Однако он без устали восхвалял смелость и изобретательность Пьера Маргла, который, как я понял, в 1943 и в начале 1944 года несколько раз побывал в Англии, а может, даже и в России. Маргла посчастливилось ни разу не возбудить подозрений гестапо. Должно быть, он был связан с выдающимися деятелями Сопротивления как в Англии, так и во Франции, но нет смысла разыскивать сейчас этих людей: расследование слишком затянется, да и вряд ли мы получим какие-то интересные для нас сведения. По крайней мере, сейчас у нас уже есть, хотя бы в общих чертах, портрет вероятного убийцы с Тополиного острова. Так сказать, образ Пьера Маргла извне.
— Этот образ не кажется мне... убедительным,— сказал я.— Слишком поражает несоответствие моральных черт Пьера Маргла — я имею в виду его преданность религиозным принципам, очевидно безупречную жизнь — и отвратительного характера преступлений, в которых его обвиняют. Совсем не обязательно самому становиться преступником, если изучаешь криминологию. И, если хотите мое мнение, во всем том, что вы узнали о Пьере Маргла, я не вижу никаких доказательств его вины.
— Ну во-первых, он все-таки скрылся,— спокойно заметил Пьер Бертрикс.
Вот так конфуз! И как, в самом деле, я мог забыть об этом вопиющем факте? И почему мне так не хотелось, чтобы Пьер Маргла оказался убийцей?
— Итак, Пьер Маргла покинул свой дом в спешке, заботливо заперев маленький сейф, который, как вы знаете, полиция вынуждена была взломать. Этот сейф, вероятно, содержал наиболее редкие марки. Те марки, которые были найдены в других местах, не представляют значительной ценности. А еще он оставил после себя бутыль с серной кислотой...
— Кстати, не кажется ли вам эта бутыль слишком большой? Я хочу сказать, не слишком ли она бросается в глаза? Как будто ее специально поставил там тот, кто, может, и не был Пьером Маргла?
— Пожалуй, что так. Мне она тоже слишком резанула глаза.
И поверьте, что эта бутыль убеждает меня в виновности Маргла не больше, чем то анонимное письмо, с которого все и началось. На человека доносят, подбрасывают ему какое-то веское доказательство вины — эта хитрость стара как мир. Но кроме... особенностей морального облика Маргла, которые начинают понемногу вырисовываться перед нами, мы нашли еще кое-что...
Бертрикс протянул мне через стол листок бумаги.
— Что вы об этом скажете?
На бумаге были начерчены карандашом прямые и волнистые линии. Я смотрел на них, ничего не понимая. Пьер Бертрикс рассмеялся.
— Полицейский, на глаза которому попался этот лист, наверное, смотрел на него так же, как и вы. Поверните его. Нет, не обратной стороной. Сориентируйте его на север-юг.
Я так и сделал, и еще до того, как почувствовал, что понял, у меня учащенно забилось сердце. Я держал в руках план Тополиного острова. План немой, без единого названия, однако на удивление точный. Я узнал Марну, рукав Капитула, Сорочий мостик, аллеи — все до мельчайших тропинок.
— Обратите внимание, какая твердая рука. Пьер Маргла воспользовался тем самым фиолетовым карандашом, каким обычно писал — мы уже сравнили с другими записями. К сожалению, мой сотрудник, весь вчерашний день проработавший дом у Маргла, не смог установить, где с самого начала находилась эта бумага. Поскольку после полицейского обыска там все перевернуто вверх дном. В любом случае она кажется мне весьма интересной сама по себе. Я вижу, вас это немного взволновало?
— Признаюсь, я не ожидал такой находки,— ответил я, положив план на письменный стол.
«Взволновало». Конечно же взволновало! И на то были причины! Я убеждал себя в том, что достаточно добавить к тем фактам, которыми он располагал, то, что знал я, чтобы с молниеносной скоростью следствие пошло в нужном направлении... Но нет, произнести это имя невозможно. Лидия не могла быть замешана в этом ужасе. Пьер Бертрикс отвернулся в сторону.
— Обратите внимание,— продолжал он,— что все это никуда нас не приводит. (Я перевел дух). Собственно говоря, мы не узнали ничего нового по сравнению с тем, что уже было известно. Обвинения против Пьера Маргла приобретают некоторую материальность, вот и все. Скверно другое — практически невозможно восстановить распорядок дня Пьера Маргла. Нет ничего более сложного, чем определить во времени и пространстве местонахождение господина, «разъезжающего по своим делам». Пьер Маргла отсутствовал по полдня, два дня, три дня кряду. Установлено, что он встречался с торговцами марок, другими
маклерами. Нам, наверное, не хватило бы недель, чтобы ответить на вопрос: «Где находился Пьер Маргла в те минуты, когда были совершены преступления?» Короче говоря, наша задача была бы неразрешимой, если бы не полная уверенность в том, что у Маргла, как вероятного убийцы, на Тополином острове были сообщники...
— Откуда такая уверенность?
— Да что вы — это же ясно как день! Кто еще мог послать анонимное письмо, разоблачающее Маргла, кроме того человека, который знал о его преступлениях? Во-вторых: кто-то должен был сообщить ему о существовании припрятанных денег и об образе жизни его будущих жертв — точнее, о времени, когда их наверняка можно было застать дома. Именно поэтому я попросил бы вас кое-что вспомнить: часто ли принимала у себя соседей ваша хозяйка? Поддерживала ли она с кем-нибудь особенно близкие отношения?
Я молчал. Нет, об отношениях вдовы Шарло с соседями я не мог вспомнить ничего определенного просто потому, что никогда этим не интересовался. Показывая всем своим видом, что углубился в воспоминания, я лихорадочно пытался хоть как-то привести в порядок ужасную путаницу моих мыслей, преодолеть тревогу, которая уже наверняка отпечаталась у меня на лице. Лидия — сообщница, возможно ли это? И, если так, то почему тогда она послала анонимное письмо? А если автор письма кто-то другой, то в какой же адский переплет она оказалась втянутой? Нет, я не могу произнести ее имя. Пускай все идет своим чередом...
— Честное слово, нет,— ответил я наконец,— моя память мне ничего не подсказывает, я никогда ничего не замечал. Я возвращался домой и уходил из дому, не задерживаясь... Боюсь, что пользы от меня вам будет мало...
— Я сейчас постараюсь убедить вас в обратном. Ничего удивительного в том, что вы не тратили времени на наблюдение за связями вашей хозяйки. Вот если бы она была хорошенькой девушкой... Но ближе к делу. Картина, открывшаяся нам, безрадостна — спящие джунгли. Когда успокоится волнение, всколыхнувшее Тополиный остров в связи с преступлениями, там еще долго ничто не изменится. Сообщник или сообщники Маргла не настолько глупы, чтобы сразу же выдать себя. Через несколько месяцев, а может, и лет, тот или те, кто разбогател на этом деле, тихонько уладят все таким образом, чтобы наконец воспользоваться награбленным. Но даже это движение трудно будет уловить именно из-за «внезаконного» характера существования части жителей...
Я внутренне содрогнулся, представив себе, какие выводы сделал бы Пьер Бертрикс из посещения Лидией дипломатической миссии Канады. Бертрикс говорил так, как будто предчувствовал тайну по имени «Лидия».
— Но ждать мы не можем,— продолжал он.— В этих спящих джунглях мы взорвем одну или, если будет нужно, несколько громких хлопушек. Именно вам выпадает бросить первую.
— Мне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Этот образ не кажется мне... убедительным,— сказал я.— Слишком поражает несоответствие моральных черт Пьера Маргла — я имею в виду его преданность религиозным принципам, очевидно безупречную жизнь — и отвратительного характера преступлений, в которых его обвиняют. Совсем не обязательно самому становиться преступником, если изучаешь криминологию. И, если хотите мое мнение, во всем том, что вы узнали о Пьере Маргла, я не вижу никаких доказательств его вины.
— Ну во-первых, он все-таки скрылся,— спокойно заметил Пьер Бертрикс.
Вот так конфуз! И как, в самом деле, я мог забыть об этом вопиющем факте? И почему мне так не хотелось, чтобы Пьер Маргла оказался убийцей?
— Итак, Пьер Маргла покинул свой дом в спешке, заботливо заперев маленький сейф, который, как вы знаете, полиция вынуждена была взломать. Этот сейф, вероятно, содержал наиболее редкие марки. Те марки, которые были найдены в других местах, не представляют значительной ценности. А еще он оставил после себя бутыль с серной кислотой...
— Кстати, не кажется ли вам эта бутыль слишком большой? Я хочу сказать, не слишком ли она бросается в глаза? Как будто ее специально поставил там тот, кто, может, и не был Пьером Маргла?
— Пожалуй, что так. Мне она тоже слишком резанула глаза.
И поверьте, что эта бутыль убеждает меня в виновности Маргла не больше, чем то анонимное письмо, с которого все и началось. На человека доносят, подбрасывают ему какое-то веское доказательство вины — эта хитрость стара как мир. Но кроме... особенностей морального облика Маргла, которые начинают понемногу вырисовываться перед нами, мы нашли еще кое-что...
Бертрикс протянул мне через стол листок бумаги.
— Что вы об этом скажете?
На бумаге были начерчены карандашом прямые и волнистые линии. Я смотрел на них, ничего не понимая. Пьер Бертрикс рассмеялся.
— Полицейский, на глаза которому попался этот лист, наверное, смотрел на него так же, как и вы. Поверните его. Нет, не обратной стороной. Сориентируйте его на север-юг.
Я так и сделал, и еще до того, как почувствовал, что понял, у меня учащенно забилось сердце. Я держал в руках план Тополиного острова. План немой, без единого названия, однако на удивление точный. Я узнал Марну, рукав Капитула, Сорочий мостик, аллеи — все до мельчайших тропинок.
— Обратите внимание, какая твердая рука. Пьер Маргла воспользовался тем самым фиолетовым карандашом, каким обычно писал — мы уже сравнили с другими записями. К сожалению, мой сотрудник, весь вчерашний день проработавший дом у Маргла, не смог установить, где с самого начала находилась эта бумага. Поскольку после полицейского обыска там все перевернуто вверх дном. В любом случае она кажется мне весьма интересной сама по себе. Я вижу, вас это немного взволновало?
— Признаюсь, я не ожидал такой находки,— ответил я, положив план на письменный стол.
«Взволновало». Конечно же взволновало! И на то были причины! Я убеждал себя в том, что достаточно добавить к тем фактам, которыми он располагал, то, что знал я, чтобы с молниеносной скоростью следствие пошло в нужном направлении... Но нет, произнести это имя невозможно. Лидия не могла быть замешана в этом ужасе. Пьер Бертрикс отвернулся в сторону.
— Обратите внимание,— продолжал он,— что все это никуда нас не приводит. (Я перевел дух). Собственно говоря, мы не узнали ничего нового по сравнению с тем, что уже было известно. Обвинения против Пьера Маргла приобретают некоторую материальность, вот и все. Скверно другое — практически невозможно восстановить распорядок дня Пьера Маргла. Нет ничего более сложного, чем определить во времени и пространстве местонахождение господина, «разъезжающего по своим делам». Пьер Маргла отсутствовал по полдня, два дня, три дня кряду. Установлено, что он встречался с торговцами марок, другими
маклерами. Нам, наверное, не хватило бы недель, чтобы ответить на вопрос: «Где находился Пьер Маргла в те минуты, когда были совершены преступления?» Короче говоря, наша задача была бы неразрешимой, если бы не полная уверенность в том, что у Маргла, как вероятного убийцы, на Тополином острове были сообщники...
— Откуда такая уверенность?
— Да что вы — это же ясно как день! Кто еще мог послать анонимное письмо, разоблачающее Маргла, кроме того человека, который знал о его преступлениях? Во-вторых: кто-то должен был сообщить ему о существовании припрятанных денег и об образе жизни его будущих жертв — точнее, о времени, когда их наверняка можно было застать дома. Именно поэтому я попросил бы вас кое-что вспомнить: часто ли принимала у себя соседей ваша хозяйка? Поддерживала ли она с кем-нибудь особенно близкие отношения?
Я молчал. Нет, об отношениях вдовы Шарло с соседями я не мог вспомнить ничего определенного просто потому, что никогда этим не интересовался. Показывая всем своим видом, что углубился в воспоминания, я лихорадочно пытался хоть как-то привести в порядок ужасную путаницу моих мыслей, преодолеть тревогу, которая уже наверняка отпечаталась у меня на лице. Лидия — сообщница, возможно ли это? И, если так, то почему тогда она послала анонимное письмо? А если автор письма кто-то другой, то в какой же адский переплет она оказалась втянутой? Нет, я не могу произнести ее имя. Пускай все идет своим чередом...
— Честное слово, нет,— ответил я наконец,— моя память мне ничего не подсказывает, я никогда ничего не замечал. Я возвращался домой и уходил из дому, не задерживаясь... Боюсь, что пользы от меня вам будет мало...
— Я сейчас постараюсь убедить вас в обратном. Ничего удивительного в том, что вы не тратили времени на наблюдение за связями вашей хозяйки. Вот если бы она была хорошенькой девушкой... Но ближе к делу. Картина, открывшаяся нам, безрадостна — спящие джунгли. Когда успокоится волнение, всколыхнувшее Тополиный остров в связи с преступлениями, там еще долго ничто не изменится. Сообщник или сообщники Маргла не настолько глупы, чтобы сразу же выдать себя. Через несколько месяцев, а может, и лет, тот или те, кто разбогател на этом деле, тихонько уладят все таким образом, чтобы наконец воспользоваться награбленным. Но даже это движение трудно будет уловить именно из-за «внезаконного» характера существования части жителей...
Я внутренне содрогнулся, представив себе, какие выводы сделал бы Пьер Бертрикс из посещения Лидией дипломатической миссии Канады. Бертрикс говорил так, как будто предчувствовал тайну по имени «Лидия».
— Но ждать мы не можем,— продолжал он.— В этих спящих джунглях мы взорвем одну или, если будет нужно, несколько громких хлопушек. Именно вам выпадает бросить первую.
— Мне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47