.. Лапоточки-онучи! Поясок веревочкой! Мне... Мне сегодняшний Домовой нужен!!! Восьмидесятый год на дворе, Мика!.. Сейчас уже никто косовороток не носит, черт бы тебя побрал!
* * *
Через пару дней он позвонил Мике и сказал, что его заявку на сценарий про Домового студия не приняла, обвинив автора в болезненном мистицизме и мелкотемье, но, чтобы подсластить пилюлю, включила какой-то старый фильм, снятый по его сценарию, и его самого в фестиваль «Ленфильма», проводившийся почему-то на Дальнем Востоке. Так что завтра он уже вылетает в Хабаровск, потом в Благовещенск, Уссурийск и Владивосток. Возможно, им даже придется слетать на Чукотку. Не исключено, что он сможет там захороводить и обаять парочку барышень-чукчей первой свежести и привезти их к Мике.
– Ты никогда не спал с хорошенькой чукчей? – спросил сценарист.
– Нет, – ответил Мика. – А как быть с Домовым?
– Пока не наступит фантастическая эра свободы и бесцензурного творчества, боюсь, Домовой нам с тобой не пригодится. Ты свободен для своего договорного Аверченко. А Домового можешь перестать рисовать и даже плюнуть ему в морду!
Но этого Мика уже почему-то не мог сделать...
Бесстыдно нарушая все издательско-договорные сроки, Мика с упорством маньяка продолжал зачем-то рисовать и придумывать, продумывать и рисовать этого проклятого Домового!..
Сотни набросков заполняли бесчисленное количество листов бумаги, а Михаил Сергеевич Поляков, которому уже завалило за полтинник, все рисовал и рисовал это странное и неведомое Существо, так дивно втемяшевшееся ему в голову...
Что? Почему? Какая сила заставляла его это делать – понять Мика не мог. Не мог и остановиться в своем поиске. Одно понимал – теперь он «сочинял» этого Домового не для кого-то, а для себя. Лично...
А потом вдруг пришло озарение! Оно, правда, лежало на поверхности, но до сих пор было не замечено Микой. В озарении были две составляющие.
Первая: Домовой – хранитель очага. Следовательно, он постоянно находится в доме. В чем, например, Мике удобнее всего быть у себя в доме? В тренировочном костюме. Желательно старом, полуистлевшем от многократных стирок, но внешне сохранившем признаки бывшей принадлежности хозяина этого костюма к большому спорту.
И на бумаге неожиданно появился Домовой в весьма пожилом тренировочном костюме с четырьмя белыми фетровыми буквами на спине – «СССР». И в «чешках» со смятыми задниками – таких бывших гимнастических тапочках...
Вторая составляющая: он может сохранить некий приблизительно фольклорный облик – бородку, усы, некоторую наивную простоватость.
Но ни в коем случае он не должен походить на бедного деревенского родственника, явившегося в категорически чуждый ему мир многомиллионного города и столкнувшегося с пугающими его явлениями цивилизации, которых он якобы был лишен в своем медвежьем углу. Или еще где-нибудь – откуда он появился...
Ни под каким видом не делать из него комический персонаж, разговаривающий псевдонародными, окололитературными перлами вроде – «мабуть», «кубыть» и «еж тя задери»!..
И еще! Ни за что не называть его архаичными именами типа – Еремей, Елисей, Прохор, Тихон...
– Точно! Я хочу быть Альфредом!.. – раздался чей-то надтреснутый тенорок за спиной у Михаила Сергеевича Полякова.
Мика резко обернулся и увидел....
...сидящего на валике своей древней кабинетной тахты маленького Человечка, ростом чуть более полуметра, в стареньком стираном голубом тренировочном костюмчике с белыми фетровыми буквами на спине и груди – «СССР»!..
Около тахты валялись маленькие «чешки» со стоптанными задниками.
В руках Человечек вертел Микин летный шлемофон с ларингофонами и колодкой соединения связи, который сам Мика Поляков не видел уже лет двадцать пять, с момента своей демобилизации.
– Ты так и не придумал мне шапочку, – сказал самозваный Альфред. – И я нашел в твоем забытом барахле вот эту штуку. К сожалению, она мне очень велика. Не сумеешь ли ты сделать с ней что-нибудь такое, чтобы я иногда смог ее надевать?..
* * *
Когда Михаил Сергеевич Поляков, пятидесяти трех лет от роду, один из самых известных художников-иллюстраторов и карикатуристов, чьи сборники карикатур разлетались по всему свету, а потом Управление по охране авторских прав выплачивало ему восемь процентов от авторского гонорара рублями или сертификатами на отоварку в спецлавочке, забирая себе девяносто два процента государственного налога, находясь в трезвом уме и здравой памяти, убедился в том, что сидящий перед ним маленький человечек ему не снится и не телевизор показывает ему кукольно-сказочную мультяшку «про Домового» из передачи «Спокойной ночи, малыши!», а какой-то поразительный сдвиг Судьбы с, казалось бы, уже накатанных рельсов предъявляет ему – Мике Полякову – Настоящего, Живого, Говорящего Домового, которого он же сам уже несколько дней взахлеб графически сочинял на бумаге, невольно наделяя его всем тем, что было близко ему самому – ну просто-таки как Гюстав Флобер: «Мадам Бовари – это я!..» – только тогда Мика решился спросить у этого типчика:
– А почему именно «Альфред»? Для нормального русского это имя звучит в достаточной мере претенциозно...
– Ну во-первых, я не очень «нормальный» русский, – спокойно ответил Домовой, нахлобучивая себе на голову Микин старый шлемофон. – А во-вторых, «Альфред» мне нравится именно по звучанию! Были же, в конце концов, и Альфред де Мюссе, и Альфред де Виньи, и твой коллега – знаменитый карикатурист Альфред Борн... У тебя есть принципиальные возражения?
– Нет, нет, пожалуйста!.. Как хочешь. Только не вешай мне лапшу на уши: Борн никогда не был «Альфредом». Он – Адольф. Мы с ним и с одним польским карикатуристом – Шимоном Кобылиньским – как-то вместе участвовали в выставке «Мировой карикатуры» в Милане, в семьдесят четвертом. А Мюссе, к твоему сведению, и де Виньи – французы! Французы были твои «Альфреды», понятно?
Тут Мика запоздало спохватился:
– А кстати!.. Откуда тебе-то известно о Мюссе и де Виньи?!
Альфред стащил с себя шлемофон:
– Неужели неясно? Прогляди свои последние наброски. Теперь я – часть тебя... Твоих знаний, твоих вкусов... Твоих неприятностей и ошибок. Многого я еще про тебя не знаю. А значит, не знаю и про себя... Чему же ты удивляешься, Мика?
Альфред с сожалением отложил в сторону шлемофон и, явно желая сменить тему разговора, со вздохом проговорил:
– Нет, эта штука... Как она называется?
– Шлемофон, – машинально подсказал Мика.
– К сожалению, этот шлемофон мне определенно велик. Переделывать его – жалко. Как я сообразил, это память о твоей службе в армии. Вот об этом периоде твоей жизни я совсем ничего не знаю. Расскажешь как-нибудь?
– Как-нибудь... – туманно пообещал Мика и с интересом спросил: – А вот скажи мне, Альфред, почему ты возник у меня? Почему ты не появился у моего приятеля-сценариста? Это же он ПРИДУМАЛ ТЕБЯ...
– Я бы сказал – «сочинил». Причем как персонаж сказочный, фантастический. И я ему признателен... – искренне сказал Альфред. – А ты, Мика, сделал меня РЕАЛЬНОСТЬЮ.
– Ах, Альфред, Альфред... Если бы студия приняла у него заявку на этот сценарий и он стал бы его писать – ты и у него возник бы как «реальность»! Он очень неплохой сценарист...
– Нет, – твердо возразил Альфред. – У него я так и остался бы трагикомическим «потусторонним» персонажиком в несвоевременно-чернушном и, к сожалению, ходульном сюжетце с крохотной фигой в непроницаемом кармане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
* * *
Через пару дней он позвонил Мике и сказал, что его заявку на сценарий про Домового студия не приняла, обвинив автора в болезненном мистицизме и мелкотемье, но, чтобы подсластить пилюлю, включила какой-то старый фильм, снятый по его сценарию, и его самого в фестиваль «Ленфильма», проводившийся почему-то на Дальнем Востоке. Так что завтра он уже вылетает в Хабаровск, потом в Благовещенск, Уссурийск и Владивосток. Возможно, им даже придется слетать на Чукотку. Не исключено, что он сможет там захороводить и обаять парочку барышень-чукчей первой свежести и привезти их к Мике.
– Ты никогда не спал с хорошенькой чукчей? – спросил сценарист.
– Нет, – ответил Мика. – А как быть с Домовым?
– Пока не наступит фантастическая эра свободы и бесцензурного творчества, боюсь, Домовой нам с тобой не пригодится. Ты свободен для своего договорного Аверченко. А Домового можешь перестать рисовать и даже плюнуть ему в морду!
Но этого Мика уже почему-то не мог сделать...
Бесстыдно нарушая все издательско-договорные сроки, Мика с упорством маньяка продолжал зачем-то рисовать и придумывать, продумывать и рисовать этого проклятого Домового!..
Сотни набросков заполняли бесчисленное количество листов бумаги, а Михаил Сергеевич Поляков, которому уже завалило за полтинник, все рисовал и рисовал это странное и неведомое Существо, так дивно втемяшевшееся ему в голову...
Что? Почему? Какая сила заставляла его это делать – понять Мика не мог. Не мог и остановиться в своем поиске. Одно понимал – теперь он «сочинял» этого Домового не для кого-то, а для себя. Лично...
А потом вдруг пришло озарение! Оно, правда, лежало на поверхности, но до сих пор было не замечено Микой. В озарении были две составляющие.
Первая: Домовой – хранитель очага. Следовательно, он постоянно находится в доме. В чем, например, Мике удобнее всего быть у себя в доме? В тренировочном костюме. Желательно старом, полуистлевшем от многократных стирок, но внешне сохранившем признаки бывшей принадлежности хозяина этого костюма к большому спорту.
И на бумаге неожиданно появился Домовой в весьма пожилом тренировочном костюме с четырьмя белыми фетровыми буквами на спине – «СССР». И в «чешках» со смятыми задниками – таких бывших гимнастических тапочках...
Вторая составляющая: он может сохранить некий приблизительно фольклорный облик – бородку, усы, некоторую наивную простоватость.
Но ни в коем случае он не должен походить на бедного деревенского родственника, явившегося в категорически чуждый ему мир многомиллионного города и столкнувшегося с пугающими его явлениями цивилизации, которых он якобы был лишен в своем медвежьем углу. Или еще где-нибудь – откуда он появился...
Ни под каким видом не делать из него комический персонаж, разговаривающий псевдонародными, окололитературными перлами вроде – «мабуть», «кубыть» и «еж тя задери»!..
И еще! Ни за что не называть его архаичными именами типа – Еремей, Елисей, Прохор, Тихон...
– Точно! Я хочу быть Альфредом!.. – раздался чей-то надтреснутый тенорок за спиной у Михаила Сергеевича Полякова.
Мика резко обернулся и увидел....
...сидящего на валике своей древней кабинетной тахты маленького Человечка, ростом чуть более полуметра, в стареньком стираном голубом тренировочном костюмчике с белыми фетровыми буквами на спине и груди – «СССР»!..
Около тахты валялись маленькие «чешки» со стоптанными задниками.
В руках Человечек вертел Микин летный шлемофон с ларингофонами и колодкой соединения связи, который сам Мика Поляков не видел уже лет двадцать пять, с момента своей демобилизации.
– Ты так и не придумал мне шапочку, – сказал самозваный Альфред. – И я нашел в твоем забытом барахле вот эту штуку. К сожалению, она мне очень велика. Не сумеешь ли ты сделать с ней что-нибудь такое, чтобы я иногда смог ее надевать?..
* * *
Когда Михаил Сергеевич Поляков, пятидесяти трех лет от роду, один из самых известных художников-иллюстраторов и карикатуристов, чьи сборники карикатур разлетались по всему свету, а потом Управление по охране авторских прав выплачивало ему восемь процентов от авторского гонорара рублями или сертификатами на отоварку в спецлавочке, забирая себе девяносто два процента государственного налога, находясь в трезвом уме и здравой памяти, убедился в том, что сидящий перед ним маленький человечек ему не снится и не телевизор показывает ему кукольно-сказочную мультяшку «про Домового» из передачи «Спокойной ночи, малыши!», а какой-то поразительный сдвиг Судьбы с, казалось бы, уже накатанных рельсов предъявляет ему – Мике Полякову – Настоящего, Живого, Говорящего Домового, которого он же сам уже несколько дней взахлеб графически сочинял на бумаге, невольно наделяя его всем тем, что было близко ему самому – ну просто-таки как Гюстав Флобер: «Мадам Бовари – это я!..» – только тогда Мика решился спросить у этого типчика:
– А почему именно «Альфред»? Для нормального русского это имя звучит в достаточной мере претенциозно...
– Ну во-первых, я не очень «нормальный» русский, – спокойно ответил Домовой, нахлобучивая себе на голову Микин старый шлемофон. – А во-вторых, «Альфред» мне нравится именно по звучанию! Были же, в конце концов, и Альфред де Мюссе, и Альфред де Виньи, и твой коллега – знаменитый карикатурист Альфред Борн... У тебя есть принципиальные возражения?
– Нет, нет, пожалуйста!.. Как хочешь. Только не вешай мне лапшу на уши: Борн никогда не был «Альфредом». Он – Адольф. Мы с ним и с одним польским карикатуристом – Шимоном Кобылиньским – как-то вместе участвовали в выставке «Мировой карикатуры» в Милане, в семьдесят четвертом. А Мюссе, к твоему сведению, и де Виньи – французы! Французы были твои «Альфреды», понятно?
Тут Мика запоздало спохватился:
– А кстати!.. Откуда тебе-то известно о Мюссе и де Виньи?!
Альфред стащил с себя шлемофон:
– Неужели неясно? Прогляди свои последние наброски. Теперь я – часть тебя... Твоих знаний, твоих вкусов... Твоих неприятностей и ошибок. Многого я еще про тебя не знаю. А значит, не знаю и про себя... Чему же ты удивляешься, Мика?
Альфред с сожалением отложил в сторону шлемофон и, явно желая сменить тему разговора, со вздохом проговорил:
– Нет, эта штука... Как она называется?
– Шлемофон, – машинально подсказал Мика.
– К сожалению, этот шлемофон мне определенно велик. Переделывать его – жалко. Как я сообразил, это память о твоей службе в армии. Вот об этом периоде твоей жизни я совсем ничего не знаю. Расскажешь как-нибудь?
– Как-нибудь... – туманно пообещал Мика и с интересом спросил: – А вот скажи мне, Альфред, почему ты возник у меня? Почему ты не появился у моего приятеля-сценариста? Это же он ПРИДУМАЛ ТЕБЯ...
– Я бы сказал – «сочинил». Причем как персонаж сказочный, фантастический. И я ему признателен... – искренне сказал Альфред. – А ты, Мика, сделал меня РЕАЛЬНОСТЬЮ.
– Ах, Альфред, Альфред... Если бы студия приняла у него заявку на этот сценарий и он стал бы его писать – ты и у него возник бы как «реальность»! Он очень неплохой сценарист...
– Нет, – твердо возразил Альфред. – У него я так и остался бы трагикомическим «потусторонним» персонажиком в несвоевременно-чернушном и, к сожалению, ходульном сюжетце с крохотной фигой в непроницаемом кармане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107