Только их и видели...
Поэтому, когда Альфред убедился, что бледный и измученный болями и рвотой Мика уже крепко спит, он полистал гостиничную инструкцию, отыскал там способ соединения с междугородной связью и позвонил в Ленинград Микиному приятелю, – доктору медицины хирургу-онкологу Якову Лазаревичу Бавли. Было ровно три часа ночи.
Когда-то Яша Бавли прекрасно прооперировал любимую Женщину Мики Полякова. С тех пор Мика и Яша были очень дружны.
Сонный Яша наконец там у себя, в Ленинграде, поднял телефонную трубку и хрипло произнес:
– Алло...
Альфред тут же Микиным голосом с Микиными интонациями и абсолютно в Микиной манере сказал:
– Яшка! Мне нужно напоминать тебе знаменитое изречение Светлова, что «дружба – понятие круглосуточное»? Или я должен полчаса просить у тебя прощения за столь поздний звонок, а потом всего в двух словах изложить свою нехитрую проблемку?..
* * *
Десять дней Мика Поляков пролежал в онкологическом институте в двадцати трех километрах от Ленинграда, где работал Яша Бавли.
Десять дней Мика пролежал под дамокловым мечом самого страшного и неизлечимого, в ожидании результатов исследования биопсии. Есть рак или нету?.. То, что у него обширнейшая кровоточащая язва желудка, было выяснено в первые же два дня.
Много лет тому назад, когда доктор медицины Бавли оперировал Микину любимую Женщину, этот институт, этот четвертый этаж, эта лестничная площадка с двумя лифтами – направо проход в женское отделение рака молочной железы, налево – смешанное отделение рака желудка, кишечника и чего-то там еще – были для Мики – «дом родной».
Каждый божий день рано утром Мика приезжал сюда, оставляя машину на стоянке перед институтом, и до вечера торчал у Нее в палате, там же перекусывал, бегал курить на лестницу...
А спустя три недели вывел Ее из ворот института, с еще не снятыми швами, слабую, измученную тяжелой операцией и химиотерапией, усадил в машину – по дороге, согласно примете, выбросил в снег Ее больничные тапочки (чтобы уже никогда сюда не возвращаться!) – и увез Ее в Репино, в Дом творчества Союза кинематографистов, путевку в который им достал Микин приятель-киносценарист.
Теперь Мика и сам лежал на этом же четвертом этаже, напротив Яшиного отделения, про которое какой-то институтский острослов сказал:
Нашли себе работу люди –
С утра до ночи щупать груди!
Десять дней Мика Поляков ждал приговора!
Альфред, неотступно торчавший в палате, днем помалкивал, устроившись в ногах у Мики, чтобы не нервировать еще троих, уже прооперированных, почти безнадежных Микиных сопалатников, а ночами пытался развлекать Мику разной мелкофилософской болтовней.
Одновременно с невзыскательной и отвлекающей трепотней Альфред незримо ухаживал за всеми четырьмя обитателями этого «ракового корпуса», поутру приводя в изумление проснувшихся мужиков чисто вымытой посудой, прибранными тумбочками, аккуратно разложенными бесполезными лекарствами.
Ночами же, когда больной никак не мог дозваться дежурной сестры или врача, Альфред насобачился как-то по-своему вызывать их сам – точно в определенную палату, к тому больному, которому врач или сестра были сейчас необходимы.
Десять дней Мику никто не лечил – ждали лабораторного результата биопсии. Вполне вероятно, что придется удалять три четверти желудка. Естественно, если биопсия будет того... Раковая. А пока – только диета и болеутоляющие. И ставший почти привычным страх смерти.
От паники спасало воспоминание о том, как вела себя тогда, в сегодняшнем Микином положении, его любимая Женщина.
Она, зная про себя уже все, в ожидании заключения лаборатории и дальнейшей неотвратимой операции, переводила с польского на русский иронический детектив Иоанны Хмелевской. И особо смешные куски из рукописи читала Мике вслух!..
На одиннадцатые сутки к Мике пришел заведующий этим отделением, как говорил про него сам Яша Бавли, «доктор Господней милостью!», высокий, сильно пьющий, тихий и немногословный человек в сопровождении двух ординаторов и доктора Бавли.
– Ну что, Михал Сергеич, как чувствуете себя? – спросил он.
– Когда операция? – впрямую спросил Мика. Он слишком устал ждать и бояться, чтобы поддерживать «светскую» беседу.
– Да не будет вам никакой операции. Ничего у вас, кроме язвы, нету, а язву мы вам постараемся подлечить. Если вы нам слегка поможете... Вот Яков Лазаревич, наш общий друг, все вам и объяснит. Вы не смотрите, что он у нас «титечный мастер», – он в нашем деле понимает лучше, чем кто-либо. Яша, я сейчас в операционную, а ты поболтай с Михал Сергеичем. Если что неясно, я после операции в вашем распоряжении.
Ушел и ординаторов своих увел.
– Обошлось, – сказал доктор Бавли Мике Полякову. – И прекрати плакать, дурак старый. Тебе нужно хохотать от счастья и до потолка прыгать, а ты...
В ногах у Мики облегченно простонал невидимый Альфред. Доктор Бавли обернулся и подумал, что ему послышалось. Спросил у Мики:
– У тебя валюта есть? Только не соцстран...
– Есть немного. Надо кому-нибудь заплатить? – сморкаясь и вытирая платком глаза, с готовностью спросил Мика.
– Нет. Это тебе необходим зантаг, ранитидин, а они есть только в валютных аптеках. В нашем онкологическом институте нет даже ваты! К нам больные на операции поступают с собственным перевязочным материалом.
* * *
Спустя еще неделю Мика выписался из Института онкологии.
В почтовом ящике его уже ждал красивый и толстый конверт из Германии. В нем было официальное приглашение приехать в Мюнхен на три месяца.
– Уезжай, Мишенька! – сказал Яков Лазаревич Бавли. – Уезжай и не возвращайся. Язва твоя слегка затянулась, но если ты профилактически не будешь принимать то, что ты там сможешь получить по элементарной и даже не очень дорогой страховке, твоя язва снова возобновится и сможет перейти в злокачественное состояние. И тебе не помогут никакие твои звания – ни заслуженного деятеля искусств, ни лауреата Госпремии, ни хрена! Все, что имело вес и ценность вчера, сегодня катастрофически теряет какой-либо смысл. Я не хочу тебя пугать. Ты достаточно напуган одним пребыванием в нашем институте. Я просто хочу тебя сберечь. Продлить тебе жизнь этак лет на десять. Чтобы ты больше никогда не звонил мне в три часа ночи, когда у тебя опять начнется кровавая рвота!..
– А я тебе и не звонил... – растерянно возразил Мика.
Бавли недоверчиво ухмыльнулся:
– А с чего бы это я примчался рано утром на Московский вокзал тебя встречать?! По наитию, что ли?!
– Вот и я тогда подумал на вокзале – с чего это Яшка меня встречает?..
– Хорошо же ты, наверное, тогда в Москве надрался с вечера, если ни черта не помнишь! Классический пример посталкогольной амнезии...
... Когда Мика остался с Альфредом наедине, он спросил:
– Твоих рук дело?
– Да! – с вызовом ответил Альфред. – У тебя есть возражения?
– Альфредик... Ну какие у меня могут быть возражения, спаситель ты мой? Непрочитанная ты моя книга. Что ни день – то новая страница!.. В следующий раз, когда ты с кем-нибудь будешь договариваться моим голосом, предупреждай меня. Чтобы я потом не чувствовал себя идиотом. Ладно?
* * *
Ах, как прав был Яша Бавли! Все, что еще вчера имело вес и ценность, сегодня катастрофически теряло какой-либо смысл...
Мика отдал свой заграничный паспорт в иностранную комиссию Союза художников, там же заполнил анкеты, там же отыскалось несколько старых Микиных фотографий от прошлых поездок, посудачил с одной симпатичной бабешкой – переводчицей с испанского, уже давно работавшей в иностранной комиссии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Поэтому, когда Альфред убедился, что бледный и измученный болями и рвотой Мика уже крепко спит, он полистал гостиничную инструкцию, отыскал там способ соединения с междугородной связью и позвонил в Ленинград Микиному приятелю, – доктору медицины хирургу-онкологу Якову Лазаревичу Бавли. Было ровно три часа ночи.
Когда-то Яша Бавли прекрасно прооперировал любимую Женщину Мики Полякова. С тех пор Мика и Яша были очень дружны.
Сонный Яша наконец там у себя, в Ленинграде, поднял телефонную трубку и хрипло произнес:
– Алло...
Альфред тут же Микиным голосом с Микиными интонациями и абсолютно в Микиной манере сказал:
– Яшка! Мне нужно напоминать тебе знаменитое изречение Светлова, что «дружба – понятие круглосуточное»? Или я должен полчаса просить у тебя прощения за столь поздний звонок, а потом всего в двух словах изложить свою нехитрую проблемку?..
* * *
Десять дней Мика Поляков пролежал в онкологическом институте в двадцати трех километрах от Ленинграда, где работал Яша Бавли.
Десять дней Мика пролежал под дамокловым мечом самого страшного и неизлечимого, в ожидании результатов исследования биопсии. Есть рак или нету?.. То, что у него обширнейшая кровоточащая язва желудка, было выяснено в первые же два дня.
Много лет тому назад, когда доктор медицины Бавли оперировал Микину любимую Женщину, этот институт, этот четвертый этаж, эта лестничная площадка с двумя лифтами – направо проход в женское отделение рака молочной железы, налево – смешанное отделение рака желудка, кишечника и чего-то там еще – были для Мики – «дом родной».
Каждый божий день рано утром Мика приезжал сюда, оставляя машину на стоянке перед институтом, и до вечера торчал у Нее в палате, там же перекусывал, бегал курить на лестницу...
А спустя три недели вывел Ее из ворот института, с еще не снятыми швами, слабую, измученную тяжелой операцией и химиотерапией, усадил в машину – по дороге, согласно примете, выбросил в снег Ее больничные тапочки (чтобы уже никогда сюда не возвращаться!) – и увез Ее в Репино, в Дом творчества Союза кинематографистов, путевку в который им достал Микин приятель-киносценарист.
Теперь Мика и сам лежал на этом же четвертом этаже, напротив Яшиного отделения, про которое какой-то институтский острослов сказал:
Нашли себе работу люди –
С утра до ночи щупать груди!
Десять дней Мика Поляков ждал приговора!
Альфред, неотступно торчавший в палате, днем помалкивал, устроившись в ногах у Мики, чтобы не нервировать еще троих, уже прооперированных, почти безнадежных Микиных сопалатников, а ночами пытался развлекать Мику разной мелкофилософской болтовней.
Одновременно с невзыскательной и отвлекающей трепотней Альфред незримо ухаживал за всеми четырьмя обитателями этого «ракового корпуса», поутру приводя в изумление проснувшихся мужиков чисто вымытой посудой, прибранными тумбочками, аккуратно разложенными бесполезными лекарствами.
Ночами же, когда больной никак не мог дозваться дежурной сестры или врача, Альфред насобачился как-то по-своему вызывать их сам – точно в определенную палату, к тому больному, которому врач или сестра были сейчас необходимы.
Десять дней Мику никто не лечил – ждали лабораторного результата биопсии. Вполне вероятно, что придется удалять три четверти желудка. Естественно, если биопсия будет того... Раковая. А пока – только диета и болеутоляющие. И ставший почти привычным страх смерти.
От паники спасало воспоминание о том, как вела себя тогда, в сегодняшнем Микином положении, его любимая Женщина.
Она, зная про себя уже все, в ожидании заключения лаборатории и дальнейшей неотвратимой операции, переводила с польского на русский иронический детектив Иоанны Хмелевской. И особо смешные куски из рукописи читала Мике вслух!..
На одиннадцатые сутки к Мике пришел заведующий этим отделением, как говорил про него сам Яша Бавли, «доктор Господней милостью!», высокий, сильно пьющий, тихий и немногословный человек в сопровождении двух ординаторов и доктора Бавли.
– Ну что, Михал Сергеич, как чувствуете себя? – спросил он.
– Когда операция? – впрямую спросил Мика. Он слишком устал ждать и бояться, чтобы поддерживать «светскую» беседу.
– Да не будет вам никакой операции. Ничего у вас, кроме язвы, нету, а язву мы вам постараемся подлечить. Если вы нам слегка поможете... Вот Яков Лазаревич, наш общий друг, все вам и объяснит. Вы не смотрите, что он у нас «титечный мастер», – он в нашем деле понимает лучше, чем кто-либо. Яша, я сейчас в операционную, а ты поболтай с Михал Сергеичем. Если что неясно, я после операции в вашем распоряжении.
Ушел и ординаторов своих увел.
– Обошлось, – сказал доктор Бавли Мике Полякову. – И прекрати плакать, дурак старый. Тебе нужно хохотать от счастья и до потолка прыгать, а ты...
В ногах у Мики облегченно простонал невидимый Альфред. Доктор Бавли обернулся и подумал, что ему послышалось. Спросил у Мики:
– У тебя валюта есть? Только не соцстран...
– Есть немного. Надо кому-нибудь заплатить? – сморкаясь и вытирая платком глаза, с готовностью спросил Мика.
– Нет. Это тебе необходим зантаг, ранитидин, а они есть только в валютных аптеках. В нашем онкологическом институте нет даже ваты! К нам больные на операции поступают с собственным перевязочным материалом.
* * *
Спустя еще неделю Мика выписался из Института онкологии.
В почтовом ящике его уже ждал красивый и толстый конверт из Германии. В нем было официальное приглашение приехать в Мюнхен на три месяца.
– Уезжай, Мишенька! – сказал Яков Лазаревич Бавли. – Уезжай и не возвращайся. Язва твоя слегка затянулась, но если ты профилактически не будешь принимать то, что ты там сможешь получить по элементарной и даже не очень дорогой страховке, твоя язва снова возобновится и сможет перейти в злокачественное состояние. И тебе не помогут никакие твои звания – ни заслуженного деятеля искусств, ни лауреата Госпремии, ни хрена! Все, что имело вес и ценность вчера, сегодня катастрофически теряет какой-либо смысл. Я не хочу тебя пугать. Ты достаточно напуган одним пребыванием в нашем институте. Я просто хочу тебя сберечь. Продлить тебе жизнь этак лет на десять. Чтобы ты больше никогда не звонил мне в три часа ночи, когда у тебя опять начнется кровавая рвота!..
– А я тебе и не звонил... – растерянно возразил Мика.
Бавли недоверчиво ухмыльнулся:
– А с чего бы это я примчался рано утром на Московский вокзал тебя встречать?! По наитию, что ли?!
– Вот и я тогда подумал на вокзале – с чего это Яшка меня встречает?..
– Хорошо же ты, наверное, тогда в Москве надрался с вечера, если ни черта не помнишь! Классический пример посталкогольной амнезии...
... Когда Мика остался с Альфредом наедине, он спросил:
– Твоих рук дело?
– Да! – с вызовом ответил Альфред. – У тебя есть возражения?
– Альфредик... Ну какие у меня могут быть возражения, спаситель ты мой? Непрочитанная ты моя книга. Что ни день – то новая страница!.. В следующий раз, когда ты с кем-нибудь будешь договариваться моим голосом, предупреждай меня. Чтобы я потом не чувствовал себя идиотом. Ладно?
* * *
Ах, как прав был Яша Бавли! Все, что еще вчера имело вес и ценность, сегодня катастрофически теряло какой-либо смысл...
Мика отдал свой заграничный паспорт в иностранную комиссию Союза художников, там же заполнил анкеты, там же отыскалось несколько старых Микиных фотографий от прошлых поездок, посудачил с одной симпатичной бабешкой – переводчицей с испанского, уже давно работавшей в иностранной комиссии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107