Стихия
душевной жизни подобна бесформенной, неудержимо разливаю-
щейся стихии жидкого состояния материи: в ней есть множество
волн, подвижных выпуклостей и понижений, светлых и темных
полос, есть белизна гребней и мрак глубин, но нет твердых
островов, обособленных предметов. Когда наше анализирующее
внимание выделяет элементы душевной жизни, то мы, поддаваясь
невольному самообману, смешиваем логическую обособленность
Таковы Джемса, <Веуимвешаеп> <вюрцбургской> психо-
"огической школы.
школы.
ДУША ЧЕЛОВЕКА
ЧАСТЬ 1. СТИХИЯ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ
психологических понятий, присущую только самой форме по-
нятий, с реальной обособленностью предметов этих понятий.
Сюда же присоединяется неумение различать между содержа-
ниями предметного сознания и содержания душевной жизни. Но
первая задача психологии - выразить своеобразие переживаемо-
го, как такового, в его отличии от формы предметного содержания
знания.
Итак, невыразимый далее момент сплошности, слитности,
бесформенного единства, есть первая характерная черта душевной
жизни. Но для того, чтобы как следует уяснить себе это свое-
образие, нужно уметь отличать его не только от определенной
множественности обособленных элементов, но и от чисто логиче-
ского, абстрактного единства. Указание на отличие душевной
жизни от суммы отдельных частей часто принимается, тем самым,
за достаточное доказательство единства <души> как особого цен-
тра или как логически определимого единства поля или арены
сознания. Но это совершенно ложно. Имеется ли вообще нечто
такое, как субстанциальное единство <души> или <сознания> -
этот вопрос мы оставляем здесь пока в стороне. Но нельзя не
признать правоты эмпирической психологии, когда она протес-
тует против отождествления душевной жизни с единством души.
Душевная жизнь, не будучи определенным множеством, не есть
и определенное единство, а есть нечто среднее между тем и
другим, вернее, есть состояние, не достигающее в логическом
отношении ни того, ни другого: она есть некоторая экстенсивная
сплошность, которой так же недостает интегрированности, как
и дифференцированности, замкнутости и подчиненности
подлинно единому центру, как и отчетливого расслоения на
отдельные части. В логическом отношении она есть чистая
потенциальность, неосуществленность никакой логически точной
категории: она есть неопределенное, т. е. как бы расплывшееся,
лишь экстенсивное единство, так же, как она есть неопределен-
ная, т. е. слитная, неотчетливая множественность; в том и дру-
гом отношении она одинаково есть бесформенность. Она есть
материал, предназначенный и способный стать как подлинным
единством, так и подлинною множественностью, но именно толь-
ко бесформенный материал для того и другого.
Относительный, чисто экстенсивный характер единства душев-
ной жизни, - то, что в лице этого единства мы имеем дело не
с каким-либо абсолютным центром, а лишь с бесформенной слит-
ностью или сплошностью душевных явлений - яснее всего обна-
руживается в том факте, что это единство может иметь различные
степени. Различия в степени сознанности, о которых мы говорили
в предыдущей главе, суть вместе с тем различия в степени объедине-
нности душевной жизни. Ибо единство или объединенность душев-
ной жизни есть лишь иное обозначение для намеченного там
понятия самоявственности или самопроникнутости. Конкретно это
соотношение лучше всего обнаруживается в явлении, которое обоз-
начается прекрасным термином рассеянности. С одной стороны,
рассеянность есть ослабление сознаваемости, сумеречность или ту-
манность сознания. И экспериментальные данные, о которых мы
уже упоминали, свидетельствуют,, что и подсознательные явления
душевной жизни, вроде совершенной анестезии (разумеется, пос-
кольку она не обусловлена разрушением нервных центров, а есть
чисто психическое состояние), суть лишь крайние формы этой су-
меречности сознания. С другой стороны, рассеянность в своем бук-
вальном смысле означает дезинтеграцию, распыленность или, вер-
нее, расплывчатость душевных состояний, и это есть здесь отнюдь
не простая метафора. Правда, мы не можем говорить здесь о дейст-
вительной разъединенности, в смысле обособленности и прерыв-
ности душевных явлений, а именно лишь о разлитии, расплывании
душевной жизни как сплошного целого. Но оставляя в стороне как
недопустимые всякие аналогии с атомистической теорией материи,
мы имеем право говорить о степенях сгущенности и разреженности
душевной жизни, которые наглядно можно было бы пояснить скорее
аналогией с динамической теорией материи - и здесь, быть может,
есть не одно лишь внешнее сходство (вспомним Лейбница!). Во
всяком случае, в метафорическом смысле можно было бы фор-
мулировать нечто вроде физической теоремы о душевной жизни:
интенсивность света сознания - начиная с его минимума, как
первого еле различимого мерцания во тьме и кончая максимумом -
прямо пропорциональна степени слитности или сгущенности ду-
шевной жизни. Этим вместе с тем с новой стороны уясняется сов-
местимость подсознательности некоторых сторон душевной жизни
с присущим ей общим характером самоявственности или самоп-
роникнутости: эта самопроникнутость имеет разные степени и мо-
жет быть бесконечно малой, не переставая быть все же самоп-
роникнутостью; ибо разлитие, дезинтеграция душевной жизни, как
бы далеко они ни шли, никогда не нарушает ее сплошности или
единства.
Впрочем, в некоторых случаях кажется, что такое безусловное
разрушение единства действительно имеет место; и именно в этих
случаях эмпирическая психология часто с злорадным торжеством
усматривала фактическое опровержение <метафизического> уче-
ния о единстве души. Мы имеем в виду общеизвестные случаи так
называемой раздвоенности сознания или расщепления душевной
жизни. Мы не чувствуем здесь потребности и надобности защищать
это метафизическое учение в его старом, традиционном смысле.
Более того, мы думаем, что оно действительно повинно в смешении
низших и высших сторон духовного бытия, в наивной упрощенности
своих понятий. Одно лишь кажется нам бесспорным и интересует
нас здесь: упомянутое легкое опровержение учения о единстве души
ДУША ЧЕЛОВЕКА
ЧАСТЬ 1. СТИХИЯ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ
или сознания повинно само в таком же наивном упрощении и сме-
шении понятий. Оно смешивает, во-первых, фактическое единство
сознания с сознанием или познанием этого единства если чело-
веку кажется, что он раздвоился на разные личности, значит ли это
необходимо, что он действительно раздвоился? Это ведь значит
стоять на точке зрения тех старинных судей, которые не сомне-
вались, что устами одержимой говорит не она сама, а действительно
вселившийся в нее дьявол, или разделять трогательную уверенность
спиритов, что через слова или писания медиума с ними действитель-
но общается любезно навещающий их дух Наполеона или апостола
Павла! С другой стороны, факты действительного раздвоения соз-
нания, в смысле распадения человека на два личных центра с раз-
ными воспоминаниями, еще не свидетельствуют об отсутствии
единства душевной жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
душевной жизни подобна бесформенной, неудержимо разливаю-
щейся стихии жидкого состояния материи: в ней есть множество
волн, подвижных выпуклостей и понижений, светлых и темных
полос, есть белизна гребней и мрак глубин, но нет твердых
островов, обособленных предметов. Когда наше анализирующее
внимание выделяет элементы душевной жизни, то мы, поддаваясь
невольному самообману, смешиваем логическую обособленность
Таковы Джемса, <Веуимвешаеп> <вюрцбургской> психо-
"огической школы.
школы.
ДУША ЧЕЛОВЕКА
ЧАСТЬ 1. СТИХИЯ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ
психологических понятий, присущую только самой форме по-
нятий, с реальной обособленностью предметов этих понятий.
Сюда же присоединяется неумение различать между содержа-
ниями предметного сознания и содержания душевной жизни. Но
первая задача психологии - выразить своеобразие переживаемо-
го, как такового, в его отличии от формы предметного содержания
знания.
Итак, невыразимый далее момент сплошности, слитности,
бесформенного единства, есть первая характерная черта душевной
жизни. Но для того, чтобы как следует уяснить себе это свое-
образие, нужно уметь отличать его не только от определенной
множественности обособленных элементов, но и от чисто логиче-
ского, абстрактного единства. Указание на отличие душевной
жизни от суммы отдельных частей часто принимается, тем самым,
за достаточное доказательство единства <души> как особого цен-
тра или как логически определимого единства поля или арены
сознания. Но это совершенно ложно. Имеется ли вообще нечто
такое, как субстанциальное единство <души> или <сознания> -
этот вопрос мы оставляем здесь пока в стороне. Но нельзя не
признать правоты эмпирической психологии, когда она протес-
тует против отождествления душевной жизни с единством души.
Душевная жизнь, не будучи определенным множеством, не есть
и определенное единство, а есть нечто среднее между тем и
другим, вернее, есть состояние, не достигающее в логическом
отношении ни того, ни другого: она есть некоторая экстенсивная
сплошность, которой так же недостает интегрированности, как
и дифференцированности, замкнутости и подчиненности
подлинно единому центру, как и отчетливого расслоения на
отдельные части. В логическом отношении она есть чистая
потенциальность, неосуществленность никакой логически точной
категории: она есть неопределенное, т. е. как бы расплывшееся,
лишь экстенсивное единство, так же, как она есть неопределен-
ная, т. е. слитная, неотчетливая множественность; в том и дру-
гом отношении она одинаково есть бесформенность. Она есть
материал, предназначенный и способный стать как подлинным
единством, так и подлинною множественностью, но именно толь-
ко бесформенный материал для того и другого.
Относительный, чисто экстенсивный характер единства душев-
ной жизни, - то, что в лице этого единства мы имеем дело не
с каким-либо абсолютным центром, а лишь с бесформенной слит-
ностью или сплошностью душевных явлений - яснее всего обна-
руживается в том факте, что это единство может иметь различные
степени. Различия в степени сознанности, о которых мы говорили
в предыдущей главе, суть вместе с тем различия в степени объедине-
нности душевной жизни. Ибо единство или объединенность душев-
ной жизни есть лишь иное обозначение для намеченного там
понятия самоявственности или самопроникнутости. Конкретно это
соотношение лучше всего обнаруживается в явлении, которое обоз-
начается прекрасным термином рассеянности. С одной стороны,
рассеянность есть ослабление сознаваемости, сумеречность или ту-
манность сознания. И экспериментальные данные, о которых мы
уже упоминали, свидетельствуют,, что и подсознательные явления
душевной жизни, вроде совершенной анестезии (разумеется, пос-
кольку она не обусловлена разрушением нервных центров, а есть
чисто психическое состояние), суть лишь крайние формы этой су-
меречности сознания. С другой стороны, рассеянность в своем бук-
вальном смысле означает дезинтеграцию, распыленность или, вер-
нее, расплывчатость душевных состояний, и это есть здесь отнюдь
не простая метафора. Правда, мы не можем говорить здесь о дейст-
вительной разъединенности, в смысле обособленности и прерыв-
ности душевных явлений, а именно лишь о разлитии, расплывании
душевной жизни как сплошного целого. Но оставляя в стороне как
недопустимые всякие аналогии с атомистической теорией материи,
мы имеем право говорить о степенях сгущенности и разреженности
душевной жизни, которые наглядно можно было бы пояснить скорее
аналогией с динамической теорией материи - и здесь, быть может,
есть не одно лишь внешнее сходство (вспомним Лейбница!). Во
всяком случае, в метафорическом смысле можно было бы фор-
мулировать нечто вроде физической теоремы о душевной жизни:
интенсивность света сознания - начиная с его минимума, как
первого еле различимого мерцания во тьме и кончая максимумом -
прямо пропорциональна степени слитности или сгущенности ду-
шевной жизни. Этим вместе с тем с новой стороны уясняется сов-
местимость подсознательности некоторых сторон душевной жизни
с присущим ей общим характером самоявственности или самоп-
роникнутости: эта самопроникнутость имеет разные степени и мо-
жет быть бесконечно малой, не переставая быть все же самоп-
роникнутостью; ибо разлитие, дезинтеграция душевной жизни, как
бы далеко они ни шли, никогда не нарушает ее сплошности или
единства.
Впрочем, в некоторых случаях кажется, что такое безусловное
разрушение единства действительно имеет место; и именно в этих
случаях эмпирическая психология часто с злорадным торжеством
усматривала фактическое опровержение <метафизического> уче-
ния о единстве души. Мы имеем в виду общеизвестные случаи так
называемой раздвоенности сознания или расщепления душевной
жизни. Мы не чувствуем здесь потребности и надобности защищать
это метафизическое учение в его старом, традиционном смысле.
Более того, мы думаем, что оно действительно повинно в смешении
низших и высших сторон духовного бытия, в наивной упрощенности
своих понятий. Одно лишь кажется нам бесспорным и интересует
нас здесь: упомянутое легкое опровержение учения о единстве души
ДУША ЧЕЛОВЕКА
ЧАСТЬ 1. СТИХИЯ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ
или сознания повинно само в таком же наивном упрощении и сме-
шении понятий. Оно смешивает, во-первых, фактическое единство
сознания с сознанием или познанием этого единства если чело-
веку кажется, что он раздвоился на разные личности, значит ли это
необходимо, что он действительно раздвоился? Это ведь значит
стоять на точке зрения тех старинных судей, которые не сомне-
вались, что устами одержимой говорит не она сама, а действительно
вселившийся в нее дьявол, или разделять трогательную уверенность
спиритов, что через слова или писания медиума с ними действитель-
но общается любезно навещающий их дух Наполеона или апостола
Павла! С другой стороны, факты действительного раздвоения соз-
нания, в смысле распадения человека на два личных центра с раз-
ными воспоминаниями, еще не свидетельствуют об отсутствии
единства душевной жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78