..
В последнюю долю секунды в воспаленном мозгу Мики отчетливо промелькнуло:
ВСЕХ ТРОИХ...
... СРАЗУ!..
... В ЖИВЫХ НЕ ОСТАВЛЯТЬ НИКОГО!!!
* * *
На следующий день почти все газеты Баварии напечатали одну и ту же фотографию «известнейшего писателя-сатирика» Леонхарда Тауба, не дожившего до своего шестидесятипятилетнего юбилея всего один месяц. Леонхард Тауб скончался вчера в приемном покое клиники «Воген-хаузен» от острой сердечной недостаточности в 17 часов 15 минут вечера. Отпевание и погребение покойного состоятся в капелле при кладбище «Нордфритхоф» тогда-то и тогда-то...
А газеты «Абендцайтунг» и «Бильд», в разделах криминальной хроники городских происшествий, сообщили, что вчера же в Английском парке были обнаружены трупы трех молодых людей: Г. – 24 года, М. – 22 года, Ф. – 20 лет. Как показало вскрытие, произведенное судебно-медицинскини экспертами, все трое перед смертью находились в состоянии сильного алкогольного опьянения. В результате чего у двадцатичетырехлетнего Г. оказалось обширное кровоизлияние в мозг, у двадцатидвухлетнего М. – паралич сердечной мышцы, а у двадцатилетнего Ф. – разрыв аорты. Полиция ведет следствие...
– Это сделал ты? – впрямую спросил Альфред.
– Да, – без колебаний ответил Мика.
– Ты спасал Леву Тауба?
– Я многое пытался спасти... Как видишь, мне это не удалось.
Обессиленный Мика лежал на тахте в одной пижаме, по пояс прикрытый темно-красным пледом. Не мог оторвать остановившихся глаз от большой гравюры Махаева, висевшей на противоположной стене.
– Ты всегда так плохо чувствуешь себя после ЭТОГО? – осторожно спросил Альфред.
– После чего? – не сразу понял Мика.
– После убийства.
– А-а-а... Да... Всегда... В детстве, когда мне было двенадцать лет и я УБИЛ впервые, я даже потерял сознание.
– Пей чай. Остывает... Я заварил тебе «Эрл Грей».
– Спасибо.
– С возрастом стало труднее убивать?
– Да нет... Просто я уже полагал, что мне этого больше никогда не придется делать.
– Мика, скажи честно, Лева знал о моем существовании? – подрагивающим голосом спросил Альфред.
Мика посмотрел в его голубые глаза, полные слез, и понял, что имеет право только на один ответ:
– Да. И очень был тебе благодарен за то, что ты есть у меня.
Альфред тихо заплакал. Потом с трудом произнес:
– Микочка... Ты должен взять меня с собой на кладбище.
– Там будет уйма народу, Альфред. Я же знаю, что ты с трудом переносишь большое скопление людей.
– Я буду все время рядом с тобой... Я ни на шаг не отойду от тебя. Возьми меня с собой, Мика. Я имею на это право! Возьми, ради всего святого...
* * *
Отпевали Леонхарда Тауба в капелле при «Нордфритхофе».
Капелла при кладбище – она для всех религий... Так как герр Леонхард Тауб был слишком ироничен, чтобы исповедовать хоть какую-нибудь религию, было решено: для прощания с покойным лучше капеллы места не сыскать.
Этого же захотели и родственники, приехавшие из Праги, – маленькая старушка в черном, старшая сестра Левы, его племянница и муж племянницы, который никогда даже не был знаком с Левой...
Народу было человек двести. Старики из Мюнхенской еврейской общины, из Союза писателей, много сотрудников радиостанции «Свобода», кто-то из издательств... Были старые чехи и словаки, уже давно живущие в Германии. Были и русские...
По дороге на кладбище Мика и Альфред заехали в хороший, дорогой цветочный магазин, купили шестьдесят четыре розы желто-шафранного цвета.
Поставили свою «мазду» на кладбищенский паркинг и пошли к закрытому еще входу в капеллу.
Они несли свои печальные розы и слышали вослед:
– Смотрите, смотрите, какие цветы – это же сумасшедшие деньги!
– Успокойтесь, я вас умоляю! Вы знаете, кто это? Он на своих паршивых картинках заработал столько, что мог бы привезти и не такой букет!..
Мике стало тошно – ну просто невмоготу. Альфред испуганно прошептал:
– Боже мой!.. Как они могут, Микочка?! В такую минуту...
– Плюнь, Альфредик, – сквозь зубы проговорил Мика. – Плюнь. Они очень неумны и глубоко несчастны.
– О чем ты говоришь, Мика? Эти двое парковались рядом с нами, и я видел, на чем они приехали! У них такой «ягуар», о котором ты даже и мечтать не можешь...
– Запомни, Альфред, ни «ягуар», ни «семисотый» «БМВ», ни «мерседес-спэшл» к понятию о СЧАСТЬЕ никакого отношения не имеют.
... Перед закрытым еще входом в капеллу всем раздали тоненькие свечки. И евреям, и немцам, и чехам, и русским.
В ожидании начала церемонии в толпе шла нескончаемая болтовня на всех языках. Изредка раздавались громкие радостные возгласы – кто-то с кем-то давно не виделся, наконец-то свел Господь!..
Обсуждали свои старческие делишки, обменивались карликовыми новостишками, жаловались на детей, на болезни, на понижение банковских процентов на срочные вклады...
Скорби – ни на грош! Так, клубная трепотня...
Наконец открылись большие двустворчатые двери, стали пускать внутрь капеллы.
С первых же секунд Мика и Альфред были потрясены внутренним гигантизмом и убожеством этого храма – высоченный, холодный, неуютный...
На высоте пятнадцати метров по кругу – восемь огромных цементных ангелов с нимбами из строительной арматуры. Все нимбы – ржавые, покосившиеся, потерявшие свою округлость... Какой нимб торчит вверх, какой вбок, какой так и не смог свалиться на шею ангелу – зацепился за ангельский нос...
Под круглыми сводами огромного помещения – ни распятия, ни единой иконы, ни какой бы то ни было церковной атрибутики! Серость облупившихся стен, уходящих вверх, и зыбкий холод... Посередине на каменном полу из безликих выщербленных плит – возвышение с наглухо закрытым гробом.
Альфред медленно воспарил над полом и невидимо для окружающих сел Мике на плечо, одной ручкой обняв Микину голову.
А все теснятся к гробу, двигаются энергично, решительно, даже оттирая друг друга, стремясь предъявить «свои права» на покойного, свою особую, персональную близость к умершему!..
Становятся на колени у гроба, крестятся все без разбору, дымят свечками, целуют возвышение, к самому гробу прикладываются губами...
Началось отпевание.
Хор – три женщины и три мужика. Все – будто только что с рынка! Кто в чем – одна баба в беретике, две другие в кукольно повязанных платочках. Мужики в спортивных куртках-расписухах, в стоптанных кроссовках...
Регент – пижон! Черное пальто в талию, кокетливо наброшенный на шею черный шарф крупной вязки...
Дьякон какой-то игрушечный... И молоденький попик с хорошим голосом.
Мике и Альфреду от всего этого даже худо сделалось!..
Так жалко стало себя, Левушку Тауба жалко стало – верного, мудрого и замечательного друга, блестящего, остроумного новеллиста, умевшего быть беспощадно саркастичным и безгранично лирически добрым и трогательным...
Почему это в Германии называется «писатель-сатирик»?!
В дикой, разрывающей сердце тоске Мика погладил руку Альфреда, проглотил слезы и подымал невероятное: «Как хорошо, что гроб закрыт наглухо и Леонхард Тауб – Лева, Левушка – не видит всего этого фальшака, всей этой пошлятины, которая уж совсем не по Божьему праву сопровождает его в последний путь!..»
* * *
– Не пей! Не пей больше, Микочка!.. – умолял Альфред, пытаясь улететь с бутылкой джина.
Но Мика крепко держал бутылку, и Альфред беспомощно трепыхался в воздухе на уровне Микиного лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
В последнюю долю секунды в воспаленном мозгу Мики отчетливо промелькнуло:
ВСЕХ ТРОИХ...
... СРАЗУ!..
... В ЖИВЫХ НЕ ОСТАВЛЯТЬ НИКОГО!!!
* * *
На следующий день почти все газеты Баварии напечатали одну и ту же фотографию «известнейшего писателя-сатирика» Леонхарда Тауба, не дожившего до своего шестидесятипятилетнего юбилея всего один месяц. Леонхард Тауб скончался вчера в приемном покое клиники «Воген-хаузен» от острой сердечной недостаточности в 17 часов 15 минут вечера. Отпевание и погребение покойного состоятся в капелле при кладбище «Нордфритхоф» тогда-то и тогда-то...
А газеты «Абендцайтунг» и «Бильд», в разделах криминальной хроники городских происшествий, сообщили, что вчера же в Английском парке были обнаружены трупы трех молодых людей: Г. – 24 года, М. – 22 года, Ф. – 20 лет. Как показало вскрытие, произведенное судебно-медицинскини экспертами, все трое перед смертью находились в состоянии сильного алкогольного опьянения. В результате чего у двадцатичетырехлетнего Г. оказалось обширное кровоизлияние в мозг, у двадцатидвухлетнего М. – паралич сердечной мышцы, а у двадцатилетнего Ф. – разрыв аорты. Полиция ведет следствие...
– Это сделал ты? – впрямую спросил Альфред.
– Да, – без колебаний ответил Мика.
– Ты спасал Леву Тауба?
– Я многое пытался спасти... Как видишь, мне это не удалось.
Обессиленный Мика лежал на тахте в одной пижаме, по пояс прикрытый темно-красным пледом. Не мог оторвать остановившихся глаз от большой гравюры Махаева, висевшей на противоположной стене.
– Ты всегда так плохо чувствуешь себя после ЭТОГО? – осторожно спросил Альфред.
– После чего? – не сразу понял Мика.
– После убийства.
– А-а-а... Да... Всегда... В детстве, когда мне было двенадцать лет и я УБИЛ впервые, я даже потерял сознание.
– Пей чай. Остывает... Я заварил тебе «Эрл Грей».
– Спасибо.
– С возрастом стало труднее убивать?
– Да нет... Просто я уже полагал, что мне этого больше никогда не придется делать.
– Мика, скажи честно, Лева знал о моем существовании? – подрагивающим голосом спросил Альфред.
Мика посмотрел в его голубые глаза, полные слез, и понял, что имеет право только на один ответ:
– Да. И очень был тебе благодарен за то, что ты есть у меня.
Альфред тихо заплакал. Потом с трудом произнес:
– Микочка... Ты должен взять меня с собой на кладбище.
– Там будет уйма народу, Альфред. Я же знаю, что ты с трудом переносишь большое скопление людей.
– Я буду все время рядом с тобой... Я ни на шаг не отойду от тебя. Возьми меня с собой, Мика. Я имею на это право! Возьми, ради всего святого...
* * *
Отпевали Леонхарда Тауба в капелле при «Нордфритхофе».
Капелла при кладбище – она для всех религий... Так как герр Леонхард Тауб был слишком ироничен, чтобы исповедовать хоть какую-нибудь религию, было решено: для прощания с покойным лучше капеллы места не сыскать.
Этого же захотели и родственники, приехавшие из Праги, – маленькая старушка в черном, старшая сестра Левы, его племянница и муж племянницы, который никогда даже не был знаком с Левой...
Народу было человек двести. Старики из Мюнхенской еврейской общины, из Союза писателей, много сотрудников радиостанции «Свобода», кто-то из издательств... Были старые чехи и словаки, уже давно живущие в Германии. Были и русские...
По дороге на кладбище Мика и Альфред заехали в хороший, дорогой цветочный магазин, купили шестьдесят четыре розы желто-шафранного цвета.
Поставили свою «мазду» на кладбищенский паркинг и пошли к закрытому еще входу в капеллу.
Они несли свои печальные розы и слышали вослед:
– Смотрите, смотрите, какие цветы – это же сумасшедшие деньги!
– Успокойтесь, я вас умоляю! Вы знаете, кто это? Он на своих паршивых картинках заработал столько, что мог бы привезти и не такой букет!..
Мике стало тошно – ну просто невмоготу. Альфред испуганно прошептал:
– Боже мой!.. Как они могут, Микочка?! В такую минуту...
– Плюнь, Альфредик, – сквозь зубы проговорил Мика. – Плюнь. Они очень неумны и глубоко несчастны.
– О чем ты говоришь, Мика? Эти двое парковались рядом с нами, и я видел, на чем они приехали! У них такой «ягуар», о котором ты даже и мечтать не можешь...
– Запомни, Альфред, ни «ягуар», ни «семисотый» «БМВ», ни «мерседес-спэшл» к понятию о СЧАСТЬЕ никакого отношения не имеют.
... Перед закрытым еще входом в капеллу всем раздали тоненькие свечки. И евреям, и немцам, и чехам, и русским.
В ожидании начала церемонии в толпе шла нескончаемая болтовня на всех языках. Изредка раздавались громкие радостные возгласы – кто-то с кем-то давно не виделся, наконец-то свел Господь!..
Обсуждали свои старческие делишки, обменивались карликовыми новостишками, жаловались на детей, на болезни, на понижение банковских процентов на срочные вклады...
Скорби – ни на грош! Так, клубная трепотня...
Наконец открылись большие двустворчатые двери, стали пускать внутрь капеллы.
С первых же секунд Мика и Альфред были потрясены внутренним гигантизмом и убожеством этого храма – высоченный, холодный, неуютный...
На высоте пятнадцати метров по кругу – восемь огромных цементных ангелов с нимбами из строительной арматуры. Все нимбы – ржавые, покосившиеся, потерявшие свою округлость... Какой нимб торчит вверх, какой вбок, какой так и не смог свалиться на шею ангелу – зацепился за ангельский нос...
Под круглыми сводами огромного помещения – ни распятия, ни единой иконы, ни какой бы то ни было церковной атрибутики! Серость облупившихся стен, уходящих вверх, и зыбкий холод... Посередине на каменном полу из безликих выщербленных плит – возвышение с наглухо закрытым гробом.
Альфред медленно воспарил над полом и невидимо для окружающих сел Мике на плечо, одной ручкой обняв Микину голову.
А все теснятся к гробу, двигаются энергично, решительно, даже оттирая друг друга, стремясь предъявить «свои права» на покойного, свою особую, персональную близость к умершему!..
Становятся на колени у гроба, крестятся все без разбору, дымят свечками, целуют возвышение, к самому гробу прикладываются губами...
Началось отпевание.
Хор – три женщины и три мужика. Все – будто только что с рынка! Кто в чем – одна баба в беретике, две другие в кукольно повязанных платочках. Мужики в спортивных куртках-расписухах, в стоптанных кроссовках...
Регент – пижон! Черное пальто в талию, кокетливо наброшенный на шею черный шарф крупной вязки...
Дьякон какой-то игрушечный... И молоденький попик с хорошим голосом.
Мике и Альфреду от всего этого даже худо сделалось!..
Так жалко стало себя, Левушку Тауба жалко стало – верного, мудрого и замечательного друга, блестящего, остроумного новеллиста, умевшего быть беспощадно саркастичным и безгранично лирически добрым и трогательным...
Почему это в Германии называется «писатель-сатирик»?!
В дикой, разрывающей сердце тоске Мика погладил руку Альфреда, проглотил слезы и подымал невероятное: «Как хорошо, что гроб закрыт наглухо и Леонхард Тауб – Лева, Левушка – не видит всего этого фальшака, всей этой пошлятины, которая уж совсем не по Божьему праву сопровождает его в последний путь!..»
* * *
– Не пей! Не пей больше, Микочка!.. – умолял Альфред, пытаясь улететь с бутылкой джина.
Но Мика крепко держал бутылку, и Альфред беспомощно трепыхался в воздухе на уровне Микиного лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107