В конец концов он принял от Каррье-Беллеза и Антонена Пруста пятьсот франков, чтобы оплатить стоимость материала, так как оба бюста были отлиты в бронзе.
Затем Буше, не скрывая гордости, привел к Огюсту богатого англичанина Скотта Хэллема, который выразил желание купить «Беллону» в бронзе. Огюст начал было отказываться, но Буше сразу обиделся, и Роза, наверное, тоже расстроится, подумал Огюст, и согласился. Нехотя он принялся за патинирование копии.
Когда он закончил, результат не удовлетворил его. Он переделывал работу еще два раза. Буше, который чувствовал себя в ответе, считал, что нет нужды в третьей переделке. Буше сказал:
– Вы всегда недовольны.
И когда Огюст запросил цену выше, чем было условлено вначале, англичанин воскликнул: – Значит, ваше слово ничего не стоит? Огюст резко ответил:
– Дело не в стоимости моего слова, а в стоимости моей скульптуры.
Тысяча двести франков за «Беллону» пошли на покрытие возросшей стоимости «Врат ада». Вдобавок Буше захотел приобрести копию «Человека со сломанным носом». Буше скрывал, зачем ему понадобился этот бюст, и рассердил Огюста, но Огюст дал своему другу копию, взяв с него лишь стоимость отливки в бронзе.
Куда приятнее было обменяться бюстами с Далу.
Работа над бюстом Мадлен беспокоила его больше всего. Он не мог заставить себя закончить бюст, ему казалось, что тут же кончатся и их отношения. И голова его не удовлетворяла. У Мадлен была чарующая улыбка, а в глине получалась какая-то глупая усмешка. Да и с самой Мадлен ему становилось все труднее.
Мадлен вполне серьезно спрашивала его:
– Когда ты выставишь эту работу, Огюст? Она появится в Салоне?
Он коротко ответил:
– Для Салона уже поздно.
– Сара Бернар выставила свою работу.
– А я не собираюсь.
– Ты работаешь уже почти год. – Почти.
– Бернар уходит из «Комеди Франсэз». Это уже официально известно, и портрет твоей работы в Салоне может помочь мне получить главные классические роли.
– Мне казалось, ты предпочитаешь Сарду.
– Это режиссеры предпочитают давать мне такие роли. Но в «Комеди Франсэз» я могла бы играть в пьесах Расина, Корнеля, Гюго.
– Почему бы тебе не поговорить с Гюго? Мадлен с упреком посмотрела на него.
– Ты ведь знаешь, чем это кончится. И Гюго такой старый.
– Я старше тебя почти в два раза.
– Но у тебя ни морщинки. А он просто старый козел.
– Морщины Гюго будут прекрасно выглядеть в бронзе. – Он разочарованно посмотрел на бюст и вдруг уменьшил надбровье.
– Ну вот, – нетерпеливо сказала она. – Ты тратишь часы, меняя детали в моем лице, а потом дни, чтобы снова все переделать.
– Выражение твоего лица все время меняется.
– Огюст, ты сам себе противоречишь.
– Я сделаю тебя в мраморе. Это будет мой первый бюст в мраморе.
– Как те, что ты делал для Каррье-Беллеза? Я слышала, твои лучшие работы сделаны для него.
– И худшие тоже, – пробормотал он.
Через несколько недель он решил, что можно переводить в мрамор. И когда это было сделано, бюст был установлен на колонне в римском стиле, чего потребовала Мадлен. Ему бюст не нравился, а она осталась довольна. Мадлен сказала:
– Он выглядит таким строго классическим.
– В том-то и беда, – ответил Огюст.
Он начал работать резцом, стараясь передать выражение глаз Мадлен. «Мрамор изменил выражение ее лица, – думал он, – сделал слишком жестким, неестественным, в то время как в жизни оно такое чувственное и прекрасное».
Следующую неделю он работал не покладая рук. А бюст был все так же далек от завершения, с возмущением думала Мадлен, она успеет состариться, пока он закончит. Мрамор был такой гладкий, а теперь он делает его шероховатым и заостряет скулы. Поистине, решила она про себя, Огюст становится невыносимым.
5
Раздражение Мадлен вдруг вызвало у него острое желание повидаться с кем-нибудь из друзей-художников. Он навестил Моне в его доме и студии в Ветейле, в нескольких милях от Парижа, на берегу Сены, и сразу же подумал, что зря. Сильно состарившийся художник был очень растроган и рад встрече, но появление Огюста, казалось, усугубило его мрачное настроение.
– Хотя мои картины завоевали успех, – сказал Моне, – душа рвется на части. Появились покупатели, меня принял Салон, а я убит горем. Ты скажешь, что моя жизнь – в искусстве, как говорят все друзья. И, конечно, это так, но без Камиллы я не нахожу себе места. Я твержу себе, что я отец, и это должно. помочь мне в горе, а не помогает. Я мечтал о домашнем очаге, семье, любви, и Камилла дала мне все. И так просто, никогда не единой жалобы, как бы бедны мы ни были, а мы всегда были бедны. Когда она умерла, я заложил в ломбард все до последнего, чтобы заплатить врачу. Теперь она спит вечным сном, а мне говорят, что мое спасение в том, чтобы писать. Но я даже не знаю, что писать.
Огюст был в растерянности, горе Моне потрясло его.
Когда пришло время прощаться, Моне попросил Огюста еще раз навестить его.
– Я знаю, тебе это нелегко, Роден, со мной невесело, но твой приход помог мне. Излил тебе душу, И стало как-то легче. Я словно ожил. Приходи еще, прошу тебя. Придешь?
– Да.
Моне облегченно вздохнул и сказал:
– Я слышал, ты пошел в гору, от женщин отбоя нет, о тебе говорят.
– Да, это так.
Огюст, которого сначала обидело отсутствие у Моне интереса к его работам, теперь был рад, что сам не заговорил о них.
6
Огюст с новым подъемом вернулся к работе над «Вратами» – несчастье Моне открыло ему еще одну сторону человеческих страданий. Но работа засасывала словно трясина. Вот уже год он трудится на «Вратами», и, казалось, чем больше над ними работаешь, тем дальше они от завершения. Стоило закончить какую-нибудь деталь, как возникала необходимость в другой. Чем больше он создавал фигур, тем больше их требовалось.
Он устал и был рад, когда старый друг Легро, поселившийся в Лондоне, пригласил его к себе. Он тут же принял приглашение.
Легро сообщил, что «Беллона», которую он продал Скотту Хэллему, и «Человек со сломанным носом», подаренный Буше, будут выставлены в галерее Грос-венор в Лондоне и что Роден приглашен на открытие выставки в качестве почетного гостя.
Лондон показался Огюсту мрачным городом, но ему понравились его прочные здания, обилие камня, многочисленные образцы готической архитектуры. Он немедленно отправился в Британский музей, горя желанием увидеть эллинские мраморы.
Его пленили гравюры Легро. Легро, завоевавший репутацию прекрасного гравера, несколько дней знакомил Огюста с искусством гравирования сухой иглой. Огюсту очень понравился этот процесс: в лучших образцах изображение получалось ясным, выразительным и точным. Напоминало резьбу по камню, но рисунок более изощренный, утонченный, нежный, Огюст быстро овладел этим искусством.
Наибольшее внимание на открытии выставки привлекли две скульптуры Родена, хотя экспонировалось еще двадцать произведений других авторов. Огюст узнал, что «Беллона» была продана за две тысячи четыреста франков – вдвое больше, чем он за нее получил. Значит, его работы уже приносят прибыль – эта мысль его поразила, Он понимал, что следует возмутиться, но печальный пример Моне напоминал, как опасно впадать в бесплодную жалость к себе. «Человек со сломанным носом» – его выставил Буше – не был предназначен для продажи. Он понял: Буше выставил скульптуру, чтобы его, Огюста, произведения стали известны в Англии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Затем Буше, не скрывая гордости, привел к Огюсту богатого англичанина Скотта Хэллема, который выразил желание купить «Беллону» в бронзе. Огюст начал было отказываться, но Буше сразу обиделся, и Роза, наверное, тоже расстроится, подумал Огюст, и согласился. Нехотя он принялся за патинирование копии.
Когда он закончил, результат не удовлетворил его. Он переделывал работу еще два раза. Буше, который чувствовал себя в ответе, считал, что нет нужды в третьей переделке. Буше сказал:
– Вы всегда недовольны.
И когда Огюст запросил цену выше, чем было условлено вначале, англичанин воскликнул: – Значит, ваше слово ничего не стоит? Огюст резко ответил:
– Дело не в стоимости моего слова, а в стоимости моей скульптуры.
Тысяча двести франков за «Беллону» пошли на покрытие возросшей стоимости «Врат ада». Вдобавок Буше захотел приобрести копию «Человека со сломанным носом». Буше скрывал, зачем ему понадобился этот бюст, и рассердил Огюста, но Огюст дал своему другу копию, взяв с него лишь стоимость отливки в бронзе.
Куда приятнее было обменяться бюстами с Далу.
Работа над бюстом Мадлен беспокоила его больше всего. Он не мог заставить себя закончить бюст, ему казалось, что тут же кончатся и их отношения. И голова его не удовлетворяла. У Мадлен была чарующая улыбка, а в глине получалась какая-то глупая усмешка. Да и с самой Мадлен ему становилось все труднее.
Мадлен вполне серьезно спрашивала его:
– Когда ты выставишь эту работу, Огюст? Она появится в Салоне?
Он коротко ответил:
– Для Салона уже поздно.
– Сара Бернар выставила свою работу.
– А я не собираюсь.
– Ты работаешь уже почти год. – Почти.
– Бернар уходит из «Комеди Франсэз». Это уже официально известно, и портрет твоей работы в Салоне может помочь мне получить главные классические роли.
– Мне казалось, ты предпочитаешь Сарду.
– Это режиссеры предпочитают давать мне такие роли. Но в «Комеди Франсэз» я могла бы играть в пьесах Расина, Корнеля, Гюго.
– Почему бы тебе не поговорить с Гюго? Мадлен с упреком посмотрела на него.
– Ты ведь знаешь, чем это кончится. И Гюго такой старый.
– Я старше тебя почти в два раза.
– Но у тебя ни морщинки. А он просто старый козел.
– Морщины Гюго будут прекрасно выглядеть в бронзе. – Он разочарованно посмотрел на бюст и вдруг уменьшил надбровье.
– Ну вот, – нетерпеливо сказала она. – Ты тратишь часы, меняя детали в моем лице, а потом дни, чтобы снова все переделать.
– Выражение твоего лица все время меняется.
– Огюст, ты сам себе противоречишь.
– Я сделаю тебя в мраморе. Это будет мой первый бюст в мраморе.
– Как те, что ты делал для Каррье-Беллеза? Я слышала, твои лучшие работы сделаны для него.
– И худшие тоже, – пробормотал он.
Через несколько недель он решил, что можно переводить в мрамор. И когда это было сделано, бюст был установлен на колонне в римском стиле, чего потребовала Мадлен. Ему бюст не нравился, а она осталась довольна. Мадлен сказала:
– Он выглядит таким строго классическим.
– В том-то и беда, – ответил Огюст.
Он начал работать резцом, стараясь передать выражение глаз Мадлен. «Мрамор изменил выражение ее лица, – думал он, – сделал слишком жестким, неестественным, в то время как в жизни оно такое чувственное и прекрасное».
Следующую неделю он работал не покладая рук. А бюст был все так же далек от завершения, с возмущением думала Мадлен, она успеет состариться, пока он закончит. Мрамор был такой гладкий, а теперь он делает его шероховатым и заостряет скулы. Поистине, решила она про себя, Огюст становится невыносимым.
5
Раздражение Мадлен вдруг вызвало у него острое желание повидаться с кем-нибудь из друзей-художников. Он навестил Моне в его доме и студии в Ветейле, в нескольких милях от Парижа, на берегу Сены, и сразу же подумал, что зря. Сильно состарившийся художник был очень растроган и рад встрече, но появление Огюста, казалось, усугубило его мрачное настроение.
– Хотя мои картины завоевали успех, – сказал Моне, – душа рвется на части. Появились покупатели, меня принял Салон, а я убит горем. Ты скажешь, что моя жизнь – в искусстве, как говорят все друзья. И, конечно, это так, но без Камиллы я не нахожу себе места. Я твержу себе, что я отец, и это должно. помочь мне в горе, а не помогает. Я мечтал о домашнем очаге, семье, любви, и Камилла дала мне все. И так просто, никогда не единой жалобы, как бы бедны мы ни были, а мы всегда были бедны. Когда она умерла, я заложил в ломбард все до последнего, чтобы заплатить врачу. Теперь она спит вечным сном, а мне говорят, что мое спасение в том, чтобы писать. Но я даже не знаю, что писать.
Огюст был в растерянности, горе Моне потрясло его.
Когда пришло время прощаться, Моне попросил Огюста еще раз навестить его.
– Я знаю, тебе это нелегко, Роден, со мной невесело, но твой приход помог мне. Излил тебе душу, И стало как-то легче. Я словно ожил. Приходи еще, прошу тебя. Придешь?
– Да.
Моне облегченно вздохнул и сказал:
– Я слышал, ты пошел в гору, от женщин отбоя нет, о тебе говорят.
– Да, это так.
Огюст, которого сначала обидело отсутствие у Моне интереса к его работам, теперь был рад, что сам не заговорил о них.
6
Огюст с новым подъемом вернулся к работе над «Вратами» – несчастье Моне открыло ему еще одну сторону человеческих страданий. Но работа засасывала словно трясина. Вот уже год он трудится на «Вратами», и, казалось, чем больше над ними работаешь, тем дальше они от завершения. Стоило закончить какую-нибудь деталь, как возникала необходимость в другой. Чем больше он создавал фигур, тем больше их требовалось.
Он устал и был рад, когда старый друг Легро, поселившийся в Лондоне, пригласил его к себе. Он тут же принял приглашение.
Легро сообщил, что «Беллона», которую он продал Скотту Хэллему, и «Человек со сломанным носом», подаренный Буше, будут выставлены в галерее Грос-венор в Лондоне и что Роден приглашен на открытие выставки в качестве почетного гостя.
Лондон показался Огюсту мрачным городом, но ему понравились его прочные здания, обилие камня, многочисленные образцы готической архитектуры. Он немедленно отправился в Британский музей, горя желанием увидеть эллинские мраморы.
Его пленили гравюры Легро. Легро, завоевавший репутацию прекрасного гравера, несколько дней знакомил Огюста с искусством гравирования сухой иглой. Огюсту очень понравился этот процесс: в лучших образцах изображение получалось ясным, выразительным и точным. Напоминало резьбу по камню, но рисунок более изощренный, утонченный, нежный, Огюст быстро овладел этим искусством.
Наибольшее внимание на открытии выставки привлекли две скульптуры Родена, хотя экспонировалось еще двадцать произведений других авторов. Огюст узнал, что «Беллона» была продана за две тысячи четыреста франков – вдвое больше, чем он за нее получил. Значит, его работы уже приносят прибыль – эта мысль его поразила, Он понимал, что следует возмутиться, но печальный пример Моне напоминал, как опасно впадать в бесплодную жалость к себе. «Человек со сломанным носом» – его выставил Буше – не был предназначен для продажи. Он понял: Буше выставил скульптуру, чтобы его, Огюста, произведения стали известны в Англии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158