– Ты ничего не понимаешь, – сердито сказал он. – Я понимаю, что ты предпочитаешь ее, – печально сказала Роза.
– Ты не понимаешь, что мне надо.
– Ей бывает одиноко?
Огюст промолчал, и Роза сказала:
– Должно быть, да. Ты ведь там тоже не всегда.
Он заговорил о другом:
– Откуда ты знаешь об Обществе?
– Все говорят об этом.
– А о Дрейфусе?
– Он бедняга. Как ты думаешь, Огюст, он виноват?
– Откуда мне знать? Я не политик!
– Не сердись. Я не принимаю ничью сторону.
– Так же, как и я, но в этом-то и есть мое несчастье. Лучше бы я принял чью-нибудь сторону.
– Тебе трудно пришлось, правда?
Он не нуждался в ее сочувствии, он сознавал свою вину, и это было ему неприятно. Огюст решил поднять вопрос, который задевал за живое:
– Все спорили о «Бальзаке», кроме твоего сына. Я не вижу его уже несколько недель. Где он пропадает?
Роза покраснела. Она не знала, куда исчез маленький Огюст; сын перестал появляться в мастерской вскоре после того, как Общество отвергло памятник. Он пришел к ней за деньгами, и она дала ему пятьдесят франков, не больше, чтобы быть уверенной, что он вернется, когда их потратит. Ее встревожил его обтрепанный вид и запах винного перегара, но она не смела упрекать – боялась, что он больше не придет. И все-таки он не вернулся, хотя с тех пор прошел уже целый месяц.
– Я переживаю самое тяжелое время, а тут еще это огорчение. Порой я начинаю думать – лучше бы нам вовсе не иметь сына.
Роза не соглашалась. Она знала недостатки сына, он уже ничем не мог ее удивить, но ведь это ее ребенок, ее и Огюста. Как у Огюста язык поворачивается? Она знала, что сын способен совершать непонятные, подчас ужасные поступки, но ведь и Огюст тоже не святой.
– Он, должно быть, обиделся, что ты не доверяешь ему, – сказала она.
– Обиделся? – Огюст горько рассмеялся. – А меня он не обижает? Как можно доверять человеку, если на него нельзя положиться? Я напрасно просил его вернуться в мастерскую. Во время неприятностей с «Бальзаком» он меня не поддержал. Повторяю, лучше бы у нас не было сына.
Роза молча отвернулась. Не было больше сил спорить с ним. Он вызывал в ней отвращение. Даже работа его показалась ей вдруг отвратительной. Ей все безразлично, хочется только одного – покоя.
Но Огюст не мог видеть Розу такой опечаленной. Она неправа в отношении Камиллы, твердил он себе, а он в отношении сына прав. И хотя Роза его не понимает, она всегда была ему другом, и он благодарен ей за это. Она направилась по дорожке, прочь от «Бальзака», но Огюст схватил ее за руку и спросил:
– Разве он похож на чудовище?
– Он похож на Родена! – испуганно выпалила Роза.
– Прекрасно! – И зачем она такая ревнивая? Роза открыла калитку, пропуская его вперед.
– Доброй ночи, – сказала она. Он ответил:
– Я вернусь.
Она не спросила когда, а смотрела ему вслед, как он шел по дороге, спустился в долину, подернутую туманом; смотрела и думала: «Какой он самонадеянный и жестокий».
А теперь Камилла, укладывая вещи, всем своим видом выражала упрек. Он стал уговаривать, но она разволновалась.
– Я должна уехать. Я не могу здесь спать. Я провела ужасную ночь – все время ждала тебя.
Он сердито подумал, что порой обе женщины так похожи, а вслух сказал:
– Не понимаю, что случилось, но я не виноват.
– Да, ты всегда прав, – запальчиво сказала Камилла, – я для тебя просто развлечение, ты со мной совсем не считаешься. У нас нет личной жизни, работа у тебя всегда на первом месте, а теперь ты вспомнил и о своей экономке.
– Она не экономка.
– Кто же? Любовница? Он не ответил.
– Если она ваша любовница, мосье, кто же тогда я?
– У меня нет любовницы.
– Может, я жена?
– Ты просто ревнуешь. В этом вся беда.
Ее платья были грудой навалены на чемодане, и она выглядела безнадежно растерянной и несчастной. Сердце бешено билось, и она мучительно раздумывала – не делает ли опрометчивого шага. Она любила эту мастерскую, в которой столько пережито, со всеми ее книгами, горами глины, гипса и терракоты, но здесь ей нет больше покоя. Чаша терпения переполнилась. Она воскликнула:
– Мы живем с тобой в разных мирах. В тебе сочетаются равнодушие буржуа и дьявольский эгоизм. Если я останусь с тобой – это убьет меня!
Он ничего не ответил, и она побелела от гнева. Наступила страшная тишина; Камилла с решительным видом принялась собирать вещи.
– Послушай меня, дорогая, – с неожиданным чувством сказал Огюст, – я всего только человек. Ты слишком многого от меня ждешь.
– Мне не нужны твои извинения! – закричала она и заторопилась со сборами.
Не обращая внимания, он притянул ее к себе, крепко обнял. Она не могла пошевельнуться.
Он сказал:
– Слушай, поедем на юг. Навестим Ренуара, он живет в Антибах, недалеко от Ниццы. Остановимся в Ницце, Каннах, где захочешь.
– А деньги? – Достану.
– А работа?
– Нужно отдохнуть.
Она помолчала, потом с расстановкой спросила:
– Скажи, ты еще любишь меня?
Он закрыл на засов дверь и начал ее целовать. Он сказал:
– Сегодня я представил себе, что ты можешь меня покинуть, и думал, что не выдержу.
Камилла бросилась в его объятия. Она жаждала, чтобы он подчинил ее себе, поработил. Она заставила его почувствовать, что он единственный мужчина, с которым она может быть счастлива. Огюст надеялся, что теперь всем разногласиям конец.
2
Огюст оставил мастерские на попечение Дюбуа и Бурделя и не заехал в Медон попрощаться с Розой и сказать, когда вернется. Целый месяц он путешествовал с Камиллой. Но поездка не принесла ей радости, раздражение не проходило. Она смотрела на эту поездку как на медовый месяц, а для него это был просто отдых. Огюст пришел в восторг от средневековой скульптуры, которую они увидели на юге Франции. Но мысли Камиллы были заняты только одним: стать наконец его женой. Он был счастлив, вырвавшись из Парижа, дождливого и тоскливого в это время года. Такая погода действует ему на нервы, говорил он, но менять свои отношения с ней, как ей того хотелось, видимо, не собирался.
Они навестили Ренуара. Несмотря на жестокий ревматизм, из-за которого художник почти не мог писать, он встретил их приветливо. Камилла вела себя странно, и это удивило и опечалило Огюста.
Ренуар показывал им своих птиц – предмет его гордости, – как вдруг Камилла отворила дверцу клетки и крикнула:
– Пусть летят на свободу!
Она открыла бы все клетки, если бы Огюст не удержал ее.
Ренуара это только позабавило, а когда, вернувшись в Ниццу, Огюст стал выговаривать Камилле, она принялась кричать, что он причиняет ей одни мучения.
– Да, это все, что дала мне твоя любовь – одни мучения и больше ничего.
На обратном пути она снова устроила ему сцену, на этот раз из-за Золя. Золя, когда его апелляция об освобождении была отклонена, бежал из Парижа в Лондон, чтобы избегнуть тюремного заключения. Его сторонники утверждали, что Золя принесет больше пользы делу Дрейфуса на свободе.
Но Камилла была возмущена.
– Видишь, – заявила она, – значит, Дрейфус виновен.
А Огюст думал, как часто он хотел бежать, избавиться от «дела Бальзака», и сколько самообладания потребовалось, чтобы скрыть это от всех, и в особенности от Камиллы. Он ответил как можно спокойнее:
– Это только доказывает, что Золя не доверяет французскому правосудию.
Камилла с презрением сказала:
– Огюст, как ты можешь защищать Золя, ведь он перестал с тобой разговаривать из-за дела Дрейфуса?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158