видимо, просто толки, решил он.
А когда Огюста пригласили посетить салон мадам Шарпантье, где еженедельно собирались столпы французского искусства и политики, он пришел в замешательство. Это было знаком признания, куда более красноречивым, чем третья премия. Там он мог познакомиться с Гюго, Гамбеттой, Золя. Но он подумал, что тут какая-то ошибка.
Огюст спросил у Буше, и тот сказал:
– Надо пойти. Это единственный способ получить хороший заказ.
– Стоит ли там говорить, над чем я сейчас работаю?
– Непременно поговорите. Многих теперь интересуют ваши работы.
Огюст с подозрением посмотрел на этого завсегдатая гостиных.
– Кто устроил мне это приглашение? Вы?
– Нет. Мадам Шарпантье сама всех приглашает.
– Я никогда не бывал в обществе. У меня даже фрака нет.
– наденьте сюртук, Или накидку. Ренуар всегда приходит в накидке, даже вечером. – Этот идущий в гору Ренуар?
– Да. Наш колорист тоже становится знаменитостью. Заехать за вами но пути? У меня будет место в экипаже.
– Нет, – отказался Огюст, решив, что это будет неудобно. Он пояснил: – Я могу запоздать.
Они расстались у Нового моста. Огюст перешел на левый берег. Приближаясь к своему неприглядному жилищу, он впервые не чувствовал себя угнетенным и шагал энергично, совсем как «Иоанн». В его жизни начинается новая, светлая полоса. Работа над святым принесла ему удовлетворение. Но теперь потребуется еще больше усилий. Мир мадам Шарпантье был новым и незнакомым ему. И как быть с Розой? Он не водил ее даже во Дворец промышленности.
Приближаясь к улице Сен-Жак, Огюст пошел быстрее. Вся его жизнь до сих пор, если признаться честно, была непритязательной жизнью парижского провинциала. Но теперь все будет куда сложнее. И придется шагать по этой жизни уверенно и решительно.
Едва войдя в квартиру, он принялся рассказывать Розе, чем закончилась выставка. Он работал не покладая рук, теперь можно и отдохнуть.
Глава XXIV
1
Модный сюртук, серый цилиндр и длинный галстук были взяты напрокат в дорогом магазине на улице Риволи и выглядели совсем как новые. До вечера, когда был назначен прием у мадам Шарпантье, Огюст так часто их примерял, что почти освоился. В парикмахерской он подстриг и завил бороду, она делала его красивым и мужественным.
Перед самым уходом он стоял и рассматривал себя в зеркало. Мнение Розы его не интересовало: она была в дурном настроении, потому что он не брал ее с собой под предлогом, что это «деловая встреча художников». Господи, да мог ли он взять Розу с собой – с ее красными, изуродованными работой руками, в неопрятном платье, плохо причесанную. Весь ее разговор – это: «мосье», «мадам» да еще из катехизиса. Но на сына его вид произвел впечатление, и, когда мальчик похвастался Папе, Папа сказал:
– Ты, верно, выглядишь по-господски.
Папа сидел у кухонного стола, сложив руки на набалдашнике палки и опустив на них подбородок – он привык к такой позе, с тех пор как совсем ослеп, и удивлялся суетливости Огюста. Впервые за много дней Папа поднялся с кровати. Когда маленький Огюст описал ему цилиндр и модный сюртук отца, Папа сказал:
– Вот не думал, что мой сын так вырядится. Так говоришь, там будут известные художники?
– Ничего смешного в этом нет, – ответил Огюст.
– А я и не смеюсь, – строго сказал Папа и ворчливо спросил: – Ну, кто там будет из тех, что поважнее?
– Там будут писатели, художники, может быть, один или два министра, – сказал Огюст.
– Министры? – Папа заинтересовался. – Кто же такие?
– Мне говорили, что будет Гамбетта.
– Наш республиканский лев? Опора Третьей республики? – насмешливо спросил Папа, переживавший, поскольку к власти пришли республиканцы, очередное увлечение роялизмом. – Уж не потому ли ты не берешь Розу?
– Ради бога, Папа, поздно об этом говорить! – воскликнула Роза, как всегда, вступаясь за Огюста, даже когда сердилась на него. Домашние дела и заботы совсем задавили ее: Папа сильно одряхлел за последний год; маленький Огюст еле читал и писал и с нетерпением ждал времени, когда можно будет бросить школу и бежать из ненавистной мастерской. Роза чувствовала, что за последние два года состарилась на добрых десять лет, словно увяла от равнодушия Огюста, но любила его по-прежнему.
– Мы не должны его огорчать, – сказала она.
– Нет, – запротестовал Папа, – мне уж недолго жить. Я могу говорить то, что думаю.
Вам еще очень долго жить, – сказала Роза. – Просто вы огорчены. Папа выслушал все это со слабой улыбкой, ему ведь лучше знать.
– Мой сын эгоист, настаивал он, – Думает только о своих статуях.
– И это понятно, – возразила Роза. – Я не умею вести беседу. Я совсем тупица, когда речь идет об искусстве. Он меня стыдится. Возможно, он и прав.
– Нет, не прав, – сказал Папа. – Только посмотри, сколько он работал! И чего добился к сорока годам? Приглашения на какой-то там прием, где, может быть, на него никто и не посмотрит. Огюст, послушался бы меня, поступил в префектуру, скоро мог бы уже уйти на пенсию.
Огюст все рассматривал себя в зеркало.
– Мне пора, – сказал он. – В воскресенье мы все поедем на пикник в Булонский лес. – Он погладил сына по голове, пожал руку Папе, словно и не слышал его слов, и сказал Розе: – Не жди меня, ложись.
2
Приближаясь к роскошному особняку на улице Гренелль, Огюст волновался. Хотя и расположенный на левом берегу, это был один из самых привлекательных районов города. Огюст увидел длинную вереницу колясок, въезжающих во двор, и его на секунду охватила паника. Но отступать поздно, он дал согласие. Хорошо, что он приехал в наемном экипаже и на нем сюртук и цилиндр. Тут будут люди, которые могут тратить тысячи только на одежду и живут в таких вот великолепных особняках, имеют собственные выезды, кареты и ландо.
На него не произвели впечатления скульптуры, украшавшие карнизы и балконы. Сатиры и нимфы состояли из одних выпуклостей и казались бесполыми. Купидоны и голые толстухи облепили фасад и башенки, тяжелые, пышные, перезрелые – все на один манер, не отличишь. Витиевато, подумал Огюст, и совершенно лишено вкуса.
Он неохотно вошел в роскошно убранную гостиную. Но, увидев продолговатый великолепный зал – настоящую художественную галерею с прекрасными гобеленами, сияющими изящными люстрами из прозрачного тонкого стекла и несколькими картинами Ренуара и Мане, – Огюст улыбнулся, удовлетворенный вкусом супругов Шарпантье. Он понял, что Шарпантье так и купили особняк вместе со всеми украшениями, но гостиная – их собственное детище.
Огромный зал был заполнен гостями, и Огюст не видел ни одного знакомого лица. Он заметил хозяина и хозяйку, они приветствовали прибывающих гостей. Огюст присоединился к образовавшейся очереди. Шарпантье, которые приобрели широкую известность в качестве издателей, горячих покровителей искусства и радушных хозяев, оказались моложе, чем он ожидал.
Хозяин, энергичный мужчина приятной внешности, приветствовал всех с искренним удовольствием. Хозяйка, высокая брюнетка, живая, хорошенькая, умело и элегантно носила свое сильно декольтированное платье. Огюсту было неловко в присутствии стольких мужчин и женщин в дорогих вечерних туалетах, которые свидетельствовали об их богатстве и высоком положении. Но отступать было поздно. И когда подошел его черед здороваться с Шарпантье, он представился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
А когда Огюста пригласили посетить салон мадам Шарпантье, где еженедельно собирались столпы французского искусства и политики, он пришел в замешательство. Это было знаком признания, куда более красноречивым, чем третья премия. Там он мог познакомиться с Гюго, Гамбеттой, Золя. Но он подумал, что тут какая-то ошибка.
Огюст спросил у Буше, и тот сказал:
– Надо пойти. Это единственный способ получить хороший заказ.
– Стоит ли там говорить, над чем я сейчас работаю?
– Непременно поговорите. Многих теперь интересуют ваши работы.
Огюст с подозрением посмотрел на этого завсегдатая гостиных.
– Кто устроил мне это приглашение? Вы?
– Нет. Мадам Шарпантье сама всех приглашает.
– Я никогда не бывал в обществе. У меня даже фрака нет.
– наденьте сюртук, Или накидку. Ренуар всегда приходит в накидке, даже вечером. – Этот идущий в гору Ренуар?
– Да. Наш колорист тоже становится знаменитостью. Заехать за вами но пути? У меня будет место в экипаже.
– Нет, – отказался Огюст, решив, что это будет неудобно. Он пояснил: – Я могу запоздать.
Они расстались у Нового моста. Огюст перешел на левый берег. Приближаясь к своему неприглядному жилищу, он впервые не чувствовал себя угнетенным и шагал энергично, совсем как «Иоанн». В его жизни начинается новая, светлая полоса. Работа над святым принесла ему удовлетворение. Но теперь потребуется еще больше усилий. Мир мадам Шарпантье был новым и незнакомым ему. И как быть с Розой? Он не водил ее даже во Дворец промышленности.
Приближаясь к улице Сен-Жак, Огюст пошел быстрее. Вся его жизнь до сих пор, если признаться честно, была непритязательной жизнью парижского провинциала. Но теперь все будет куда сложнее. И придется шагать по этой жизни уверенно и решительно.
Едва войдя в квартиру, он принялся рассказывать Розе, чем закончилась выставка. Он работал не покладая рук, теперь можно и отдохнуть.
Глава XXIV
1
Модный сюртук, серый цилиндр и длинный галстук были взяты напрокат в дорогом магазине на улице Риволи и выглядели совсем как новые. До вечера, когда был назначен прием у мадам Шарпантье, Огюст так часто их примерял, что почти освоился. В парикмахерской он подстриг и завил бороду, она делала его красивым и мужественным.
Перед самым уходом он стоял и рассматривал себя в зеркало. Мнение Розы его не интересовало: она была в дурном настроении, потому что он не брал ее с собой под предлогом, что это «деловая встреча художников». Господи, да мог ли он взять Розу с собой – с ее красными, изуродованными работой руками, в неопрятном платье, плохо причесанную. Весь ее разговор – это: «мосье», «мадам» да еще из катехизиса. Но на сына его вид произвел впечатление, и, когда мальчик похвастался Папе, Папа сказал:
– Ты, верно, выглядишь по-господски.
Папа сидел у кухонного стола, сложив руки на набалдашнике палки и опустив на них подбородок – он привык к такой позе, с тех пор как совсем ослеп, и удивлялся суетливости Огюста. Впервые за много дней Папа поднялся с кровати. Когда маленький Огюст описал ему цилиндр и модный сюртук отца, Папа сказал:
– Вот не думал, что мой сын так вырядится. Так говоришь, там будут известные художники?
– Ничего смешного в этом нет, – ответил Огюст.
– А я и не смеюсь, – строго сказал Папа и ворчливо спросил: – Ну, кто там будет из тех, что поважнее?
– Там будут писатели, художники, может быть, один или два министра, – сказал Огюст.
– Министры? – Папа заинтересовался. – Кто же такие?
– Мне говорили, что будет Гамбетта.
– Наш республиканский лев? Опора Третьей республики? – насмешливо спросил Папа, переживавший, поскольку к власти пришли республиканцы, очередное увлечение роялизмом. – Уж не потому ли ты не берешь Розу?
– Ради бога, Папа, поздно об этом говорить! – воскликнула Роза, как всегда, вступаясь за Огюста, даже когда сердилась на него. Домашние дела и заботы совсем задавили ее: Папа сильно одряхлел за последний год; маленький Огюст еле читал и писал и с нетерпением ждал времени, когда можно будет бросить школу и бежать из ненавистной мастерской. Роза чувствовала, что за последние два года состарилась на добрых десять лет, словно увяла от равнодушия Огюста, но любила его по-прежнему.
– Мы не должны его огорчать, – сказала она.
– Нет, – запротестовал Папа, – мне уж недолго жить. Я могу говорить то, что думаю.
Вам еще очень долго жить, – сказала Роза. – Просто вы огорчены. Папа выслушал все это со слабой улыбкой, ему ведь лучше знать.
– Мой сын эгоист, настаивал он, – Думает только о своих статуях.
– И это понятно, – возразила Роза. – Я не умею вести беседу. Я совсем тупица, когда речь идет об искусстве. Он меня стыдится. Возможно, он и прав.
– Нет, не прав, – сказал Папа. – Только посмотри, сколько он работал! И чего добился к сорока годам? Приглашения на какой-то там прием, где, может быть, на него никто и не посмотрит. Огюст, послушался бы меня, поступил в префектуру, скоро мог бы уже уйти на пенсию.
Огюст все рассматривал себя в зеркало.
– Мне пора, – сказал он. – В воскресенье мы все поедем на пикник в Булонский лес. – Он погладил сына по голове, пожал руку Папе, словно и не слышал его слов, и сказал Розе: – Не жди меня, ложись.
2
Приближаясь к роскошному особняку на улице Гренелль, Огюст волновался. Хотя и расположенный на левом берегу, это был один из самых привлекательных районов города. Огюст увидел длинную вереницу колясок, въезжающих во двор, и его на секунду охватила паника. Но отступать поздно, он дал согласие. Хорошо, что он приехал в наемном экипаже и на нем сюртук и цилиндр. Тут будут люди, которые могут тратить тысячи только на одежду и живут в таких вот великолепных особняках, имеют собственные выезды, кареты и ландо.
На него не произвели впечатления скульптуры, украшавшие карнизы и балконы. Сатиры и нимфы состояли из одних выпуклостей и казались бесполыми. Купидоны и голые толстухи облепили фасад и башенки, тяжелые, пышные, перезрелые – все на один манер, не отличишь. Витиевато, подумал Огюст, и совершенно лишено вкуса.
Он неохотно вошел в роскошно убранную гостиную. Но, увидев продолговатый великолепный зал – настоящую художественную галерею с прекрасными гобеленами, сияющими изящными люстрами из прозрачного тонкого стекла и несколькими картинами Ренуара и Мане, – Огюст улыбнулся, удовлетворенный вкусом супругов Шарпантье. Он понял, что Шарпантье так и купили особняк вместе со всеми украшениями, но гостиная – их собственное детище.
Огромный зал был заполнен гостями, и Огюст не видел ни одного знакомого лица. Он заметил хозяина и хозяйку, они приветствовали прибывающих гостей. Огюст присоединился к образовавшейся очереди. Шарпантье, которые приобрели широкую известность в качестве издателей, горячих покровителей искусства и радушных хозяев, оказались моложе, чем он ожидал.
Хозяин, энергичный мужчина приятной внешности, приветствовал всех с искренним удовольствием. Хозяйка, высокая брюнетка, живая, хорошенькая, умело и элегантно носила свое сильно декольтированное платье. Огюсту было неловко в присутствии стольких мужчин и женщин в дорогих вечерних туалетах, которые свидетельствовали об их богатстве и высоком положении. Но отступать было поздно. И когда подошел его черед здороваться с Шарпантье, он представился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158