— Что же касается Маргла, то здесь мне помогли две подробности. Помните, как мы вместе с вами ходили в бунгало Стефана Бореля?
— Да.
— Я включил радио, и мы услышали каталонскую певицу. Так вот, я ходил туда снова сегодня вечером. Снова включал приемник. Это — американский приемник. Стрелка была на той же отметке, но на этот раз говорили на русском языке. В первый раз мы слышали передачу московского радио на испанском языке. Я насторожился. Вспомнил, где учился Маргла. Сопоставил с другим обстоятельством, которое открыл сегодня после обеда. Речь идет о том, что до того, как встретиться с вами, я побывал на кретейском кладбище. На могиле Бореля. Там были свежие цветы. Кто мог их положить? Ведь не его же племянник-летчик, который не спешил дать о себе знать. Кстати, комиссар, хочу вам сказать, что о племяннике вы больше не услышите. Племянником была Лидия Сонье. Письмо послала она. Она же оплатила похороны Маргла. Только что она сама мне об этом сказала.
Пьер Бертрикс на минуту умолк.
— Судьба очень капризна. Преступления Сонье поставили его дочь в неудобное положение. Первые преступления ее напугали. Она боялась, что полиция, проводя расследование на острове, может среди других жителей прийти с расспросами и к тому, кто назвал себя Стефаном Борелем. Борель-Маргла должен был бы назвать свою настоящую фамилию, давать объяснения. Лидия Сонье боялась еще и поэтому, что фальшивая фамилия, конечно же, вызвала бы подозрения у тех, кто разыскивал убийцу. Короче говоря, она боялась, что план, придуманный Маргла для сближения с ней, мог в конце концов привести к тому, что его заподозрили бы в убийстве. Вот почему (здесь Пьер Бертрикс посмотрел на меня) она решилась на отчаянный шаг, попытавшись укрыть Маргла от любознательной полиции. Конечно, она не могла знать, что ее собственный отец уже наметил несчастного не только как жертву, но и как алиби. Только узнав о том, что убийца — ее отец, Лидия оказалась в двусмысленном положении, о котором я только что говорил: чтобы защитить память того, кто ее любил, она должна была бы донести на отца. Какое-то время она, правда, думала, что освободилась от этой трагической дилеммы: когда мы имитировали нападение на месье Норрея, она поверила выдумке, поверила, что убийцей может быть и не ее отец. Но заблуждение было недолгим.
— Вы думаете, она хочет сделать заявление? — спросил комиссар.
— Да. Именно для того, чтобы обелить память Пьера Маргла, которого долгое время подозревали в ужасных преступлениях. Понятно, что разоблачение настоящего преступника снимает обвинение с Пьера Маргла, и я знаю, что вы постараетесь как можно скорее и надлежащим образом донести этот факт до сведения общественности. Но я полагаю, что девушка так же хочет немедленно объяснить при нас, непосредственных свидетелях, свое... любовное приключение с Пьером Маргла. Вы увидите — во всяком случае, я так понял из ее рассказа — что все не так просто и не так непристойно, как можно было бы себе представить, зная, что речь идет о дочери трактирщика, к тому же преступника. Сейчас я ее приведу.
Чего я только не передумал за эти несколько минут! Как мне освободиться от этих мыслей и не потерять надежду? Какой появится сейчас Лидия в этом нищем зале, в котором я слышал от нее такие ласковые слова и где я видел, сколь неприступным стало ее лицо и как она избегает моего взгляда. Судьба поставила и меня в двусмысленное положение: теперь у меня была невиновная невеста и будущий тесть — убийца! Внизу хлопнула дверь, и на лестнице послышались шаги.
Появилась бледная, трогательно простая, почти униженная Лидия. Пьер Бертрикс и комиссар почти одновременно предложили ей сесть. Она начала рассказывать. Голос ее был скорее грустный, чем униженный. Пьер Бертрикс махнул секретарю, чтобы он не записывал.
— С Пьером Маргла я познакомилась в Кретейе. В автобусе. Он
смотрел на меня и не заговаривал. Так мы встречались много раз, прежде чем он завел со мной разговор. Я не ребенок и знаю, как мужчины смотрят на женщин, которые им понравились. Во взгляде Маргла было что-то другое. Я никогда его не поощряла, но и не могла без слов дать ему понять, что его внимание меня раздражает. Лучше было бы, если бы я ему это продемонстрировала или сказала прямо, резко оттолкнула бы его...
Лидия сидела перед комиссаром. Комиссар опустил глаза, и она смотрела куда-то в пустоту, над нашими головами, будто обращалась к незримому образу.
— Он молча обожал меня,— продолжала она,— я не привыкла к такому. В тот день, когда он отважился со мной заговорить, я не сумела поставить его на место или отнестись к нему как к человеку незнакомому. Он говорил мне вещи, к которым я не привыкла. Но и тогда я его не поощряла. Хотя я не могла не слушать его. Мне кажется, это было невозможно.
Лидия опустила голову и смотрела на свои сплетенные пальцы.
— Вот так все и началось. Когда я поняла... какое значение имею для Пьера Маргла, я испугалась. Если бы он рассказал мне о своем плане поселиться на острове, я обязательно запретила бы ему это делать, думаю, в этом случае я могла бы с ним порвать. Но он мне ничего не сказал. Однажды я встретила его на острове, когда он уже здесь поселился. Я рассердилась, несколько дней отказывалась с ним встречаться, но он так просил... Тогда я испугалась еще больше — я поняла, что не люблю его. Я его не любила.
Лидия подняла глаза и посмотрела на меня. В ее глазах не было нежности, одна лишь необычайная убежденность, поразительное желание сказать правду.
— Я честно сказала ему об этом. Я сказала ему, что нам не стоит встречаться, сказала, чтобы он уехал. А нужно было, теперь я это понимаю, уехать отсюда мне. Я не прощу себе, что не сделала этого. Не уехала вовремя, не сумела убедить Пьера Маргла, что надежды его тщетны. Да и человек этот так легко не отступал. Он говорил со мной так, как до того не говорил ни один мужчина в мире. Он открыл мне культуру, дал понять, что у меня есть душа. Я знала, что нравлюсь ему, но вместе с тем понимала, что я для него не только женщина, с которой хотят переспать. Такое со мной происходило впервые. Он сказал мне, что одинок. Я тоже была одинока, одинока среди всех этих мужчин, которые разглядывали меня в кафе с одной-единственной мыслью. Дружба с Пьером Маргла была для меня чудом, и я трусливо не сумела от нее отказаться. Как-то, когда я поняла, что поступаю подло по отношению к нему, хотя и не хочу этого, я сказала, что отдамся ему, если он хочет. На это он мне ответил: «Я прошу лишь, чтобы вы стали моей женой, когда я снова буду свободен. Так будет. И когда-нибудь вы по-
любите меня». Я продолжала с ним встречаться. Я была сумасшедшей. Мы оба были сумасшедшими. Лучше бы уж я стала его любовницей. Тогда, возможно, я нашла бы в себе силы бросить его. Вот и все. В его смерти повинна я.
У меня по сей день звучит в ушах фраза, брошенная в тишину: «В его смерти повинна я». Лидия снова взглянула на незримый образ в пустоте, на тот призрак, который так странно стоял между нами. Сердце мое билось в унисон с будильником Сонье за стойкой. Молчание нарушил комиссар. Я понял, что этот такой трезвый человек сейчас произнесет слова, которые решат мою судьбу.
— Нет, мадемуазель, это не ваша вина. За чувства, что вы вызываете, вы не несете ответственности, так же как одинокое дерево среди равнины, которое притягивает молнию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47