Это она однажды спросила Мику перед каким-то оформлением за очередной рубеж:
– Михал Сергеич, у вас никаких изменений в жизни не произошло? Я могу писать «объективку» с прошлой поездки?
Сын Серега тогда проходил военную службу в погранвойсках, куда пристроил его Микин приятель-кагэбэшник. Там же Серега, как и положено было, вступил в партию.
– Вроде бы никаких изменений, – пожал плечами Мика. – Разве что вот только Сережка мой стал членом партии, там, у себя в армии...
– Ага! – деловито сказала эта симпатяга на полном серьезе. – Значит, теперь будем писать во всех анкетах: «Поляков – отец коммуниста».
Там же, в Союзе художников, Мика запасся официальным письмом, подтверждающим, что «...заслуженный деятель искусств РСФСР, лауреат Государственной премии, член Союза художников М. С. Поляков выезжает вФедеративную Республику Германию в творческую командировку...».
Так как Габриэль обещал Мике сразу же по приезде организовать выставку его работ, Мика отобрал сотни полторы рисунков, карикатур и оригиналов книжных иллюстраций, на всякий случай захватил пару книжек со своим оформлением для презентов, погрузил папки в машину и поехал в Ленинградское отделение Министерства культуры. Там за симпатичную трепотню, книжки с автографами и копию письма Союза художников две кокетливые чиновные дамы охотно проштемпелевали с обратной стороны все полтораста работ Мики Полякова большой квадратной печатью со словами «Разрешено к временному вывозу». Таким образом исключив все вопросы на грядущем таможенном досмотре.
Вечером того же дня позвонил, а потом и приехал с вечной бутылкой коньяка старый Микин друг-приятель Степа – генерал-майор КГБ.
Недолго проходил Степан в генералах – года два-три, что ли... Волна преобразований и перестройки ощутимо коснулась и этой могучей организации: полетели чуть ли не все старые кадры. В том числе и Степан.
Мика возился в кабинете, а Степан уже привычно расставлял в кухне тарелки, готовил закусь, но рюмки не смог найти и крикнул:
– Мишаня! Где у тебя теперь рюмаши?
Но Мика не слышал. Он вместе с Альфредом отбирал дипломы прошлых выставок и книжки, оформленные им и награжденные за это оформление, и иллюстрации с дипломами и призами разных стран.
– Мишка!!! Елки-палки!.. Не докричаться... Где рюмки, спрашиваю?! – еще громче завопил из кухни бывший генерал Степа.
Только Мика хотел было ему ответить, как вдруг неожиданно, совершенно МИКИНЫМ ГОЛОСОМ Альфред прокричал на всю квартиру:
– Наверху, в шкафчике над холодильником! Достань только одну! Я пить не буду...
И уже СВОИМ ГОЛОСОМ тихо сказал Мике:
– Пить ты не будешь до тех пор, пока не пройдешь полного обследования там, в Мюнхене. Это не мой каприз. Так велел доктор Бавли.
Было хорошо слышно, как в кухне бывший генерал Степа сочувственно матюгнулся. Мика удивленно покачал головой:
– Странно слышать свой голос со стороны. Неузнаваемый какой-то... Мне даже киноактеры говорили, что не всегда узнают свой голос с экрана. Только те, кто много работает на дубляже иностранных фильмов.
... Долго сидели на кухне вдвоем. Степа пил коньяк, закусывал традиционной яичницей с колбасой. Мика ковырялся в овсянке, еще утром сваренной Альфредом, тоскливо жевал кусочек невкусного сыра, запивал жидким переслащенным чаем.
– Мишка, у тебя деньги еще есть? – спросил Степан.
– Есть. Сколько тебе?
– Не нужно мне ни хрена. Я у себя в банке знаешь сколько имею?! Больше, чем когда был замначуправления!
– В каком еще банке?! – удивился Мика.
– Ну я же теперь руковожу целой охранной структурой нескольких банков, и поэтому... Или ты думал, что я так и буду жить на генеральскую пенсию? А вот хрен им!..
– На кой черт ты меня спрашивал про деньги? Хочешь положить их в свой банк под большие проценты? – усмехнулся Мика.
– Сколько у тебя?
– Сейчас поглядим...
Мика выдвинул ящик кухонного стола, нашел там сберегательную книжку среди счетов за квартиру, телефон, свет, газ...
– Это ты так хранишь свою сберкнижку?! – поразился бывший генерал. – Совсем ошалел! В городе – беспредел, а ты... Взломают дверь, приставят утюг к морде, и... Ну ты даешь, Мишаня!
– Ладно, не запугивай. Вот, пожалуйста: двести семьдесят четыре тысячи с копейками...
– Ты не помнишь, охламон, что я тебе говорил в прошлом году? «Не держи свои кровные в рублях, не будь идиотом, купи доллары!» Что ты мне тогда ответил? «А с чем я на Торжковский рынок пойду? С долларами?» А он, зелененький, тогда стоил всего семнадцать рубликов! Что я тебе сказал, когда он стал стоить сорок два?! «Мишаня! Купи доллары. Пропадают деньги, заработанные твоим талантом, твоим потом, жизнью твоей!..» Что ты мне ответил? Это я тебе, блядь, никогда не забуду! «Под восемьдесят восьмую хочешь меня подвести?» Надо же было такое ляпнуть?!
Степан поднял рюмку с остатками коньяка, грустно сказал:
– Миня, когда же ты уяснишь, что мы живем в государстве, которое употребит нас, как бы мы ни уворачивались! Что художника, что генерала КГБ... Сейчас доллар стоит на черном рынке сто пятьдесят рублей. Через своих хозяев банковских я могу устроить тебе по стольнику... Это две тысячи семьсот сорок долларов. Что они тебе там, в Германии, карман оттянут? Хоть первое время человеком будешь себя чувствовать.
– Хорошо, Степа... А теперь представь себе картинку маслом: «Возвращение блудного сына» из творческой командировки. Через три месяца я прилетаю домой, на книжке – ноль, пенсия – с гулькин нос, на что жить? Жить на какие шиши, я тебя спрашиваю, Степа?!
Степан опрокинул остатки коньяка в рот, поставил пустую бутылку под стол, закусывать не стал. Только шумно втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Помолчал, поднял на Мику бывшие голубые, поблекшие и помутневшие от постоянного пьянства глаза и четко сказал:
– А ты не возвращайся. Тебя тут никто не ждет. Может, я только. Но я уже не в счет... Сегодня ты, интеллигент хренов, как и в двадцатых годах, нужен здесь, как гвоздь в жопе... А там ты, может, еще и пригодишься. Или просто проживешь на несколько лет дольше...
Они никогда не встречались друг с другом, никогда не были знакомы – бывший генерал-майор КГБ и доктор медицины хирург-онколог. А говорили одно и то же. Почти одними и теми же словами. Каждый из них по-своему любил Мику, и каждого из них по-разному любил и ценил Мика...
– Во времена военного коммунизма хоть агитки требовались. Для этого нанимались «попутчики» – художники, поэты... А сейчас и агитки никому не нужны. Все вы, деятели искусства, через год на своих автомобильчиках калымить будете, чтобы ноги не протянуть! Нет автомобильчика – в кочегарку, уголек подбрасывать. Или сторожем... Неужели ты не понимаешь, что сейчас идет захват власти зоологическим, уродливым, безграмотным капитализмом, которому ваши художественные ценности – до фонаря. До лампочки!.. Вот я им теперь и служу. Охраняю ИХ ценности... Использую свои бывшие навыки.
– Брось, Степан, – отмахнулся Мика. – Осталось же в людях что-то такое...
– А как же?! – перебил его Степан, и Мика увидел, что он совершенно трезв, несмотря на опустошенную бутылку коньяка. – А как же! Осталось, осталось... Только ценности малость другого рода. Но есть! Куда же нам без ценностей?! Сейчас самый, как говорится, цимес – банкиры, политики, киллеры... Вот доминанта наших сегодняшних ценностей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
– Михал Сергеич, у вас никаких изменений в жизни не произошло? Я могу писать «объективку» с прошлой поездки?
Сын Серега тогда проходил военную службу в погранвойсках, куда пристроил его Микин приятель-кагэбэшник. Там же Серега, как и положено было, вступил в партию.
– Вроде бы никаких изменений, – пожал плечами Мика. – Разве что вот только Сережка мой стал членом партии, там, у себя в армии...
– Ага! – деловито сказала эта симпатяга на полном серьезе. – Значит, теперь будем писать во всех анкетах: «Поляков – отец коммуниста».
Там же, в Союзе художников, Мика запасся официальным письмом, подтверждающим, что «...заслуженный деятель искусств РСФСР, лауреат Государственной премии, член Союза художников М. С. Поляков выезжает вФедеративную Республику Германию в творческую командировку...».
Так как Габриэль обещал Мике сразу же по приезде организовать выставку его работ, Мика отобрал сотни полторы рисунков, карикатур и оригиналов книжных иллюстраций, на всякий случай захватил пару книжек со своим оформлением для презентов, погрузил папки в машину и поехал в Ленинградское отделение Министерства культуры. Там за симпатичную трепотню, книжки с автографами и копию письма Союза художников две кокетливые чиновные дамы охотно проштемпелевали с обратной стороны все полтораста работ Мики Полякова большой квадратной печатью со словами «Разрешено к временному вывозу». Таким образом исключив все вопросы на грядущем таможенном досмотре.
Вечером того же дня позвонил, а потом и приехал с вечной бутылкой коньяка старый Микин друг-приятель Степа – генерал-майор КГБ.
Недолго проходил Степан в генералах – года два-три, что ли... Волна преобразований и перестройки ощутимо коснулась и этой могучей организации: полетели чуть ли не все старые кадры. В том числе и Степан.
Мика возился в кабинете, а Степан уже привычно расставлял в кухне тарелки, готовил закусь, но рюмки не смог найти и крикнул:
– Мишаня! Где у тебя теперь рюмаши?
Но Мика не слышал. Он вместе с Альфредом отбирал дипломы прошлых выставок и книжки, оформленные им и награжденные за это оформление, и иллюстрации с дипломами и призами разных стран.
– Мишка!!! Елки-палки!.. Не докричаться... Где рюмки, спрашиваю?! – еще громче завопил из кухни бывший генерал Степа.
Только Мика хотел было ему ответить, как вдруг неожиданно, совершенно МИКИНЫМ ГОЛОСОМ Альфред прокричал на всю квартиру:
– Наверху, в шкафчике над холодильником! Достань только одну! Я пить не буду...
И уже СВОИМ ГОЛОСОМ тихо сказал Мике:
– Пить ты не будешь до тех пор, пока не пройдешь полного обследования там, в Мюнхене. Это не мой каприз. Так велел доктор Бавли.
Было хорошо слышно, как в кухне бывший генерал Степа сочувственно матюгнулся. Мика удивленно покачал головой:
– Странно слышать свой голос со стороны. Неузнаваемый какой-то... Мне даже киноактеры говорили, что не всегда узнают свой голос с экрана. Только те, кто много работает на дубляже иностранных фильмов.
... Долго сидели на кухне вдвоем. Степа пил коньяк, закусывал традиционной яичницей с колбасой. Мика ковырялся в овсянке, еще утром сваренной Альфредом, тоскливо жевал кусочек невкусного сыра, запивал жидким переслащенным чаем.
– Мишка, у тебя деньги еще есть? – спросил Степан.
– Есть. Сколько тебе?
– Не нужно мне ни хрена. Я у себя в банке знаешь сколько имею?! Больше, чем когда был замначуправления!
– В каком еще банке?! – удивился Мика.
– Ну я же теперь руковожу целой охранной структурой нескольких банков, и поэтому... Или ты думал, что я так и буду жить на генеральскую пенсию? А вот хрен им!..
– На кой черт ты меня спрашивал про деньги? Хочешь положить их в свой банк под большие проценты? – усмехнулся Мика.
– Сколько у тебя?
– Сейчас поглядим...
Мика выдвинул ящик кухонного стола, нашел там сберегательную книжку среди счетов за квартиру, телефон, свет, газ...
– Это ты так хранишь свою сберкнижку?! – поразился бывший генерал. – Совсем ошалел! В городе – беспредел, а ты... Взломают дверь, приставят утюг к морде, и... Ну ты даешь, Мишаня!
– Ладно, не запугивай. Вот, пожалуйста: двести семьдесят четыре тысячи с копейками...
– Ты не помнишь, охламон, что я тебе говорил в прошлом году? «Не держи свои кровные в рублях, не будь идиотом, купи доллары!» Что ты мне тогда ответил? «А с чем я на Торжковский рынок пойду? С долларами?» А он, зелененький, тогда стоил всего семнадцать рубликов! Что я тебе сказал, когда он стал стоить сорок два?! «Мишаня! Купи доллары. Пропадают деньги, заработанные твоим талантом, твоим потом, жизнью твоей!..» Что ты мне ответил? Это я тебе, блядь, никогда не забуду! «Под восемьдесят восьмую хочешь меня подвести?» Надо же было такое ляпнуть?!
Степан поднял рюмку с остатками коньяка, грустно сказал:
– Миня, когда же ты уяснишь, что мы живем в государстве, которое употребит нас, как бы мы ни уворачивались! Что художника, что генерала КГБ... Сейчас доллар стоит на черном рынке сто пятьдесят рублей. Через своих хозяев банковских я могу устроить тебе по стольнику... Это две тысячи семьсот сорок долларов. Что они тебе там, в Германии, карман оттянут? Хоть первое время человеком будешь себя чувствовать.
– Хорошо, Степа... А теперь представь себе картинку маслом: «Возвращение блудного сына» из творческой командировки. Через три месяца я прилетаю домой, на книжке – ноль, пенсия – с гулькин нос, на что жить? Жить на какие шиши, я тебя спрашиваю, Степа?!
Степан опрокинул остатки коньяка в рот, поставил пустую бутылку под стол, закусывать не стал. Только шумно втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Помолчал, поднял на Мику бывшие голубые, поблекшие и помутневшие от постоянного пьянства глаза и четко сказал:
– А ты не возвращайся. Тебя тут никто не ждет. Может, я только. Но я уже не в счет... Сегодня ты, интеллигент хренов, как и в двадцатых годах, нужен здесь, как гвоздь в жопе... А там ты, может, еще и пригодишься. Или просто проживешь на несколько лет дольше...
Они никогда не встречались друг с другом, никогда не были знакомы – бывший генерал-майор КГБ и доктор медицины хирург-онколог. А говорили одно и то же. Почти одними и теми же словами. Каждый из них по-своему любил Мику, и каждого из них по-разному любил и ценил Мика...
– Во времена военного коммунизма хоть агитки требовались. Для этого нанимались «попутчики» – художники, поэты... А сейчас и агитки никому не нужны. Все вы, деятели искусства, через год на своих автомобильчиках калымить будете, чтобы ноги не протянуть! Нет автомобильчика – в кочегарку, уголек подбрасывать. Или сторожем... Неужели ты не понимаешь, что сейчас идет захват власти зоологическим, уродливым, безграмотным капитализмом, которому ваши художественные ценности – до фонаря. До лампочки!.. Вот я им теперь и служу. Охраняю ИХ ценности... Использую свои бывшие навыки.
– Брось, Степан, – отмахнулся Мика. – Осталось же в людях что-то такое...
– А как же?! – перебил его Степан, и Мика увидел, что он совершенно трезв, несмотря на опустошенную бутылку коньяка. – А как же! Осталось, осталось... Только ценности малость другого рода. Но есть! Куда же нам без ценностей?! Сейчас самый, как говорится, цимес – банкиры, политики, киллеры... Вот доминанта наших сегодняшних ценностей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107