Я слишком стар, чтобы принимать гостей.
Айседора действительно устраивала оргии, подчас слишком шумные и буйные.
– Конечно, Огюст, мы не будем вам мешать. Пожалуй, подумал он. Айседора была вечно в разъездах: Германия, Греция, Россия, Америка, Англия, – одному богу известно, куда отправится в следующий раз!
Огюст начал работать и скоро обжился в отеле. Айседора и де Макс заглядывали к нему время от времени, но не мешали, когда он работал, а Матисс держался обособленно – он организовал в отеле Бирон Академию Матисса. Огюст развесил в своей новой мастерской картины любимых художников: Каррьера, Ван-Гога, Моне и Ренуара. Он перевез сюда торс, подаренный ему греческим королем, и много своих мраморов; отель Бирон стал его главным местожительством в Париже.
Розу огорчил этот переезд. Огюст с гордостью водил ее по отелю Бирон, а она думала, что он возвращается к прошлому. Кто его новая любовь? Ничто здесь не говорило о присутствии женщины. Вопрос этот так волновал Розу, что она вдруг спросила:
– Ты собираешься здесь только работать, Огюст? Он нахмурился. Пора бы ей отучиться задавать вопросы, на которые не будет ответа.
– Меня беспокоит маленький Огюст. Он стал настоящим бродягой, старьевщиком, – сказала Роза.
– Это его дело.
– Если ты попросишь его жить с нами в Медоне, он еще может стать человеком.
– Он никогда не станет человеком.
Огюст оставил ее просьбу без внимания, но отвез Розу в Медон в кабриолете. Это было дорогим удовольствием, и Роза ужаснулась, когда услышала цену.
3
Президент Фальер принял Родена в Елисейском дворце. В приглашении говорилось: «…чтобы выразить уважение мосье Родену за его вклад в искусство Франции». Президент республики рассказывал ему о письмах, адресованных просто: «Огюсту Родену, Франция», когда женщина средних лет настойчиво попросила познакомить ее со скульптором. Она представилась Огюсту как герцогиня де Шуазель. Герцогиня была американкой, замужем за французом, из старинной знатной семьи. Огюст стоял посреди роскошного ярко освещенного зала. Герцогиня оживленно болтала о его «выдающихся произведениях», а он думал, что этот светский салон мало отличается от тех, которые существовали при старом режиме. Тут было столько грудей, украшенных орденами, столько увешанных драгоценностями женщин, столько титулованной знати – куда больше, чем республиканцев, – и так много условностей и помпы, что даже неглупые люди в этой обстановке казались напыщенными и пустыми. Но Огюст не мог уйти. Герцогиня одолевала его вниманием. Видимо, ей искренне нравились его скульптуры.
– Мэтр, это счастливейший день в моей жизни! – воскликнула она. – Я так давно мечтала познакомиться с вами, поэтому и пришла на прием.
Вначале он был недоверчив, но она все твердила, что Огюст Роден – единственная причина, заставившая ее прийти сюда, и он почти поверил. Ему нравился такой интерес к его особе. Герцогиня де Шуазель проникновенно говорила о его скульптурах, казалось, она наизусть знает их перечень. Он стал внимательно присматриваться к ней. Это была довольно стройная женщина средних лет с острыми чертами лица, тонким, несколько вздернутым носом, крашеными волосами, нарумяненная и напудренная. Герцогиня ничем не отличалась от других знатных особ, которые дарили его своим вниманием в последние годы.
Ее интерес к нему был неисчерпаем. Герцогиня, не умолкая, говорила о его работе. Она не отходила от него весь вечер и вела себя так, словно это место принадлежало ей по праву.
Когда подошло время разъезда гостей, герцогиня предложила подвезти Огюста до отеля Бирон в своем автомобиле.
– Мэтр, – сказала она, – в такой поздний час вы, конечно, не поедете в Медон, ведь уже за полночь. – У него кружилась голова от бурно проведенного вечера, от разговоров, которые вела главным образом герцогиня, и, не успев опомниться, он принял ее приглашение.
Несмотря на поздний час, герцогиня не сочла неудобным зайти в отель.
Он, собственно, и не приглашал ее, да и она не настаивала на приглашении, все это выглядело естественным и само собой разумеющимся.
С кокетливым видом герцогиня удобно устроилась в его любимом кресле. Сердце ее бешено билось, и она думала, не слишком ли опрометчиво поступает. Увидев скульптурные любовные пары, она загорелась желанием стать его «величайшей страстью». Подобная связь могла прославить ее. К тому же Роден, должно быть, настоящий мужчина. Да и мужа ее эта интрижка только развлечет.
Огюст в растерянности застыл посреди комнаты, и герцогиня поняла, что она должна взять инициативу в свои руки. Она жеманно проговорила:
– Огюст, мы должны быть честными. Я никогда еще не встречала человека, чей талант меня бы так трогал. В вас огромная жизненная сила. – Она обвила его тонкими руками и прижалась к нему.
Не успел он опомниться, как они стали любовниками. Его поразила ее дикая, трепетная сила. Он не ожидал, что в этом хрупком теле таится столько страсти. Герцогиня была столь опытна в любви, что заставила его забыть обо всем на свете. Он чувствовал себя совсем молодым и простил ей все.
В Огюсте боролись два начала. Бывали моменты, когда ему претила явная лесть герцогини, ее чрезмерно накрашенное лицо, безграничная экспансивность, но он привязался к ней как к женщине, словно это могло отсрочить наступление старости. Когда друзья вслух удивлялись его связи, Огюст лишь пожимал плечами. Он не мог признаться, что ему нужны эти встречи.
Рильке намекнул, что герцогиня просто искательница приключений, но Огюста это рассердило, и он несколько дней не разговаривал с поэтом. Затем пригласил Рильке в мастерскую и потребовал объяснения.
Рильке ответил своим мягким голосом:
– Мэтр, она так напориста.
– А разве вы сами не уступаете вот таким напористым особам?
Это правда, подумал Рильке, но мэтр – другое дело. Он нуждается в таких женщинах, а Роден нет. Мэтр ни от кого не зависит. Огюст напомнил:
– У вас очень близкие отношения с принцессой Марией Гогенлоэ, а она лет на двадцать старше.
– Это другое дело, – печально сказал Рильке. Мэтр был несправедлив к нему.
Огюст, чувствуя, что положение Рильке гораздо более щекотливо, чем его, – принцесса была старше герцогини, – сразу повеселел и забыл об обиде.
Огюст пропускал мимо ушей, когда литейщики, работающие в мастерских, смеялись над герцогиней и в шутку называли ее «музой». Но он пришел в ярость, услыхав, как Бурдель назвал ее «герцогиней инфлюэнцей». Это уже предательство. И приказал Бурделю убираться. «Навсегда!» – кричал Огюст, чтобы показать, насколько зол, хотя в душе надеялся, что у Бурделя хватит ума не принимать его слова всерьез. Чтобы подавить угрызения совести, он уверял себя, что герцогиня помогает в его светских обязанностях, отлично заботится о всех делах, разбирается в скульптуре, да к тому же их интимные отношения разумны – никакой романтической чепухи, присущей молодости.
4
Герцогиня уговорила Огюста дать согласие установить памятник Виктору Гюго в просторном саду Пале-Рояль, хотя он по-прежнему был недоволен статуей и отведенным ей местом. Фигура поэта во весь рост, в полном одеянии – не тот Гюго, каким он его себе мыслил. Он пошел на компромисс, и ему казалось, что место, выбранное для памятника, слишком парадно. Но возможно, герцогиня права – иначе статуя так и погибнет в мастерской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Айседора действительно устраивала оргии, подчас слишком шумные и буйные.
– Конечно, Огюст, мы не будем вам мешать. Пожалуй, подумал он. Айседора была вечно в разъездах: Германия, Греция, Россия, Америка, Англия, – одному богу известно, куда отправится в следующий раз!
Огюст начал работать и скоро обжился в отеле. Айседора и де Макс заглядывали к нему время от времени, но не мешали, когда он работал, а Матисс держался обособленно – он организовал в отеле Бирон Академию Матисса. Огюст развесил в своей новой мастерской картины любимых художников: Каррьера, Ван-Гога, Моне и Ренуара. Он перевез сюда торс, подаренный ему греческим королем, и много своих мраморов; отель Бирон стал его главным местожительством в Париже.
Розу огорчил этот переезд. Огюст с гордостью водил ее по отелю Бирон, а она думала, что он возвращается к прошлому. Кто его новая любовь? Ничто здесь не говорило о присутствии женщины. Вопрос этот так волновал Розу, что она вдруг спросила:
– Ты собираешься здесь только работать, Огюст? Он нахмурился. Пора бы ей отучиться задавать вопросы, на которые не будет ответа.
– Меня беспокоит маленький Огюст. Он стал настоящим бродягой, старьевщиком, – сказала Роза.
– Это его дело.
– Если ты попросишь его жить с нами в Медоне, он еще может стать человеком.
– Он никогда не станет человеком.
Огюст оставил ее просьбу без внимания, но отвез Розу в Медон в кабриолете. Это было дорогим удовольствием, и Роза ужаснулась, когда услышала цену.
3
Президент Фальер принял Родена в Елисейском дворце. В приглашении говорилось: «…чтобы выразить уважение мосье Родену за его вклад в искусство Франции». Президент республики рассказывал ему о письмах, адресованных просто: «Огюсту Родену, Франция», когда женщина средних лет настойчиво попросила познакомить ее со скульптором. Она представилась Огюсту как герцогиня де Шуазель. Герцогиня была американкой, замужем за французом, из старинной знатной семьи. Огюст стоял посреди роскошного ярко освещенного зала. Герцогиня оживленно болтала о его «выдающихся произведениях», а он думал, что этот светский салон мало отличается от тех, которые существовали при старом режиме. Тут было столько грудей, украшенных орденами, столько увешанных драгоценностями женщин, столько титулованной знати – куда больше, чем республиканцев, – и так много условностей и помпы, что даже неглупые люди в этой обстановке казались напыщенными и пустыми. Но Огюст не мог уйти. Герцогиня одолевала его вниманием. Видимо, ей искренне нравились его скульптуры.
– Мэтр, это счастливейший день в моей жизни! – воскликнула она. – Я так давно мечтала познакомиться с вами, поэтому и пришла на прием.
Вначале он был недоверчив, но она все твердила, что Огюст Роден – единственная причина, заставившая ее прийти сюда, и он почти поверил. Ему нравился такой интерес к его особе. Герцогиня де Шуазель проникновенно говорила о его скульптурах, казалось, она наизусть знает их перечень. Он стал внимательно присматриваться к ней. Это была довольно стройная женщина средних лет с острыми чертами лица, тонким, несколько вздернутым носом, крашеными волосами, нарумяненная и напудренная. Герцогиня ничем не отличалась от других знатных особ, которые дарили его своим вниманием в последние годы.
Ее интерес к нему был неисчерпаем. Герцогиня, не умолкая, говорила о его работе. Она не отходила от него весь вечер и вела себя так, словно это место принадлежало ей по праву.
Когда подошло время разъезда гостей, герцогиня предложила подвезти Огюста до отеля Бирон в своем автомобиле.
– Мэтр, – сказала она, – в такой поздний час вы, конечно, не поедете в Медон, ведь уже за полночь. – У него кружилась голова от бурно проведенного вечера, от разговоров, которые вела главным образом герцогиня, и, не успев опомниться, он принял ее приглашение.
Несмотря на поздний час, герцогиня не сочла неудобным зайти в отель.
Он, собственно, и не приглашал ее, да и она не настаивала на приглашении, все это выглядело естественным и само собой разумеющимся.
С кокетливым видом герцогиня удобно устроилась в его любимом кресле. Сердце ее бешено билось, и она думала, не слишком ли опрометчиво поступает. Увидев скульптурные любовные пары, она загорелась желанием стать его «величайшей страстью». Подобная связь могла прославить ее. К тому же Роден, должно быть, настоящий мужчина. Да и мужа ее эта интрижка только развлечет.
Огюст в растерянности застыл посреди комнаты, и герцогиня поняла, что она должна взять инициативу в свои руки. Она жеманно проговорила:
– Огюст, мы должны быть честными. Я никогда еще не встречала человека, чей талант меня бы так трогал. В вас огромная жизненная сила. – Она обвила его тонкими руками и прижалась к нему.
Не успел он опомниться, как они стали любовниками. Его поразила ее дикая, трепетная сила. Он не ожидал, что в этом хрупком теле таится столько страсти. Герцогиня была столь опытна в любви, что заставила его забыть обо всем на свете. Он чувствовал себя совсем молодым и простил ей все.
В Огюсте боролись два начала. Бывали моменты, когда ему претила явная лесть герцогини, ее чрезмерно накрашенное лицо, безграничная экспансивность, но он привязался к ней как к женщине, словно это могло отсрочить наступление старости. Когда друзья вслух удивлялись его связи, Огюст лишь пожимал плечами. Он не мог признаться, что ему нужны эти встречи.
Рильке намекнул, что герцогиня просто искательница приключений, но Огюста это рассердило, и он несколько дней не разговаривал с поэтом. Затем пригласил Рильке в мастерскую и потребовал объяснения.
Рильке ответил своим мягким голосом:
– Мэтр, она так напориста.
– А разве вы сами не уступаете вот таким напористым особам?
Это правда, подумал Рильке, но мэтр – другое дело. Он нуждается в таких женщинах, а Роден нет. Мэтр ни от кого не зависит. Огюст напомнил:
– У вас очень близкие отношения с принцессой Марией Гогенлоэ, а она лет на двадцать старше.
– Это другое дело, – печально сказал Рильке. Мэтр был несправедлив к нему.
Огюст, чувствуя, что положение Рильке гораздо более щекотливо, чем его, – принцесса была старше герцогини, – сразу повеселел и забыл об обиде.
Огюст пропускал мимо ушей, когда литейщики, работающие в мастерских, смеялись над герцогиней и в шутку называли ее «музой». Но он пришел в ярость, услыхав, как Бурдель назвал ее «герцогиней инфлюэнцей». Это уже предательство. И приказал Бурделю убираться. «Навсегда!» – кричал Огюст, чтобы показать, насколько зол, хотя в душе надеялся, что у Бурделя хватит ума не принимать его слова всерьез. Чтобы подавить угрызения совести, он уверял себя, что герцогиня помогает в его светских обязанностях, отлично заботится о всех делах, разбирается в скульптуре, да к тому же их интимные отношения разумны – никакой романтической чепухи, присущей молодости.
4
Герцогиня уговорила Огюста дать согласие установить памятник Виктору Гюго в просторном саду Пале-Рояль, хотя он по-прежнему был недоволен статуей и отведенным ей местом. Фигура поэта во весь рост, в полном одеянии – не тот Гюго, каким он его себе мыслил. Он пошел на компромисс, и ему казалось, что место, выбранное для памятника, слишком парадно. Но возможно, герцогиня права – иначе статуя так и погибнет в мастерской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158