Он был прекрасно тренирован, почти не потерял форму за время отсидки и благодаря добротным «подготовительным курсам» у незабвенного Лаврика обладал безупречно расчетливой храбростью.
За пять месяцев своего обучения в этой школе выживания и смерти Мика всего два раза воспользовался своим фантастическим даром, приобретенным еще до войны в результате удара головой о тяжелую резную дубовую школьную дверь...
В первый раз это произошло так. Очень сильный физически, явно «закосивший» свой возраст до пятнадцати лет, чтобы избежать «вышака», налетчик и убийца Вова-Студер – сокращенное от «студебекер», – раздраженный Микиной популярностью и злобно возненавидевший его за уважительное отношение пацанов и начальства, решил резко изменить ситуацию.
Он пришел к большой ели, под которой лотом застрелился Тяпа, а сейчас в ожидании ужина развалились после изнурительных занятий человек двадцать пацанов, а Мика на тетрадном листе набрасывал портретик одного из пацанов обычным чернильным карандашом. Студер заглянул в листок на уже похожие черты замершей «натуры» и спросил Мику:
– «Художник»... от слова «худо», в рот тебе по самые «коки», ты – жид?
Пацаны так и замерли!
Мика поднял на Студера потемневшие от гнева глаза и тихо, но раздельно произнес:
– Да. Я наполовину еврей. Мать была русская.
– Значит, жид! – Студер нехорошо ухмыльнулся. – Обрезанный?
Но тут пацаны очухались и зашумели:
– Кончай, Студер!..
– Чего вяжешься?! Тебе ж сказали – только наполовину!..
Студер оглянулся – нет ли поблизости начальничков.
– Цыц! Сявки обосранные... Жить надоело? А ты, жидяра пархатый, отвечай – обрезанный или нет?
– Нет, – сказал Мика.
И почувствовал, как застучало в висках, и знакомая боль, предвестница непоправимого, стала разливаться по всей голове, с дикой силой концентрируясь прямо над переносицей.
– Ай-ай-ай! – насмешливо сказал Студер. – Как же тебе не стыдно? Жид – и не обрезанный! Сейчас мы это поправим...
Из-за высокого горного ботинка Студер вытащил короткую заточку с одной острой гранью и приказал Мике:
– Вынимай!
Но Мику уже словно в кипяток опустили! По всему телу пошел жар, в ушах зазвенели сотни звоночков, и, как всегда перед его страшным «выбросом», лицо потемнело от прилива крови...
Кто-то из пацанов отчаянно крикнул:
– Чего ты краснеешь, Мишка?! Чего ты стесняешься? Что, евреи не люди, что ли?!
Но Студер даже не обернулся на этого пацана.
– Вынимай свою мотовилу, жидяра пеобрезанная, – ласково рассмеялся Студер, приняв молчание Мики за испуг. – Сейчас мы тебя вернем в настоящую соломоно-хаимовскую веру... А то тут про тебя такое плетут – уши вянут.
Вот когда в голове у Мики пронеслось:... ЭТО НЕ КРАЙНИЙ СЛУЧАЙ... НО ТАК БУДЕТ ЛУЧШЕ ДЛЯ ВСЕХ И СПРАВЕДЛИВЕЕ!!!
– Чего молчишь? – спросил Студер. – Перебздел?
– Нет, – ответил Мика, глядя в глаза Студеру. – Прощаюсь с тобой.
– И куда же ты сваливаешь? – поинтересовался Студер.
– Я? – переспросил Мика и встал, так и держа в руках тетрадку с наброском и чернильный карандаш. – Я – никуда. А вот ты, сучара поганая, дешевка, шакал вонючий, исчезни, чтобы тебя больше никто никогда на этой земле не видел! Дерьмо...
Студер выставил вперед заточку, рванулся к Мике, но как-то странно споткнулся о вылезающий из земли корень ели и упал, кашляя кровью. А потом всхрапнул – из широко открытого рта вырвалась толстая струя светлой крови, и бывшего налетчика Вовы-Студера не стало...
* * *
Потом были допросы, дознания, писание объяснительных записок, устные показания. И несмотря на то что каждого пацана «раскручивали» отдельно от других, в одиночку, все говорили одно и то же: «Студер бросился на Художника с заточкой, но споткнулся о корневище и упал, ударившись грудью о землю...»
А доктор в своем заключении написал совсем просто: «На почве переутомления и ушиба – разрыв легочной артерии».
Правда, ни один пацан не сказал, что Художник после этого ужинать со всеми не пошел, а, сославшись на неважное самочувствие, примерно с полчаса провалялся в своей палатке. Что тоже вполне объяснимо – перенервничал человек...
* * *
Вторично Мика был вынужден воспользоваться своими редчайшими и фантастическими «биоэнергетическими» способностями невиданной силы уже перед самым выпуском, недели за две до окончания «Школы Вишневецкого».
Именно в тот период, когда согласно мудрым и дальновидным предсказаниям аналитического отдела НКВД после всех самоубийств, парашютной подготовки, драк и поножовщин, нескольких «спусков» с гор для «устранения носителей секретной информации», смертельных случаев на занятиях по подрывному делу, скалолазанию, горнолыжной и альпинистской учебе в Школе Вишневецкого осталось чуть больше шестидесяти человек, наступило относительное спокойствие.
Нет, нет! Не благость снизошла на это далеко не высокоморальное заведение. Просто стало постепенно уходить всеобщее ожесточение, постоянная готовность вцепиться друг другу в глотку и немедленно утвердить себя в этом жестоком и безжалостном мире!
Исчезало массовое, психически нездоровое состояние первых трех с половиной месяцев, порожденное тяжелейшими условиями круглосуточного напряжения, изматывающими подъемами в середине ночи, изнурительными многочасовыми тренировками.
С каждым днем все реже и реже возникали нервные срывы от чудовищного грохота камнепада, спровоцированного одной автоматной очередью... От взрывов снежных карнизов и жутких сходов лавин... От крови, текущей из носа и ушей при высокогорном восхождении... От постоянных головных болей из-за нехватки кислорода... И вечной нервозной вздрюченности пятнадцатилетних мальчишек, физиологически становящихся мужчинами...
А их именно в этот – такой тонкий, такой болезненно-непредсказуемый – переходный возраст обвешали боевым оружием и стали учить убивать профессионально...
Сверху же непосильным грузом легла на их плечи прошлая уголовно-блатная, жалкая и нечистая «вольница», лишившая их какого бы то ни было понятия о нормах человеческого бытия.
К середине четвертого месяца стали пробиваться робкие, крохотные росточки новых форм взаимоотношений.
То ли потому, что трупов навидались уже досыта, то ли стало появляться пресловутое ощущение «альпинистской связки», когда карабкаешься вверх по слоистому глетчеру на высоких и острых кошках, а под тобою пять тысяч метров пустоты, льда и скал, и ты даже в очень черных очках, берегущих тебя от ледяной слепоты, начинаешь отчетливо видеть, что твоя жизнь целиком и полностью зависит от тех, кто идет с тобой в этой связке. Равно как и их жизнь поручена не кому-нибудь, а тебе лично...
... В последнее тренировочное восхождение на пик Сталина были отобраны тридцать четыре сильнейших пацана. И Мика Поляков – в том числе.
На восхождение их повел сам Андрей Семенович Вишневецкий – заслуженный мастер спорта СССР по альпинизму, полковник НКВД, начальник совершенно секретной школы горноальпийских диверсантов.
Через полмесяца из этих тридцати четырех должны были быть сформированы две компактные боевые группы, для которых в оперативно-стратегическом отделе союзного НКВД уже полным ходом разрабатывались две ответственнейшие диверсионные операции – одна для Восточных Карпат в районе Мукачевского перевала, вторая – для Приэльбрусья Большого Кавказа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107