состоянии.
ДУША ЧЕЛОВЕКА
ЧАСТЬ 1. СТИХИЯ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ
Но если так, то здесь мы имеем самое конкретное и живое
свидетельство противоположности или, по крайней мере, несов-
падения между душевной жизнью и сознанием. Душевная
жизнь в качестве жизни, со стороны своей импульсивности и
интенсивности, т. е. в качестве конкретной и действенной
реальности, есть нечто отнюдь не тождественное сознанию, и
сознание совсем не есть ее существенный отличительный
признак. Скорее мы имеем в лице того и другого два разных
начала, как бы материю и форму внутреннего существа чело-
века, которые хотя в конкретном бытии человека всегда связа-
ны или соприкасаются, но для анализа являются разными и
разнородными началами. Лишь эта материя внутреннего бытия
человека есть то, что может быть названо в строгом смысле
психическим в нем; она есть как бы особое начало <душев-
ности>, в отличие от присоединяющегося к нему иного, высше-
го начала Логоса или духа (Уои?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78