Согласитесь, дорогой Норрей, что так и должно было случиться. Одно преступление, два преступления, люди ждут третьего. Приближается ночь, все забарикадировались, каждому слышится за дверью дыхание Жеводанского зверя. Это Великий Страх средневековья. У вас будет материал для серии несравненных статей... Продолжайте в том же сдержанном, объективном стиле, не меняйте манеры письма: эффект будет более впечатляющим. Итак, вы немед-
ленно туда возвращаетесь, согласны? Держите при себе Морелли, если нужно — не смыкайте глаз всю ночь, в общем, поступайте, как считаете нужным, газета рассчитывает на вас. Я уверен, что новости не заставят себя ждать.
Я машинально пожал протянутую Комбом руку и очутился на улице, совершенно сбитый с толку. А я-то радовался, что уже избавился от этой каторги...
Дорога в Кретее была темной, едва освещенной расставленными через пятьсот метров электрическими фонарями. Луна скрылась, туман не позволял ехать быстрее пятидесяти километров в час. Не выпуская из поля зрения подвижную границу света автомобильных фар, я размышлял о том, что, в конечном итоге, Комб мог и ошибаться, и это даже казалось мне наиболее вероятным. Больше не будет никакого преступления, полиция продолжит поиски убийцы, найдет его, а может, и нет, но в любом случае мой репортаж оборвется или же пройдет никем не замеченный. Как произошло, кстати, с большинством расследований, начатых за последнее время. Я еще помнил голос дядюшки Сонье в тот день, когда радио объявляло о неизбежном аресте гангстеров из Клиши:
— Болтай, болтай! Кое-кто еще верит в сказки о Деде Морозе... Полиция до этого просто не доросла! Что у них есть, чтобы гоняться за гангстерами? Велосипеды?..
Кретей погрузился во мрак: прекращена подача электричества. На углу улицы Мулен-Берсон меня остановил свисток. Два жандарма преграждали дорогу своими мотоциклами. Я сказал им, зачем приехал, и показал редакционное удостоверение.
— Где вы намерены оставить машину?
— В нижней части улицы, возле моста.
— Хорошо. Проезжайте.
Возле въезда на мост — новая застава. На этот раз жандармы были пешие. Впрочем, в маленьких джунглях Тополиного острова практически невозможно было передвигаться иначе, чем пешком.
— Мне совсем близко,— сказал я жандармам.— В «Пти-Лидо».
— Не вы первый. В любом случае вам будет лучше, чем нам здесь. Открывая дверь кабачка, я чувствовал себя так, будто захожу.
в кинотеатр. В зале не было никакого освещения, кроме керосиновой лампы на стойке бара, помещение окутывал дым. Никогда еще у дядюшки Сонье не было такого количества посетителей. Все говорили очень громко, как будто плохо слышали из-за полумрака. Кто-то поднялся из-за стола и подошел ко мне. Это был Морелли.
— Ну и работенка у нас! — вздохнул он.— Что они там сказали? Я могу возвращаться?
Я передал ему распоряжение, полученные от директора.
— Так я и знал! Нас гут собралось не меньше пятнадцати в ожида-
нии убийцы. Я еще никогда такого не видел. Представляю, как удобно будет звонить!
Бушрон тоже был здесь. Узнал я и двух других полицейских.
— Комиссар пошел к начальнику американской базы,— сообщил Морелли.— А нам прежде всего надо подумать об обеде. Вы, наверное, в хороших отношениях с хозяином?
— Вы сможете пообедать через час,— сказал дядюшка Сонье, который услышал наш разговор.— Хорошо, что я не растерялся...
Он послал Лидию за продуктами в сопровождении двух бездельников на побегушках. А сам собирался взяться за приготовление пищи.
— Я жду, когда включат свет. Кухня внизу, а у меня, кроме лампы, нет другого освещения. Вам белого вина? А может, безалкогольного «перно»?
Морелли стал рассказывать, о чем он узнал после моего приезда. О том, что задушили мою квартирную хозяйку, я знал. Никаких интересных сведений. Побудительную причину преступления полицейские нашли в буфете: горшок со свиным жиром был лишен содержимого, вернее, жир был выковырян. Считали, что так изобретательно — под видом куска мяса в смальце — вдова Шарло припрятала свои денежки.
— Оказывается, в хорошо закупоренном сосуде такое возможно. Естественно, полиция пришла к выводу, что убийца был в доме своим человеком.
Я содрогнулся при мысли о том, что у меня могло не быть безупречного алиби — моего пребывания в редакции во время преступления.
— Кажется, она перепродавала краденые американские товары,— продолжал Морелли,— консервы, одеяла... Вы ничего на замечали?
Нет, я ничего не замечал, кроме ежедневного шоколада. Я был поражен тем, что за три часа полицейским удалось собрать так много сведений об этой пятидесятилетней женщине, которую я так и не узнал за шесть недель пребывания под ее кровом. Правда, я никогда ничем и не интересовался.
— Это что, соседи выболтали? — спросил я.— Их допрашивали?
— С полудня только этим и занимаются, и еще не закончили. Прокурор как раз говорил о невозможности тщательного осмотра такого захолустья, как это, застроенного хижинами, сараями, изрезанного тропинками, низкими легко преодолимыми оградами — да вы знаете эти места лучше меня. Комиссар, со своей стороны, признался, что он не в состоянии назвать число жителей Тополиного острова с точностью более пятидесяти процентов. Если хотите знать мое мнение, сейчас убийца уже далеко. Оцепление, полицейские кордоны — со всем этим опоздали...
— А что? Действительно привезли много жандармов?
— Три больших грузовика. Они стоят за мэрией Кретея. Комиссар пытается застраховаться и успокоить население. Тут чуть было не вспыхнул бунт, в пять часов, когда людям показалось, что полиция уезжает. Все были охвачены ужасом, многие семьи поехали ночевать к родственникам в Кретей или даже в Париж. Было такое впечатление, что вернулись времена бомбардировок!
Итак, это чудовище Комб был в чем-то прав. Звонок Морелли дал ему точное представление о ситуации. На этот раз его любимое словечко — неподражаемый — пришлось кстати.
— А вы... не нашли королевы красоты для фото? — наконец решился я.
Морелли снова пожал плечами:
— Как вы считаете, легко просить людей позировать в связи с подобной историей?
— Но прямо здесь есть дочка хозяина. Вы что, ее не видели? Какой черт толкнул меня вспомнить о Лидии? Без сомнения, самый ловкий, самый злокозненный — демон познания. Мне хотелось скорее подтвердить или развеять свои опасения.
— Дочь хозяина? Думаю, никто не рискнет вызвать ее неудовольствие. У нее такой взгляд... Она и впрямь — настоящая красавица. Впрочем, стойте, старина, вы ее знаете?.. Вернее, я хотел сказать...
Но тут зажегся свет, и все обрадованно зашумели. Среди сидевших здесь коллег я узнал лишь двоих, Летайера и Траверсье, специалистов по громким расследованиям. Их директоры, как видно, сочли дело в Кретее стоящим того, чтобы послать туда не простых репортеров «на подхвате».
— Кто из господ хотел бы пообедать? — громко спросил Сонье.—Я попробую что-нибудь приготовить... Вы, месье? Шесть, семь, восемь... Месье Бушрон, вы не знаете, будет ли обедать господин комиссар?
— Наверняка нет. До новых распоряжений мы остаемся вдвоем. Но думаю, можно было бы что-нибудь отнести жандармам. Сейчас я схожу посмотрю...
Бушрон вышел. В эту же минуту через противоположную дверь вошла Лидия. Еще три журналиста сразу же решили, что останутся обедать, потом четвертый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
ленно туда возвращаетесь, согласны? Держите при себе Морелли, если нужно — не смыкайте глаз всю ночь, в общем, поступайте, как считаете нужным, газета рассчитывает на вас. Я уверен, что новости не заставят себя ждать.
Я машинально пожал протянутую Комбом руку и очутился на улице, совершенно сбитый с толку. А я-то радовался, что уже избавился от этой каторги...
Дорога в Кретее была темной, едва освещенной расставленными через пятьсот метров электрическими фонарями. Луна скрылась, туман не позволял ехать быстрее пятидесяти километров в час. Не выпуская из поля зрения подвижную границу света автомобильных фар, я размышлял о том, что, в конечном итоге, Комб мог и ошибаться, и это даже казалось мне наиболее вероятным. Больше не будет никакого преступления, полиция продолжит поиски убийцы, найдет его, а может, и нет, но в любом случае мой репортаж оборвется или же пройдет никем не замеченный. Как произошло, кстати, с большинством расследований, начатых за последнее время. Я еще помнил голос дядюшки Сонье в тот день, когда радио объявляло о неизбежном аресте гангстеров из Клиши:
— Болтай, болтай! Кое-кто еще верит в сказки о Деде Морозе... Полиция до этого просто не доросла! Что у них есть, чтобы гоняться за гангстерами? Велосипеды?..
Кретей погрузился во мрак: прекращена подача электричества. На углу улицы Мулен-Берсон меня остановил свисток. Два жандарма преграждали дорогу своими мотоциклами. Я сказал им, зачем приехал, и показал редакционное удостоверение.
— Где вы намерены оставить машину?
— В нижней части улицы, возле моста.
— Хорошо. Проезжайте.
Возле въезда на мост — новая застава. На этот раз жандармы были пешие. Впрочем, в маленьких джунглях Тополиного острова практически невозможно было передвигаться иначе, чем пешком.
— Мне совсем близко,— сказал я жандармам.— В «Пти-Лидо».
— Не вы первый. В любом случае вам будет лучше, чем нам здесь. Открывая дверь кабачка, я чувствовал себя так, будто захожу.
в кинотеатр. В зале не было никакого освещения, кроме керосиновой лампы на стойке бара, помещение окутывал дым. Никогда еще у дядюшки Сонье не было такого количества посетителей. Все говорили очень громко, как будто плохо слышали из-за полумрака. Кто-то поднялся из-за стола и подошел ко мне. Это был Морелли.
— Ну и работенка у нас! — вздохнул он.— Что они там сказали? Я могу возвращаться?
Я передал ему распоряжение, полученные от директора.
— Так я и знал! Нас гут собралось не меньше пятнадцати в ожида-
нии убийцы. Я еще никогда такого не видел. Представляю, как удобно будет звонить!
Бушрон тоже был здесь. Узнал я и двух других полицейских.
— Комиссар пошел к начальнику американской базы,— сообщил Морелли.— А нам прежде всего надо подумать об обеде. Вы, наверное, в хороших отношениях с хозяином?
— Вы сможете пообедать через час,— сказал дядюшка Сонье, который услышал наш разговор.— Хорошо, что я не растерялся...
Он послал Лидию за продуктами в сопровождении двух бездельников на побегушках. А сам собирался взяться за приготовление пищи.
— Я жду, когда включат свет. Кухня внизу, а у меня, кроме лампы, нет другого освещения. Вам белого вина? А может, безалкогольного «перно»?
Морелли стал рассказывать, о чем он узнал после моего приезда. О том, что задушили мою квартирную хозяйку, я знал. Никаких интересных сведений. Побудительную причину преступления полицейские нашли в буфете: горшок со свиным жиром был лишен содержимого, вернее, жир был выковырян. Считали, что так изобретательно — под видом куска мяса в смальце — вдова Шарло припрятала свои денежки.
— Оказывается, в хорошо закупоренном сосуде такое возможно. Естественно, полиция пришла к выводу, что убийца был в доме своим человеком.
Я содрогнулся при мысли о том, что у меня могло не быть безупречного алиби — моего пребывания в редакции во время преступления.
— Кажется, она перепродавала краденые американские товары,— продолжал Морелли,— консервы, одеяла... Вы ничего на замечали?
Нет, я ничего не замечал, кроме ежедневного шоколада. Я был поражен тем, что за три часа полицейским удалось собрать так много сведений об этой пятидесятилетней женщине, которую я так и не узнал за шесть недель пребывания под ее кровом. Правда, я никогда ничем и не интересовался.
— Это что, соседи выболтали? — спросил я.— Их допрашивали?
— С полудня только этим и занимаются, и еще не закончили. Прокурор как раз говорил о невозможности тщательного осмотра такого захолустья, как это, застроенного хижинами, сараями, изрезанного тропинками, низкими легко преодолимыми оградами — да вы знаете эти места лучше меня. Комиссар, со своей стороны, признался, что он не в состоянии назвать число жителей Тополиного острова с точностью более пятидесяти процентов. Если хотите знать мое мнение, сейчас убийца уже далеко. Оцепление, полицейские кордоны — со всем этим опоздали...
— А что? Действительно привезли много жандармов?
— Три больших грузовика. Они стоят за мэрией Кретея. Комиссар пытается застраховаться и успокоить население. Тут чуть было не вспыхнул бунт, в пять часов, когда людям показалось, что полиция уезжает. Все были охвачены ужасом, многие семьи поехали ночевать к родственникам в Кретей или даже в Париж. Было такое впечатление, что вернулись времена бомбардировок!
Итак, это чудовище Комб был в чем-то прав. Звонок Морелли дал ему точное представление о ситуации. На этот раз его любимое словечко — неподражаемый — пришлось кстати.
— А вы... не нашли королевы красоты для фото? — наконец решился я.
Морелли снова пожал плечами:
— Как вы считаете, легко просить людей позировать в связи с подобной историей?
— Но прямо здесь есть дочка хозяина. Вы что, ее не видели? Какой черт толкнул меня вспомнить о Лидии? Без сомнения, самый ловкий, самый злокозненный — демон познания. Мне хотелось скорее подтвердить или развеять свои опасения.
— Дочь хозяина? Думаю, никто не рискнет вызвать ее неудовольствие. У нее такой взгляд... Она и впрямь — настоящая красавица. Впрочем, стойте, старина, вы ее знаете?.. Вернее, я хотел сказать...
Но тут зажегся свет, и все обрадованно зашумели. Среди сидевших здесь коллег я узнал лишь двоих, Летайера и Траверсье, специалистов по громким расследованиям. Их директоры, как видно, сочли дело в Кретее стоящим того, чтобы послать туда не простых репортеров «на подхвате».
— Кто из господ хотел бы пообедать? — громко спросил Сонье.—Я попробую что-нибудь приготовить... Вы, месье? Шесть, семь, восемь... Месье Бушрон, вы не знаете, будет ли обедать господин комиссар?
— Наверняка нет. До новых распоряжений мы остаемся вдвоем. Но думаю, можно было бы что-нибудь отнести жандармам. Сейчас я схожу посмотрю...
Бушрон вышел. В эту же минуту через противоположную дверь вошла Лидия. Еще три журналиста сразу же решили, что останутся обедать, потом четвертый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47