— Я хотела сказать его походку, фигуру, да мало ли еще что! Вы решительно ничего не запомнили?
Нужно ли что-то говорить? Сюрло смотрел на меня все так же молча. Он не произнес ни слова с той минуты, как вошел в сад.
— Нет,— сказал я,— я не сумею описать даже фигуру. Мне показалось, что это был мужчина среднего роста, довольно крепкий. Но знаете ли...
Я замолчал, услышав, что кто-то бежит. На этот раз мне показалось, что я узнаю шаги, возможно, интуитивно... Я увидел бежевое пальто, пар от прерывистого дыхания. Я почувствовал это райское дыхание на своем лице, Лидия чуть не упала в мои объятия.
— Слава Богу, вы здесь!
Все посмотрели на нее. Она немного отстранилась от меня, ничуть не смутившись.
— Я была в Кретее,— сказала она,— мы с отцом ездили к мяснику.
— И возможно, в эту минуту ваш отец обслуживает клиентов, которым есть чем заплатить,— едко заметила мадам Делетра.
— Мы только что вернулись,— продолжала Лидия, не обращая внимания на ее замечание,— когда малыш Лекюрей пришел нам сказать, что слышал выстрелы. Никто из них не решался пойти узнать, где стреляли. У меня такое впечатление, что здесь не очень-то торопятся на помощь ближнему. Что случилось?
Я дал месье Делетра возможность рассказать. Казалось, ему это нравится, а я спокойно врать Лидии не мог...
— Анонимное письмо, так вы получили анонимное письмо?
Неужели она единственная этого не знала? А может, действительно не знала? Ну, разумеется, нет. Когда я вспоминаю о Лидии, самым дорогим для меня остается именно этот образ: Лидия стоит передо мною в ночи и смотрит на меня счастливыми глазами, и касается моих рук своими руками, чтобы удостовериться, что я реален и жив, не обращая никакого внимания на молчаливый интерес окружающих, их удивление при виде нашего взаимопонимания. Никто не смог бы описать лучи света, струившиеся из ее глаз, сияние ее лица, то милое выражение, которое заставляло меня сдерживаться изо всех сил, чтобы не схватить Лидию в объятия и не убежать с нею тотчас же. Лидия была влюблена и счастлива, да, да, и испытывала облегчение. Она радовалась искренне. Я никогда не видел ее такой.
Начали появляться и другие спасители, многих из которых я не знал; а вот и дядюшка Сонье, вид которого меня рассмешил. Вероятно, пример дочери вынудил его преодолеть страх, страх, о котором догадывался лишь я. Он молча пожал мне руку, как человеку, вернувшемуся из дальнего пути. Он казался взволнованным, и, честное слово, я был тронут этим его волнением. Будущий тесть... Народа в садик набилось уже много, те, кто пришел позже, расспрашивали пришедших раньше, было довольно шумно. Наконец, на крыльце появились обе племянницы вдовы Шарло. Из-под пальто виднелись такие, как я себе и представлял, смешные ночные рубашки. Все расхохотались, когда они спросили, что произошло.
— Они только что проснулись!
— Они ничего не слышали!
Насмешники уже забыли, что и сами перетрусили. Но один голос покрыл смех, и голос этот не смеялся:
— Скажите-ка, а что это такое?
Тарнек держал в руках цилиндрическую бутылку, очень похожую на бутылку из-под молока, но закрытую стеклянной крышкой.
— Осторожно, внутри жидкость... Булькает... Я нашел ее под окном...
Он поставил бутылку на первую ступеньку крыльца и осторожно ее открыл.
— Странный запах. Не толкните меня, это может быть... Смотрите, вроде дымится...
От подошвы сабо Тарнек оторвал кусок старой кожи, налил на нее несколько капель жидкости. Послышалось ужасное шипенье концентрированной серной кислоты... Кусочек кожи на глазах растаял. Присутствующие отодвинулись, стало тихо, все смотрели на меня. Я почувствовал, как Лидия пожала мне руку. Мне было стыдно от этих сочувственных взглядов, стыдно за переживания Лидии. Эту бутылку
с серной кислотой, будь она неладна, я сам подложил на кучу тщательно вытоптанного перегноя. Настоящая потеха! Возможно, надо было запомнить фамилии всех, кто там был, их поведение, их замечания, удивленный или взволнованный вид. Но никто не волновался больше меня, кто-то даже должен был напомнить мне, чтобы я позвонил в полицию. Оставив толпу зевак, я направился в «Пти-Лидо». Естественно, со мной пошла Лидия, а также ее отец и еще несколько жителей острова, которых я не видел, но слышал их голоса в темноте. Я держал Лидию за руку, и ее рука с силой сжимала мою. Хоть в этом помогла моя комедия. Но счастье казалось таким хрупким. Ведь впереди было еще второе действие, которое состоится в «Пти-Лидо»... Многие из добровольных его исполнителей зашли в кафе, чтобы согреться и узнать, чем все закончится. Сейчас я позвоню. Мы договорились, что дверь кабины я оставлю открытой, говорить буду громко и четко. Я знал, что Лидия слышит наш разговор, и был в ярости. На другом конце провода комиссар полиции Кретея, казалось, думал, что я старательно играю роль.
— Я понимаю ваше волнение,— сказал он мне.— Мы будем через десять минут.
Я вернулся в общий зал.
— Комиссар будет здесь через десять минут.
Ни один из присутствующих не шелохнулся. У всех, должно быть, была чистая совесть... Хотя... Бертрикс сам сделает выводы, если будет из чего. Я попросил дядюшку Сонье приготовить мне грог. «Как в день тройного преступления»,— подумал я с иронией. Другие клиенты тоже заказали грог.
— В конце концов, этот убийца способствует вашей коммерции,— сказал я Сонье.
Он глянул на меня хмуро. Дядюшке Сонье совсем не хотелось смеяться. Я вспомнил, как недавно заметил, сидя за этим самым столиком, его дрожь, когда он пытался вытереть лоб. Очевидно, дядюшка Сонье снова начал дрожать за свои денежки; и за свою жизнь из-за этих денежек. Что касается Лидии, то она казалась удивительно спокойной, как-будто эта тревога принесла ей облегчение.
Дверь открылась, вошел комиссар полиции в сопровождении Пьера Бертрикса. За ними по очереди зашли какой-то мужчина в гражданском, в котором я узнал секретаря комиссара, а за ним два жандарма. Бертрикс не скупился на постановку. Ко мне обратился комиссар:
— Вот видите, я был прав, предупреждая вас. Мы пойдем на место происшествия. Но прежде всего расскажите мне со всеми подробностями все, что случилось, мой секретарь запишет ваши показания. Я считаю, что лучше всего это сделать здесь...
И там, перед невозмутимым Пьером Бертриксом, перед любопытными, которые меня слушали, перед хмурым дядюшкой
Сонье, стоящим за стойкой, перед Лидией мне снова пришлось повторить свою ложь. Я рассказывал очень осторожно, стараясь не вдаваться в лишние подробности. Комиссар поблагодарил меня. Я не осмеливался смотреть Лидии в глаза. Я пообещал себе вернуться сюда сегодня же вечером, как только будет покончено со всей этой комедией, и рассказать ей всю правду: кто такой Бертрикс, какую роль сыграл я и как дал себя на это уговорить. Я клялся себе, что сделаю это-сегодня же вечером.
— А теперь пойдемте к вам домой, месье Норрей,— сказал мне Пьер Бертрикс.
На этот раз никто нас не сопровождал. Я думал, что сумею переброситься несколькими словами наедине с Пьером Бертриксом или комиссаром, расспросить их, к каким выводам они пришли по ходу нашей операции, рассказать им, как отвратительна мне роль, которую приходится играть, вырваться хотя бы на несколько минут тем или иным способом из нами самими созданной иллюзии, пробить, наконец, глухую стену, отделявшую меня от правды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47