посол и поверенный, которые жили здесь же, спали; тихо было в парке, и солнце, пробивавшее стрельчатую, диковинную листву, казалось бесцветным, зато трава обретала свой истинный цвет, какой-то совершенно особый, возможный только здесь, в Африке.
Архипкин знал, что в шесть полицейские, дежурившие у входа в посольство, будут меняться; при этом они долго разговаривают, иногда негромко поют, особенно когда день обещал быть с ветром, не таким душным; казалось, они чувствовали погоду без барометра.
Подъехал полицейский джип, из кузова выпрыгнули три парня, поправили автоматы, засмеялись чему-то, начали тихо переговариваться, и в это как раз время Архипкин услыхал – где-то совсем поблизости – тихий, задыхающийся голос:
– Мужчина, да помоги же!
Странность обращения, легкий акцент испугали Архипкина, он даже присел возле забора; оглянувшись, увидел человека, который пытался дотянуться до острой пики – забор посольства состоял из металлических панелей и пик, колониальный стиль, остался от испанцев; на пике раскачивался маленький сверток; для тяжести к свертку был привязан камень.
– Помоги же! – судорожно повторил мужчина, стоявший на улице, и оглянулся на полицейских.
Те, видимо, заметили его.
Архипкин услыхал, как один из полицейских крикнул что-то мужчине за оградой, потом все они побежали; рванул с места джип. Архипкин подцепил граблями сверток, перебросил его на советскую территорию; мужчина счастливо улыбнулся и бросился в узенький переулок; джип скрипуче затормозил – улочка как тропинка, там два велосипедиста с трудом разъедутся.
Прогрохотала автоматная очередь. Архипкин, подхватив сверток, бросился к посольству. Автомат ударил еще раз, потом настала тишина...
Славин перечитал листок из свертка:
«Я отправлял вам письмо про то, как американы вербовали нашего гада в «Хилтоне». Отправил по почте. Дошло ли? Не ведаю. Американов тех я снова видал в «Хилтоне», а гада нет. Ладно, я старый, меня война поломала, апосля нее намыкался, поскитался, поплакал в подушки готелей, а он-то чего? С сытой рожей и молодой? Коли то мое письмо не дошло, знайтя, вербанули американы нашего».
– А что за письмо он отправил? – спросил Дулов.
– После войны работал в Германии, – не ответив на вопрос, заметил Славин. – «Готель» пишут те, кто долго жил в Германии.
– И украинцы говорят «готель», – возразил Дулов.
– Верно. Но русские, которые жили в Германии, все, как один, говорят так же. Я работал с перемещенными в конце войны, знаю. Ну, где садовник?
Архипкин вошел в кабинет боком, остановился у двери и, как показалось Славину, хотел щелкнуть каблуками.
«Из сержантов, наверное, – подумал Славин. – Помкомвзвода был, не иначе».
– Садитесь, Олег Карпович, – сказал Славин. – Чайку попьем?
– Спасибо, от чая не откажусь.
– Он у нас ивановский, – пояснил Дулов. – Ивановские водохлебы...
– Я слыхал, что главные водохлебы в Шуе жили, – сказал Славин, – или неверно, Олег Карпович?
– Шуйские всегда поболее ивановских хлебали, стаканов по десять – пятнадцать...
– Неужели? Пятнадцать стаканов! Возможно ли?!
– Ставьте самовар – покажу, – улыбнулся наконец Архипкин; напряженность, которая просматривалась в нем с самого начала разговора, перестала быть столь явной.
– А шуйские чем-то от ивановских отличаются? – медленно гнул свое Славин. – Или вы все на одно лицо? Я, например, рязанцев от курян легко отличаю.
– Так то понятно, – согласился Архипкин. – Курянин – южный, у него глаза с черным отливом, а рязанец косопузый, ближе к нам, блондинистый...
– А тот мужчина, что сверток перебрасывал, он, по-вашему, из какой области?
– Да я его и не разглядел толком.
– Черноглазый?
– Ей-богу, не понял, а особливо, когда палить начали, у меня и вовсе память отшибло: войны нет, а с автоматов шмаляют, как в ту пору, от живота.
– Вы видели, что полицейские стреляли от живота?
– Может, и не видел, может, показалось мне так...
– Пошли в парк, постоим на том месте, где все произошло, повспоминаем, а?
– Пошли, – согласился Архипкин, страдающе посмотрев на Дулова. – Только я не помню ничего, говорю ж, от страха занемел даже.
...В парке Архипкин остановился в том месте, где неизвестный бросил сверток, кивнул на пику:
– Вот тут он повис.
Славин подошел к забору: виден узенький переулок, идет под гору.
– Когда стрелять начали, он бежал, петляя? – спросил Славин.
– Не, он петлять начал, когда на велосипед прыгнул.
– Ах, у него там велосипед стоял?
– Ну да. К стене прислонен был. Дамский.
– Переулок в улицу упирается... Он куда повернул – направо или налево?
– Ясное дело, налево – там под гору идет, убегать сподручней.
– А куда ведет та улица?
– Не знаю, я выхожу с посольства редко, по ихнему-то не понимаю, заплутаешь еще...
– Та улица ведет к вокзалу, – сказал Дулов. – Она вливается в проспект, там трамвай, много машин, там его не возьмешь.
– Вы убеждены, они его не убили? – спросил Славин.
– Я выскочил из квартиры на балкон, мне все видно было... Он ушел, потому что они бежали вниз по переулку и никого перед ними не было. А когда они добежали до конца переулка, стрелять не стали, видимо, он махнул проходными дворами, там их много, – сказал Дулов.
– Проверили?
– Да. Если б они его убили, по радио сообщили непременно: нас лягнуть не преминули бы, – убежденно сказал Дулов. – Наверняка ушел.
– Он седой был? – спросил Славин.
– Да и не поймешь... Пегий, – ответил Архипкин. – А может, блондин, выгорел, может...
– Одет был во что?
– Как во что? – удивился Архипкин. – В костюм.
– Это я понимаю... Какого цвета костюм? Старый или новый? В галстуке? Или нет?
– Вот напасть-то, – вздохнул Архипкин, – ну, ей-бо, как отшибло...
– Шрама на лице не было?
– Шрама не было. Рука у него, правда, беспалая. То ли одного нет пальца, то ли двух – это я заприметил.
– Вот это уже важно. Он вам что-нибудь говорил?
– Ничего не говорил. Только сначала шепнул, мол, мужчина, подмоги...
– Как?! «Мужчина»?
– Или «мужчина», или «человек», точно сказать не могу.
– Если сказал «человек» – значит, украинец, – заметил Дулов.
– Не обязательно, – возразил Славин. – Мой друг, чистокровный русский, воронежец, обычно говорит, обращаясь к друзьям, «человек», «человече»... Голос какой? Испитой? Хриплый? Или нормальный?
– Хриплый голос, это вот точно, хриплый...
– А приметы так и не можете припомнить?
– Ей-бо, не могу, зачем зазря в грех вас вводить?
...Славин вернулся в кабинет, обложился справочниками: он искал бары, где играли в бильярд, особенно в районе вокзала. Нашел четыре: «Веселые козлята», «Неаполь», «Каса бланка» и «Лас Вегас».
Потом снова пригласил Архипкина.
– Олег Карпович, – спросил Славин, – вы в бильярд умеете играть?
– Плохо. С шоферами, бывало, погоняешь, шутки ради...
– Придется вам со мною поиграть.
– Да у нас не стол, а смехота одна.
– Мы с вами не в посольстве будем играть. В городе.
– Так в городе бильярды только в вертепах, нас упреждали...
– Вдвоем не страшно, – сказал Славин, подмигнув Архипкину. – Как, Олег Карпович?
– Если надо, значит, надо, – степенно ответил тот.
– Теперь вот что, – продолжил Славин, – мы с вами будем искать «беспалого». Но, быть может, нам повстречается другой русский, я вам его покажу. Поговорите с ним, ладно?
– Не советский? – спросил Архипкин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77