Опыт, приобретенный в подполье, позволял ему время от времени легко осуществлять такие превращения. Почти каждую неделю он выезжал из Боннейя по делам и из этих настоящих деловых поездок урывал несколько дней, чтобы пожить на Тополином острове в роли Стефана Бореля. Кажется, здесь мало интересовались этим случайным жителем...
Комиссар сокрушенно воздел руки:
— Я уже говорил, что жители Тополиного острова практически не подлежат контролю со стороны закона. И этот случай не единственный. Пьер Маргла еще и с некоторым уважением отнесся к администрации, так как зарегистрировал в комиссариате полиции Кретейя удостоверение личности на выдуманную фамилию Стефана Бореля.
— Впрочем, когда я говорил, что никто Стефаном Борелем не интересовался,— снова вступил Пьер Бертрикс,— это было не совсем точно. Он мог бы долго так жить, если бы не придумал все это специально, чтобы сблизиться с Лидией Сонье. И несмотря на все меры предосторожности, Сонье догадался, что его дочь встречается со Стефаном Борелем. Именно эти меры предосторожности заставили его заподозрить тайну, которую, не знаю уж как, он раскрыл. К несчастью, Сонье узнал, что Борель и Маргла — один человек, причем случилось это тогда, когда он доискивался ответа на вопрос: «Как, совершив преступление, обратить подозрение против кого-нибудь другого?» В один прекрасный день ему пришла в голову мысль: «А что если после убийства тех двух женщин я убью еще и Бореля? Тем самым исчезнет и Маргла. А на кого как не на Маргла падут подозрения, когда он исчезнет после нескольких убийств?» Оставалось лишь выполнить задуманное. И вы знаете, как он это сделал.
Пьер Бертрикс встал, сделал несколько шагов, повернулся и показал пальцем на Сонье.
— Полюбуйтесь, если можно так сказать, преступной гениальностью этой твари. Серную кислоту он употреблял только для того, чтобы нельзя было идентифицировать Стефана Бореля, так как полиция могла серьезно заинтересоваться лицом убитого, расследовать, сопоставить и, возможно, понять, что на самом деле речь идет о Пьере Маргла. Таким образом, стереть необходимо было только лицо третьей жертвы. Но если бы он облил кислотой только третьего убитого, он тем самым мог обратить на него особое внимание, а как раз этого делать и не стоило. Между тем, если он обезобразит сперва двух других, этот риск исчезал; три преступления будут выглядеть однотипными, возможно, их припишут садисту, тогда как третье убийство станет до некоторой степени алиби...
Пьер Бертрикс замолчал. Он сел на стул немного поодаль. Лицо его приняло вдруг отсутствующее выражение. Возможно, он просто устал. Ни на кого не глядя, он произнес еще несколько слов, будто размышляя над давно закрытым делом:
— Сонье проявил действительно незаурядные преступные способности, изобретательность, решимость, находчивость. Думаю, что его сильной стороной была также способность сразу принимать решение и действовать...
Он снова повернулся к Сонье:
— Когда вы задумали убить вдову Шарло? Когда полиция вела расследование в доме вашей первой жертвы или заранее назначили время?
— Я отдыхал после обеда,— ответил Сонье.
Пьер Бертрикс пожал плечами. Сжавшись на стуле, Сонье смотрел на него «снизу вверх» с упрямым видом. Только Бог знает, что делалось в этой лохматой голове, и собирался ли Сонье защищаться как-то иначе, чем тупо все отрицать. Пьер Бертрикс взглянул на комиссара.
— Забирайте его,— приказал комиссар.
Два инспектора, оставшиеся стоять, подошли к преступнику.
Сонье покорно встал. Не говоря ни слова и не глядя на нас, он навсегда переступил порог «Пти-Лидо».
Секретарь дописывал протокол. Комиссар сразу снял очки, чтобы их протереть.
— Поздравляю,— сказал он Пьеру Бертриксу.— Можно ли у вас спросить исключительно из профессионального интереса, что вас натолкнуло на открытие, что Стефан Борель и Пьер Маргла один человек, и как вы убедились, что убийца Сонье?
— О! Говорить можно лишь об одном следе. Пьер Бертрикс махнул рукой в мою сторону:
— У меня есть помощник, который менее часа назад принес ценные сведения. Это сведения о поведении дочери Сонье, начиная с 18 ноября, которые до некоторой степени стали катализатором, ускорившим кристаллизацию элементов, которые я собрал на протяжении дня. Объясню свою мысль. Как только я попал на этот остров, как только увидел дочь Сонье, я интуитивно — чисто интуитивно, и я говорил об этом месье Норрею,— почувствовал, что она, осознанно или бессознательно, находится в центре событий. Я начал приглядываться к людям, которые ее окружают, и, конечно, в первую очередь к ее отцу. Я вспомнил деталь, на которую только что сослался, волнение Сонье, когда упал будильник, деталь, о которой мне рассказал месье Норрей, не придавая ей особого значения, поскольку он приписал это волнение страху. Я встретился с вами и рассказал о Сонье. Мы пришли к заключению, что его можно подозревать как человека, близкого к Сюрло, которого мы уже заподозрили из-за обмана. Я попросил вас позвонить в службу прослушивания и занести мне стенограммы разговоров с «Пти-Лидо», телефон которого мы контролировали. Я наугад просмотрел стенограммы и заметил вот что: все, кто звонил сегодня Сонье с десяти до двенадцати, не могли его застать. Сонье не было дома. А мы сегодня утром ломали себе голову, отчего Сюрло приехал на площадь Бастилии на полчаса раньше, чем ему предписывалось в повестке, и почему, выйдя из комиссариата, он еще полчаса ждал, вместо того, чтобы сесть в автобус в одиннадцать тридцать. Очень просто: Сонье и Сюрло оба ехали в Париж, но в разных автобусах. Сонье приехал позже Сюр-
ло; с какой-то точки площади Бастилии или улицы Рокетт он, как и мы, видел, как Сюрло входил в комиссариат полиции и как он оттуда выходил. После этого, успокоившись, он вернулся домой автобусом, который отходит из Парижа в одиннадцать тридцать. Сюрло приехал следующим рейсом. Придя к такому выводу, я сразу же позвонил вам и сообщил, что посылаю еще трех своих сотрудников для наблюдения на острове, особенно за «Пти-Лидо», и что этой ночью собираюсь арестовать двоих преступников. Тогда я еще не был уверен, что Сонье убийца, но я был уверен, что он замешан в этом деле. Окончательно обо всем я догадался после того, что мне рассказал месье Норрей. Пьер Бертрикс снова махнул рукой в мою сторону:
— Месье Норрей со своей стороны вел расследование, без колебаний идя на риск. В этот вечер ему удалось обмануть Сюрло, который вышел на его след, но также и моего сотрудника, который должен был заботиться о его безопасности и уже совсем запутался. Месье Норрей вернулся сюда и сумел пробраться в дом, но его заметили: Сюрло вернулся раньше и поджидал его возле трактира. Милый мой месье Норрей, это Сюрло, пока Сонье разговаривал наверху с припозднившимися клиентами, повернул перед вашим носом ключ в двери туалетной комнаты, замкнув вас в мышеловке, в которую вы неосторожно угодили. Освободившись, Сонье поспешил заняться вами. Счастье, что ваша искренность его убедила, во всяком случае, он решил подождать. Если бы он мог допустить мысль, что вы меньше интересуетесь его дочерью, чем обнаружением преступника, я бы и гроша ломаного не дал за вашу жизнь.
Я почувствовал, что краснею. Но во взгляде Бертрикса не было и намека на иронию, осуждение или недоброжелательность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Комиссар сокрушенно воздел руки:
— Я уже говорил, что жители Тополиного острова практически не подлежат контролю со стороны закона. И этот случай не единственный. Пьер Маргла еще и с некоторым уважением отнесся к администрации, так как зарегистрировал в комиссариате полиции Кретейя удостоверение личности на выдуманную фамилию Стефана Бореля.
— Впрочем, когда я говорил, что никто Стефаном Борелем не интересовался,— снова вступил Пьер Бертрикс,— это было не совсем точно. Он мог бы долго так жить, если бы не придумал все это специально, чтобы сблизиться с Лидией Сонье. И несмотря на все меры предосторожности, Сонье догадался, что его дочь встречается со Стефаном Борелем. Именно эти меры предосторожности заставили его заподозрить тайну, которую, не знаю уж как, он раскрыл. К несчастью, Сонье узнал, что Борель и Маргла — один человек, причем случилось это тогда, когда он доискивался ответа на вопрос: «Как, совершив преступление, обратить подозрение против кого-нибудь другого?» В один прекрасный день ему пришла в голову мысль: «А что если после убийства тех двух женщин я убью еще и Бореля? Тем самым исчезнет и Маргла. А на кого как не на Маргла падут подозрения, когда он исчезнет после нескольких убийств?» Оставалось лишь выполнить задуманное. И вы знаете, как он это сделал.
Пьер Бертрикс встал, сделал несколько шагов, повернулся и показал пальцем на Сонье.
— Полюбуйтесь, если можно так сказать, преступной гениальностью этой твари. Серную кислоту он употреблял только для того, чтобы нельзя было идентифицировать Стефана Бореля, так как полиция могла серьезно заинтересоваться лицом убитого, расследовать, сопоставить и, возможно, понять, что на самом деле речь идет о Пьере Маргла. Таким образом, стереть необходимо было только лицо третьей жертвы. Но если бы он облил кислотой только третьего убитого, он тем самым мог обратить на него особое внимание, а как раз этого делать и не стоило. Между тем, если он обезобразит сперва двух других, этот риск исчезал; три преступления будут выглядеть однотипными, возможно, их припишут садисту, тогда как третье убийство станет до некоторой степени алиби...
Пьер Бертрикс замолчал. Он сел на стул немного поодаль. Лицо его приняло вдруг отсутствующее выражение. Возможно, он просто устал. Ни на кого не глядя, он произнес еще несколько слов, будто размышляя над давно закрытым делом:
— Сонье проявил действительно незаурядные преступные способности, изобретательность, решимость, находчивость. Думаю, что его сильной стороной была также способность сразу принимать решение и действовать...
Он снова повернулся к Сонье:
— Когда вы задумали убить вдову Шарло? Когда полиция вела расследование в доме вашей первой жертвы или заранее назначили время?
— Я отдыхал после обеда,— ответил Сонье.
Пьер Бертрикс пожал плечами. Сжавшись на стуле, Сонье смотрел на него «снизу вверх» с упрямым видом. Только Бог знает, что делалось в этой лохматой голове, и собирался ли Сонье защищаться как-то иначе, чем тупо все отрицать. Пьер Бертрикс взглянул на комиссара.
— Забирайте его,— приказал комиссар.
Два инспектора, оставшиеся стоять, подошли к преступнику.
Сонье покорно встал. Не говоря ни слова и не глядя на нас, он навсегда переступил порог «Пти-Лидо».
Секретарь дописывал протокол. Комиссар сразу снял очки, чтобы их протереть.
— Поздравляю,— сказал он Пьеру Бертриксу.— Можно ли у вас спросить исключительно из профессионального интереса, что вас натолкнуло на открытие, что Стефан Борель и Пьер Маргла один человек, и как вы убедились, что убийца Сонье?
— О! Говорить можно лишь об одном следе. Пьер Бертрикс махнул рукой в мою сторону:
— У меня есть помощник, который менее часа назад принес ценные сведения. Это сведения о поведении дочери Сонье, начиная с 18 ноября, которые до некоторой степени стали катализатором, ускорившим кристаллизацию элементов, которые я собрал на протяжении дня. Объясню свою мысль. Как только я попал на этот остров, как только увидел дочь Сонье, я интуитивно — чисто интуитивно, и я говорил об этом месье Норрею,— почувствовал, что она, осознанно или бессознательно, находится в центре событий. Я начал приглядываться к людям, которые ее окружают, и, конечно, в первую очередь к ее отцу. Я вспомнил деталь, на которую только что сослался, волнение Сонье, когда упал будильник, деталь, о которой мне рассказал месье Норрей, не придавая ей особого значения, поскольку он приписал это волнение страху. Я встретился с вами и рассказал о Сонье. Мы пришли к заключению, что его можно подозревать как человека, близкого к Сюрло, которого мы уже заподозрили из-за обмана. Я попросил вас позвонить в службу прослушивания и занести мне стенограммы разговоров с «Пти-Лидо», телефон которого мы контролировали. Я наугад просмотрел стенограммы и заметил вот что: все, кто звонил сегодня Сонье с десяти до двенадцати, не могли его застать. Сонье не было дома. А мы сегодня утром ломали себе голову, отчего Сюрло приехал на площадь Бастилии на полчаса раньше, чем ему предписывалось в повестке, и почему, выйдя из комиссариата, он еще полчаса ждал, вместо того, чтобы сесть в автобус в одиннадцать тридцать. Очень просто: Сонье и Сюрло оба ехали в Париж, но в разных автобусах. Сонье приехал позже Сюр-
ло; с какой-то точки площади Бастилии или улицы Рокетт он, как и мы, видел, как Сюрло входил в комиссариат полиции и как он оттуда выходил. После этого, успокоившись, он вернулся домой автобусом, который отходит из Парижа в одиннадцать тридцать. Сюрло приехал следующим рейсом. Придя к такому выводу, я сразу же позвонил вам и сообщил, что посылаю еще трех своих сотрудников для наблюдения на острове, особенно за «Пти-Лидо», и что этой ночью собираюсь арестовать двоих преступников. Тогда я еще не был уверен, что Сонье убийца, но я был уверен, что он замешан в этом деле. Окончательно обо всем я догадался после того, что мне рассказал месье Норрей. Пьер Бертрикс снова махнул рукой в мою сторону:
— Месье Норрей со своей стороны вел расследование, без колебаний идя на риск. В этот вечер ему удалось обмануть Сюрло, который вышел на его след, но также и моего сотрудника, который должен был заботиться о его безопасности и уже совсем запутался. Месье Норрей вернулся сюда и сумел пробраться в дом, но его заметили: Сюрло вернулся раньше и поджидал его возле трактира. Милый мой месье Норрей, это Сюрло, пока Сонье разговаривал наверху с припозднившимися клиентами, повернул перед вашим носом ключ в двери туалетной комнаты, замкнув вас в мышеловке, в которую вы неосторожно угодили. Освободившись, Сонье поспешил заняться вами. Счастье, что ваша искренность его убедила, во всяком случае, он решил подождать. Если бы он мог допустить мысль, что вы меньше интересуетесь его дочерью, чем обнаружением преступника, я бы и гроша ломаного не дал за вашу жизнь.
Я почувствовал, что краснею. Но во взгляде Бертрикса не было и намека на иронию, осуждение или недоброжелательность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47