перемещайся или умри. От этого не
спрятаться в доме. Вы можете стоять в дверях и следить, как движутся тени
облаков через Гриффиново пастбище на Школьный Холм - свет, тень, свет,
тень, свет, тень - словно открываются и закрываются божьи ставни. Можете
следить, как осенние цветы кланяются ветру, будто многочисленные и
безмолвные молящиеся. И если нет ни машин, ни самолетов и ничей дядюшка
Джон не стреляет фазанов в соседнем лесу, то кроме биения собственного
сердца вы можете услышать еще один звук: звук жизни, завершающей цикл,
ждущей первого зимнего снега для исполнения последних своих обрядов.
В тот год первым днем настоящей осени оказалось двадцать восьмое
сентября - день, когда Дэнни Глика похоронили на кладбище "Гармони Хилл".
В церковь ходили только родные, но кладбищенская служба была открытой
и туда собралась немалая часть города: одноклассники, любопытные, старики.
Они приехали по Бернс-роуд длинной цепью, местами скрывающейся из глаз за
очередным холмом. Фары всех машин горели, несмотря на солнечный день. За
полным цветов катафалком и "меркурием" Тони Глика, в четырех машинах ехали
родственники. Дальше вилась длинная процессия автомобилей: здесь были Марк
Петри (к которому шли в ту ночь мальчики) с отцом и матерью; Ричи Боддин с
семьей; Мэйбл Вертс в машине мистера Нортона (беспрерывно рассказывающая
обо всех виденных ею похоронах вплоть до 1930 года); Ева Миллер, везущая в
машине близких подруг Лоретту Старчер и Роду Керлс; Перкинс Джиллеспи с
помощником Нолли Гарднером в полицейской машине; Лоуренс Кроккет с
желтолицей женой; Чарльз Родс, угрюмый водитель автобуса, ездящий на все
подряд похороны из принципа; семейство Чарльза Гриффина с Холом и Джеком -
единственными отпрысками, оставшимися в доме; Пат Миддлер, Джо Крэйн,
Винни Апшоу и Клайд Корлисс в машине Мильта Кроссена и многие другие.
Майк Райсон и Роял Сноу выкопали могилу рано утром. Как Майк
вспоминал потом, ему показалось, что Роял был не в своей тарелке -
необыкновенно тихий, почти унылый. "Видно, вчера со своим приятелем
Питерсом заливали это дело до поздней ночи у Делла", - подумал Майк.
Пять минут назад, заметив катафалк Карла Формена на склоне холма в
милях пяти по дороге, он распахнул широкие железные ворота, покосившись на
острия решетки - ни разу он не смог от этого удержаться с тех пор, как
нашел Дока. Потом вернулся к могиле, где ждал отец Дональд Кэллахен,
пастор прихода в Джерусалемз Лоте, открыв книгу на детской похоронной
службе. "Это у них называется третьей станцией, - вспомнил Майк. - Первая
станция - в доме усопшего, вторая - в крохотной католической церкви
Сент-Эндрю. Последняя станция - "Гармони Хилл". Все выходят".
В груди у него слегка похолодело, когда он взглянул вниз на пучок
яркой пластиковой травы, брошенный по обычаю на землю. Хотел бы он знать,
зачем это делается. Трава выглядела тем, чем была: дешевой имитацией
жизни, маскирующей тяжелые коричневые комья подводящей все итоги земли.
- Едут, отец, - сообщил он.
Кэллахен - высокий, с пронзительными голубыми глазами - начинал
седеть. Райсон, хотя и не был в церкви с шестнадцатилетнего возраста,
любил его больше всех городских священников. Джона Гроггинса, методиста,
все считали лицемерным старым попом, а Раттерсон из церкви Святых
Последних Дней отличался ленью, как медведь, застрявший в пустом улье.
Кэллахен знал свое дело, он вел похоронную службу спокойно, утешительно и
всегда недолго. Райсон сомневался, что его красный нос и проступающие на
щеках сосуды происходят от молитв, но если Кэллахен и пил слегка, кто
решился бы осуждать его за это? Мир так быстро летит в тартарары, что
удивительно, как это еще все священники не в сумасшедшем доме.
- Спасибо, Майк, - сказал Кэллахен и взглянул на небо. - Сегодня
будет тяжело.
- Я думаю... Как долго?
- Десять минут, не больше. Не собираюсь мучить родителей. Им еще
предстоит многое.
- О'кей. - Майк отправился вглубь кладбища, собираясь перескочить
через стену и позавтракать своими запасами в лесу. Он знал по опыту, что
последняя фигура, которую опечаленные друзья и родственники стремятся
видеть на похоронах, - это гробокопатель в перепачканных землей брюках.
Возле стены он задержался осмотреть упавшее надгробье. И внутри у
Майка снова похолодело, когда он, перевернув камень, вытер грязь и прочел
надпись:
ГУБЕРТ БАРКЛЕЙ МАРСТЕН
6 октября 1889 - 12 августа 1939
Ангел смерти, держащий бронзовый светильник
у золотых дверей,
унес тебя в темные воды".
А ниже, почти стертое тридцатью шестью зимами:
"Дай, Боже, ему успокоиться".
По-прежнему обеспокоенный сам не зная чем, Марк отправился в лес
посидеть у ручья и поесть.
Гроб медленно опустили в могилу. Марджори Глик в черном пальто и
черной шляпе с вуалью, сквозь которую едва просвечивалось ее лицо, дрожала
в поддерживающем объятии отцовской руки. Она вцепилась в свою черную
сумочку так, как будто от этого зависела ее жизнь. Тони Глик с
отсутствующим лицом стоял в стороне. Несколько раз во время церковной
службы он оглядывался, словно не до конца веря в окружающее. Он выглядел
как человек, который ходит во сне.
"Церковь не может развеять этот сон", - подумал Кэллахен.
Он брызнул святой водой на гроб и могилу, освящая их навеки.
- Помолимся, - сказал он ровно и мелодично, как говорил всегда, при
свете или в темноте, пьяный или трезвый. Прихожане склонили головы.
"Господи Боже, милостью твоей жившие в вере находят вечный покой.
Благослови эту могилу и пришли своих ангелов стеречь ее. Мы похороним тело
Даниэля Глика, прими его душу к себе и позволь ему возрадоваться с твоими
святыми навеки. Через Христа просим об этом Господа нашего. Аминь".
- Аминь, - пробормотали прихожане, и ветер унес это слово прочь. Тони
Глик осматривался кругом безумными глазами. Жена его прижала платок к
губам.
"С верой в Иисуса Христа мы благоговейно предаем земле тело этого
ребенка в его земном воплощении. Помолимся с верой Господу, дарователю
жизни, чтобы он воскресил это смертное тело к жизни вечной в обители
святых".
Кэллахен перевернул страницу. Женщины в третьем ряду, стоявшие у
могилы огромной подковой, стали громко всхлипывать. Где-то позади в лесу
чирикнула птица.
"Помолимся за брата нашего Даниэля Глика Господу нашему Иисусу
Христу, сказавшему: "Я - воскресение и жизнь. Верующий в меня будет жить,
любой, кто верует в меня, никогда не претерпит смерти вечной". Господи, ты
оплакивал смерть Лазаря, друга твоего; утешь же нас в горести нашей. Молим
о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву, - отозвались верующие.
"Ты поднял смерть до жизни; даруй брату нашему Даниэлю жизнь вечную.
Молим о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву, - раздалось в ответ. В глазах Тони
Глика что-то появилось, - может быть, откровение.
"Брат наш Даниэль омыт чисто во крещении, даруй ему заступничество
всех твоих святых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
спрятаться в доме. Вы можете стоять в дверях и следить, как движутся тени
облаков через Гриффиново пастбище на Школьный Холм - свет, тень, свет,
тень, свет, тень - словно открываются и закрываются божьи ставни. Можете
следить, как осенние цветы кланяются ветру, будто многочисленные и
безмолвные молящиеся. И если нет ни машин, ни самолетов и ничей дядюшка
Джон не стреляет фазанов в соседнем лесу, то кроме биения собственного
сердца вы можете услышать еще один звук: звук жизни, завершающей цикл,
ждущей первого зимнего снега для исполнения последних своих обрядов.
В тот год первым днем настоящей осени оказалось двадцать восьмое
сентября - день, когда Дэнни Глика похоронили на кладбище "Гармони Хилл".
В церковь ходили только родные, но кладбищенская служба была открытой
и туда собралась немалая часть города: одноклассники, любопытные, старики.
Они приехали по Бернс-роуд длинной цепью, местами скрывающейся из глаз за
очередным холмом. Фары всех машин горели, несмотря на солнечный день. За
полным цветов катафалком и "меркурием" Тони Глика, в четырех машинах ехали
родственники. Дальше вилась длинная процессия автомобилей: здесь были Марк
Петри (к которому шли в ту ночь мальчики) с отцом и матерью; Ричи Боддин с
семьей; Мэйбл Вертс в машине мистера Нортона (беспрерывно рассказывающая
обо всех виденных ею похоронах вплоть до 1930 года); Ева Миллер, везущая в
машине близких подруг Лоретту Старчер и Роду Керлс; Перкинс Джиллеспи с
помощником Нолли Гарднером в полицейской машине; Лоуренс Кроккет с
желтолицей женой; Чарльз Родс, угрюмый водитель автобуса, ездящий на все
подряд похороны из принципа; семейство Чарльза Гриффина с Холом и Джеком -
единственными отпрысками, оставшимися в доме; Пат Миддлер, Джо Крэйн,
Винни Апшоу и Клайд Корлисс в машине Мильта Кроссена и многие другие.
Майк Райсон и Роял Сноу выкопали могилу рано утром. Как Майк
вспоминал потом, ему показалось, что Роял был не в своей тарелке -
необыкновенно тихий, почти унылый. "Видно, вчера со своим приятелем
Питерсом заливали это дело до поздней ночи у Делла", - подумал Майк.
Пять минут назад, заметив катафалк Карла Формена на склоне холма в
милях пяти по дороге, он распахнул широкие железные ворота, покосившись на
острия решетки - ни разу он не смог от этого удержаться с тех пор, как
нашел Дока. Потом вернулся к могиле, где ждал отец Дональд Кэллахен,
пастор прихода в Джерусалемз Лоте, открыв книгу на детской похоронной
службе. "Это у них называется третьей станцией, - вспомнил Майк. - Первая
станция - в доме усопшего, вторая - в крохотной католической церкви
Сент-Эндрю. Последняя станция - "Гармони Хилл". Все выходят".
В груди у него слегка похолодело, когда он взглянул вниз на пучок
яркой пластиковой травы, брошенный по обычаю на землю. Хотел бы он знать,
зачем это делается. Трава выглядела тем, чем была: дешевой имитацией
жизни, маскирующей тяжелые коричневые комья подводящей все итоги земли.
- Едут, отец, - сообщил он.
Кэллахен - высокий, с пронзительными голубыми глазами - начинал
седеть. Райсон, хотя и не был в церкви с шестнадцатилетнего возраста,
любил его больше всех городских священников. Джона Гроггинса, методиста,
все считали лицемерным старым попом, а Раттерсон из церкви Святых
Последних Дней отличался ленью, как медведь, застрявший в пустом улье.
Кэллахен знал свое дело, он вел похоронную службу спокойно, утешительно и
всегда недолго. Райсон сомневался, что его красный нос и проступающие на
щеках сосуды происходят от молитв, но если Кэллахен и пил слегка, кто
решился бы осуждать его за это? Мир так быстро летит в тартарары, что
удивительно, как это еще все священники не в сумасшедшем доме.
- Спасибо, Майк, - сказал Кэллахен и взглянул на небо. - Сегодня
будет тяжело.
- Я думаю... Как долго?
- Десять минут, не больше. Не собираюсь мучить родителей. Им еще
предстоит многое.
- О'кей. - Майк отправился вглубь кладбища, собираясь перескочить
через стену и позавтракать своими запасами в лесу. Он знал по опыту, что
последняя фигура, которую опечаленные друзья и родственники стремятся
видеть на похоронах, - это гробокопатель в перепачканных землей брюках.
Возле стены он задержался осмотреть упавшее надгробье. И внутри у
Майка снова похолодело, когда он, перевернув камень, вытер грязь и прочел
надпись:
ГУБЕРТ БАРКЛЕЙ МАРСТЕН
6 октября 1889 - 12 августа 1939
Ангел смерти, держащий бронзовый светильник
у золотых дверей,
унес тебя в темные воды".
А ниже, почти стертое тридцатью шестью зимами:
"Дай, Боже, ему успокоиться".
По-прежнему обеспокоенный сам не зная чем, Марк отправился в лес
посидеть у ручья и поесть.
Гроб медленно опустили в могилу. Марджори Глик в черном пальто и
черной шляпе с вуалью, сквозь которую едва просвечивалось ее лицо, дрожала
в поддерживающем объятии отцовской руки. Она вцепилась в свою черную
сумочку так, как будто от этого зависела ее жизнь. Тони Глик с
отсутствующим лицом стоял в стороне. Несколько раз во время церковной
службы он оглядывался, словно не до конца веря в окружающее. Он выглядел
как человек, который ходит во сне.
"Церковь не может развеять этот сон", - подумал Кэллахен.
Он брызнул святой водой на гроб и могилу, освящая их навеки.
- Помолимся, - сказал он ровно и мелодично, как говорил всегда, при
свете или в темноте, пьяный или трезвый. Прихожане склонили головы.
"Господи Боже, милостью твоей жившие в вере находят вечный покой.
Благослови эту могилу и пришли своих ангелов стеречь ее. Мы похороним тело
Даниэля Глика, прими его душу к себе и позволь ему возрадоваться с твоими
святыми навеки. Через Христа просим об этом Господа нашего. Аминь".
- Аминь, - пробормотали прихожане, и ветер унес это слово прочь. Тони
Глик осматривался кругом безумными глазами. Жена его прижала платок к
губам.
"С верой в Иисуса Христа мы благоговейно предаем земле тело этого
ребенка в его земном воплощении. Помолимся с верой Господу, дарователю
жизни, чтобы он воскресил это смертное тело к жизни вечной в обители
святых".
Кэллахен перевернул страницу. Женщины в третьем ряду, стоявшие у
могилы огромной подковой, стали громко всхлипывать. Где-то позади в лесу
чирикнула птица.
"Помолимся за брата нашего Даниэля Глика Господу нашему Иисусу
Христу, сказавшему: "Я - воскресение и жизнь. Верующий в меня будет жить,
любой, кто верует в меня, никогда не претерпит смерти вечной". Господи, ты
оплакивал смерть Лазаря, друга твоего; утешь же нас в горести нашей. Молим
о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву, - отозвались верующие.
"Ты поднял смерть до жизни; даруй брату нашему Даниэлю жизнь вечную.
Молим о том, веруя".
- Господи, услышь нашу молитву, - раздалось в ответ. В глазах Тони
Глика что-то появилось, - может быть, откровение.
"Брат наш Даниэль омыт чисто во крещении, даруй ему заступничество
всех твоих святых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82