Рослые, косматые кони. Рослые, волосатые
люди. Их возглавляют два человека. Длинный, сухой, белобородый старик с
очами, зоркими, как у орла, - это вождь. Воин - толстый, с мутными
красноватыми глазами, с одутловатым лицом, желтым от курения семян конопли
- его сын.
Да, это массагеты, дети знойных Красных Песков. Шестьсот кочевников и
пять с половиной тысяч согдийцев приветствуют друг друга радостным кличем.
Старик слезает с коня и обнимает спешившегося Спантамано.
- Меня зовут Рехмир, - говорит массагет. - Вот мой сын Дейока.
Получили послание. Везем бронзу. - Он лезет в сумку, висящую на поясе, и
вынимает два рубина. - Возьми обратно. Поможем и так. Не ради камней -
ради братства. Согдийцы и массагеты - люди одной крови. Вместе били
персов, и македонцев будем бить вместе.
У Спантамано вспыхивают глаза.
- Ты светлый Суруш, посланный добрым богом Охрамаздой!
Он снова обнимает старика и не замечает, каким жадным взглядом
провожает Дейока, сын Рехмира, красные рубины, исчезающие за пазухой
Варахрана.
Много стрел у массагетов. Так как стоит невыносимая жара, македонцы
не надевают доспехов. Их тела открыты для легкого ветерка, подувшего с
гор. И для лучей солнца. И для массагетских стрел. А массагеты стреляют
без промаха.
Войско Спантамано, подкрепленно отрядом кочевников, поворачивает
обратно и окружает македонцев, бредущих по зарослям. Начинается избиение.
Немало македонцев, беспечно рассыпавшихся в чаще, находят тут конец.
Фарнух пугается. Он стягивает отряды на огромную поляну, выстраивает их
квадратом и отступает к Мараканде.
Мучителен поход от гор до Политимета. Днем воинов изнуряет
беспощадное азиатское солнце. Ночами жалят комары, громадными тучами
вылетающие из болот.
Но еще сильней жалят бронзовые стрелы кочевников, отчаянных людей, из
которых один стоит десятка смелых воинов Фарнуха.
Фарнух бежит до самого Политимета, или Намика, или Зарафшана, как его
называют согдийцы, и останавливается только за рекой, на открытом поле.
Фарнух не знает, что делать. Он мирный человек. А здесь нужен опытный
стратег. Ликиец призывает Койноса, Кратера, Карана и других командиров и
говорит:
- Дело плохо. Варвары наседают, а я, как видите, ничего не смыслю в
делах войны. Освободите. Изберите нового начальника, пусть он поступит,
как захочет.
Да, македонцы хорошо видят, что несчастный ликиец ничего не смыслит в
делах войны. Александр ошибся, назначив его предводителем такого крупного
отряда. Но... если Каран, Койнос изберут другого начальника, то они тем
самым как бы заявят Александру, что он ошибся. А сын бога Аммона не любит,
когда ему напоминают об его ошибках. Между Фарнухом и македонцами
завязывается спор.
Воины, утомленные зноем, сидят вокруг шатра, высунув языки, точно
псы, и слушают, как бранятся полководцы. Карану, тучному и неповоротливому
человеку, надоедает спор. Он задыхается в душном шатре и выходит наружу.
Но и тут не лучше. Солнце палит неимоверно. Каран осматривается, нет ли
где куста, чтоб спрятаться в тени. Но земля вокруг совершенно обнажена,
если не считать тонких стеблей выгоревшей травы. Зато по ту сторону реки
темной высокой стеной стоит лес, и меж тополями чернеет густая заманчивая
тень.
- Проклятье! - бормочет Каран. - Если бы туда...
В это время на правом берегу протока появляется невысокий грек,
видимо, из легкой конницы Кратера.
- Эй, вы! - кричит грек, взмахивая гребенчатым шлемом. - Чего вы там
пропадаете? Идите сюда. Вся наша ила здесь. Всем хватит места.
Он говорит на ионийском наречии - значит, и вправду из отряда
Кратера, в который входит часть афинян. Грек ополаскивает руки в воде,
омывает лицо, лениво бредет вдоль берега и скрывается в кустах. Потом
появляется снова и садится в холодке под шелестящим тополем. Кто устоит
перед таким искушением? Каран приказывает своему отряду:
- На коней! За мной на тот берег.
Воины не заставляют себя упрашивать. Все мигом прыгают на коней и
спешат за Караном. Отряд переправляется через Политимет по широкому,
гремящему перекату и рассыпается в кустах. Видя это, пехотинцы волнуются.
Жара так изнуряет, что люди забывают о безопасности. Отряд за отрядом
бредут через бурный поток. Люди торопятся под развесистые вязы и устало
растягиваются по сырой земле. Разброд. Никакого порядка.
- Где твоя ила? - спрашивает Каран грека, по-прежнему сидящего на
берегу.
- Там, под тем вязом, - показывает грек на громадное дерево в глубине
зарослей. - Виден тебе дым? Пойдем, если хочешь. Мы добыли молодого
барана. Он жарится на углях.
- О! - Каран только сейчас почувствовал, как он проголодался. -
Хорошо, пойдем. Эй, Левкон, Перисад, следуйте за мной!
Сопровождаемый телохранителями, Каран отправляется вглубь зарослей.
- А кто у вас... - начинает Каран, однако так и не успевает спросить,
кто начальствует над илой. Из-за куста на него обрушивается удар дубиной.
Каран визжит хватается за голову и падает в мокрую траву, сверху на него
валится сраженный Левкон.
- Это вам за бранхидов! - кричит маленький грек. Перисад достает его
сариссой. Через мгновение его самого пронзают кинжалом.
- Спитамен, - шепчет маленький грек наклонившемуся согдийцу. - Они
убили твоего друга Палланта...
И Паллант умирает со спокойным сердцем. Он отомстил. Согдийцы,
массагеты и дахи набрасываются на переправившихся македонцев.
Набрасываются со всех сторон. Страшное зрелище! Толпы людей,
схлестнувшихся в кровавой свалке. Грохот барабанов. Стелы. Стрелы. Звон
кинжалов. Стук и треск щитов. Тяжелые удары дубин. Стелы. Стрелы. Стрелы.
Безумные глаза. Оскаленные зубы. Крики ужаса. И торжествующий визг
массагетов.
Из двух тысяч восьмисот конных и пеших людей Фарнуха уцелело только
сорок всадников и триста пехотинцев. Кучка бледных македонцев кое-как
добралась до Мараканды и укрылась за стенами замка.
Едва Гефестион закрыл ворота, как по ним загремели топоры
преследователей. На многих согдийцах красовались гребенчатые македонские
шлемы. Одни подобрали пики, брошенные врагом. Другие поднимали железные
мечи. Некоторые надели панцири, снятые с убитых юнанов. Кому не досталось
пики или меча, тот завладел хотя бы щитом. Потомок Сиавахша приступил ко
второй осаде Мараканды.
Утром Спантамано встретил Датафарна, бродившего меж палаток.
Перс часто останавливался, прислушивался к разговорам, качал головой,
- приоткрыв рот, он задумчиво щипал ус и продолжал обход лагеря.
- Что, мудрец? - усмехнулся Спантамано. - Все тешишь сердце
ненавистью к роду человеческому?
- Разве я не прав? - сказал Датафарн, но в голосе его уже не было ни
той желчи, ни той уверенности, которая звучала при первом их споре.
- В чем ты прав? - со злостью спросил согдиец.
- В том, что в основе всего лежит зло. Как я и предвидел, ты убрал
Бесса. Теперь ты хочешь устранить Искендера. Для чего? Ответ прост: ты
хочешь съесть юнана, чтобы он не съел тебя. Ты стремишься достичь
благополучия за счет Искендера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
люди. Их возглавляют два человека. Длинный, сухой, белобородый старик с
очами, зоркими, как у орла, - это вождь. Воин - толстый, с мутными
красноватыми глазами, с одутловатым лицом, желтым от курения семян конопли
- его сын.
Да, это массагеты, дети знойных Красных Песков. Шестьсот кочевников и
пять с половиной тысяч согдийцев приветствуют друг друга радостным кличем.
Старик слезает с коня и обнимает спешившегося Спантамано.
- Меня зовут Рехмир, - говорит массагет. - Вот мой сын Дейока.
Получили послание. Везем бронзу. - Он лезет в сумку, висящую на поясе, и
вынимает два рубина. - Возьми обратно. Поможем и так. Не ради камней -
ради братства. Согдийцы и массагеты - люди одной крови. Вместе били
персов, и македонцев будем бить вместе.
У Спантамано вспыхивают глаза.
- Ты светлый Суруш, посланный добрым богом Охрамаздой!
Он снова обнимает старика и не замечает, каким жадным взглядом
провожает Дейока, сын Рехмира, красные рубины, исчезающие за пазухой
Варахрана.
Много стрел у массагетов. Так как стоит невыносимая жара, македонцы
не надевают доспехов. Их тела открыты для легкого ветерка, подувшего с
гор. И для лучей солнца. И для массагетских стрел. А массагеты стреляют
без промаха.
Войско Спантамано, подкрепленно отрядом кочевников, поворачивает
обратно и окружает македонцев, бредущих по зарослям. Начинается избиение.
Немало македонцев, беспечно рассыпавшихся в чаще, находят тут конец.
Фарнух пугается. Он стягивает отряды на огромную поляну, выстраивает их
квадратом и отступает к Мараканде.
Мучителен поход от гор до Политимета. Днем воинов изнуряет
беспощадное азиатское солнце. Ночами жалят комары, громадными тучами
вылетающие из болот.
Но еще сильней жалят бронзовые стрелы кочевников, отчаянных людей, из
которых один стоит десятка смелых воинов Фарнуха.
Фарнух бежит до самого Политимета, или Намика, или Зарафшана, как его
называют согдийцы, и останавливается только за рекой, на открытом поле.
Фарнух не знает, что делать. Он мирный человек. А здесь нужен опытный
стратег. Ликиец призывает Койноса, Кратера, Карана и других командиров и
говорит:
- Дело плохо. Варвары наседают, а я, как видите, ничего не смыслю в
делах войны. Освободите. Изберите нового начальника, пусть он поступит,
как захочет.
Да, македонцы хорошо видят, что несчастный ликиец ничего не смыслит в
делах войны. Александр ошибся, назначив его предводителем такого крупного
отряда. Но... если Каран, Койнос изберут другого начальника, то они тем
самым как бы заявят Александру, что он ошибся. А сын бога Аммона не любит,
когда ему напоминают об его ошибках. Между Фарнухом и македонцами
завязывается спор.
Воины, утомленные зноем, сидят вокруг шатра, высунув языки, точно
псы, и слушают, как бранятся полководцы. Карану, тучному и неповоротливому
человеку, надоедает спор. Он задыхается в душном шатре и выходит наружу.
Но и тут не лучше. Солнце палит неимоверно. Каран осматривается, нет ли
где куста, чтоб спрятаться в тени. Но земля вокруг совершенно обнажена,
если не считать тонких стеблей выгоревшей травы. Зато по ту сторону реки
темной высокой стеной стоит лес, и меж тополями чернеет густая заманчивая
тень.
- Проклятье! - бормочет Каран. - Если бы туда...
В это время на правом берегу протока появляется невысокий грек,
видимо, из легкой конницы Кратера.
- Эй, вы! - кричит грек, взмахивая гребенчатым шлемом. - Чего вы там
пропадаете? Идите сюда. Вся наша ила здесь. Всем хватит места.
Он говорит на ионийском наречии - значит, и вправду из отряда
Кратера, в который входит часть афинян. Грек ополаскивает руки в воде,
омывает лицо, лениво бредет вдоль берега и скрывается в кустах. Потом
появляется снова и садится в холодке под шелестящим тополем. Кто устоит
перед таким искушением? Каран приказывает своему отряду:
- На коней! За мной на тот берег.
Воины не заставляют себя упрашивать. Все мигом прыгают на коней и
спешат за Караном. Отряд переправляется через Политимет по широкому,
гремящему перекату и рассыпается в кустах. Видя это, пехотинцы волнуются.
Жара так изнуряет, что люди забывают о безопасности. Отряд за отрядом
бредут через бурный поток. Люди торопятся под развесистые вязы и устало
растягиваются по сырой земле. Разброд. Никакого порядка.
- Где твоя ила? - спрашивает Каран грека, по-прежнему сидящего на
берегу.
- Там, под тем вязом, - показывает грек на громадное дерево в глубине
зарослей. - Виден тебе дым? Пойдем, если хочешь. Мы добыли молодого
барана. Он жарится на углях.
- О! - Каран только сейчас почувствовал, как он проголодался. -
Хорошо, пойдем. Эй, Левкон, Перисад, следуйте за мной!
Сопровождаемый телохранителями, Каран отправляется вглубь зарослей.
- А кто у вас... - начинает Каран, однако так и не успевает спросить,
кто начальствует над илой. Из-за куста на него обрушивается удар дубиной.
Каран визжит хватается за голову и падает в мокрую траву, сверху на него
валится сраженный Левкон.
- Это вам за бранхидов! - кричит маленький грек. Перисад достает его
сариссой. Через мгновение его самого пронзают кинжалом.
- Спитамен, - шепчет маленький грек наклонившемуся согдийцу. - Они
убили твоего друга Палланта...
И Паллант умирает со спокойным сердцем. Он отомстил. Согдийцы,
массагеты и дахи набрасываются на переправившихся македонцев.
Набрасываются со всех сторон. Страшное зрелище! Толпы людей,
схлестнувшихся в кровавой свалке. Грохот барабанов. Стелы. Стрелы. Звон
кинжалов. Стук и треск щитов. Тяжелые удары дубин. Стелы. Стрелы. Стрелы.
Безумные глаза. Оскаленные зубы. Крики ужаса. И торжествующий визг
массагетов.
Из двух тысяч восьмисот конных и пеших людей Фарнуха уцелело только
сорок всадников и триста пехотинцев. Кучка бледных македонцев кое-как
добралась до Мараканды и укрылась за стенами замка.
Едва Гефестион закрыл ворота, как по ним загремели топоры
преследователей. На многих согдийцах красовались гребенчатые македонские
шлемы. Одни подобрали пики, брошенные врагом. Другие поднимали железные
мечи. Некоторые надели панцири, снятые с убитых юнанов. Кому не досталось
пики или меча, тот завладел хотя бы щитом. Потомок Сиавахша приступил ко
второй осаде Мараканды.
Утром Спантамано встретил Датафарна, бродившего меж палаток.
Перс часто останавливался, прислушивался к разговорам, качал головой,
- приоткрыв рот, он задумчиво щипал ус и продолжал обход лагеря.
- Что, мудрец? - усмехнулся Спантамано. - Все тешишь сердце
ненавистью к роду человеческому?
- Разве я не прав? - сказал Датафарн, но в голосе его уже не было ни
той желчи, ни той уверенности, которая звучала при первом их споре.
- В чем ты прав? - со злостью спросил согдиец.
- В том, что в основе всего лежит зло. Как я и предвидел, ты убрал
Бесса. Теперь ты хочешь устранить Искендера. Для чего? Ответ прост: ты
хочешь съесть юнана, чтобы он не съел тебя. Ты стремишься достичь
благополучия за счет Искендера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69