Ну сукин сын, а?! Н-да... Танцует. И это что – улика?
– Еще какая.
– Это, увы, не улика. У меня нет улик. У вас, впрочем, тоже. Но я хочу спросить: у вас и у Славина достаточно фактов, чтобы вообще исключить Зотова из числа подозреваемых?
– Я привык верить Славину.
– Я, знаете ли, тоже, но, тем не менее, вы мне не ответили.
– Если Славин настаивает на честности Зотова, я не могу ему не верить.
– Мне не нужны утверждения по поводу зотовской честности. Мне нужны факты по поводу его непричастности к этому делу, Константин Иванович.
– Я сейчас же отправлю Славину телеграмму. Хотя я подготовил совершенно иную – добро на возвращение.
– Придется переписать. – Генерал Федоров снял трубку правительственного телефона, набрал номер. – Алло, здравствуйте, когда вы ждете Василия Лукьяныча? Ах, улетел... Понятно, а кто на хозяйстве? Ага, спасибо. – Он набрал второй номер. – Николай Григорьевич, здравствуйте, это Федоров, из КГБ, добрый день. Да, ничего, спасибо. Николай Григорьевич, у меня вопрос – вы принимали участие в переговорах с Нагонией? Именно. А кто готовил материалы? Нет, нет, я имею в виду специальные поставки. Так. Ясно. Из какого отдела? Дубов? Мой заместитель к вам собирается, генерал Константинов, найдете время? Ах, вот в чем дело, ну-ну. Спасибо. До свидания.
Петр Георгиевич положил трубку, снял очки, спрятал их в футляр.
– Вот так, – сказал он. – По вопросам экономики материалы готовил Дубов. А вас поздравляю – у него уже сидит Проскурин, четко работаете, генерал, четко. Готовьте постановление, связывайтесь с Прокуратурой, будем эксгумировать труп.
В заключении специалистов, участвовавших в эксгумации трупа Винтер и проведении экспертизы, говорилось, что отек обоих легких был вызван применением препарата с острым запахом, неизвестного нашей фармакологии. При исследовании остатков препарата выяснилось, что потеря сознания могла наступить через тридцать – сорок секунд после применения препарата, однако смерть приходит значительно позже. Поскольку препарат нам неизвестен, то действия врачей, оказывавших первую помощь О. В. Винтер, следует считать совершенно правильными; мы, нижеподписавшиеся, не знаем, какое противодействующее средство можно было применить, дабы спасти жизнь Винтер. При этом на поставленный перед нами вопрос о беременности покойной следует дать отрицательный ответ.
Мы должны также дать отрицательный ответ и на вопрос о наличии в организме покойной каких-либо следов хронического легочного заболевания. Можно утверждать, что покойная до введения в ее организм неизвестного препарата была абсолютно здорова».
«Славину.
По возможности ускорьте ответ на вопрос о представительстве «Кук и сыновья». Интерес к Дубову тщательно маскируйте.
Центр».
«Центр.
Представительства «Кук и сыновья» в Луисбурге нет. Для Дубова двухкомнатный люкс номер 1096 был снят двенадцать раз, начиная с марта 1976 года по июль. Стоимость номера 95 долларов в сутки. Ежемесячная заработная плата Дубова в период с марта по июль составляла 500 долларов.
Славин».
ГЛЭББ
– Вы один, Эндрю?
Зотов удивленно отступил в прихожую, в темноте лестничной площадки (он снимал квартиру в доме, где рано ложились спать) стояла Пилар. Лицо ее в темном обрамлении волос было тревожным, бледным.
– Входите, Пилар, рад видеть. Как вы меня разыскали?
– Милый, милый Эндрю...
– Что случилось? Вы чем-то встревожены. Заходите же.
– Спасибо. Можно пройти на балкон?
– Куда угодно. Только там еще более душно, чем здесь.
– Эндрю, выслушайте меня. Я пришла сказать вам не про то, что люблю вас и готова быть с вами где угодно: в России ли, если захотите меня взять туда; здесь ли, если решите остаться; в другом ли месте, если надумаете уехать. Погодите, Эндрю, вы обещали меня выслушать. Вы не видели Глэбба два дня, я – тоже. Он не просто торговец, Эндрю, он, мне кажется, связан с СИА...
– С кем?
– СИА. Так мы, испанцы, называем ЦРУ. И не появляется он неспроста, милый Эндрю. У них что-то случилось. Я не знаю, что у них случилось, но Лоренс сказал, что теперь, после того что произошло, они могут подвести нескольких русских, вас – в том числе.
– Что за ерунда, Пилар?! Я ничего понять не могу.
– Нежный мой, седой человек, вы поймете меня. Я бы никогда не посмела прийти к вам с этим, Эндрю, но та женщина, которая не позволяла мне прийти к вам с этим признанием раньше... Словом, Ольги нет более, она умерла...
– Что?!
– Да. Скоропостижно умерла, ее похоронили два дня назад...
Зотов присел на краешек плетеного стула, оперся локтями о решетку балкона, сжал ладонями виски...
– Почему же никто ничего не сообщил? Да послушайте же, это бред, это глупая шутка, этого не может быть, Пилар!
– Тише. Родной мой человек, это правда.
– Какой же код... – Зотов поднялся. – Вы не знаете, какой код в Париж? Говорят, что можно звонить через Париж. Как вы узнали про Ольгу? Что с нею? Автокатастрофа?
– Я не знаю подробностей. Я знаю одно: ее нет больше. Я не знаю парижского кода, если хотите, я закажу разговор через Мадрид. У вас нет чего-нибудь выпить, меня всю трясет...
– Там... В баре. Сейчас.
– Я возьму, не тревожьтесь. Вам со льдом?
– Что? Да, со льдом. Нет, не надо льда, налейте стакан, безо всякого льда.
Пилар принесла на подносе рюмку красного вина себе и большой фужер с виски для Зотова. Она неотрывно смотрела, как он медленно выпил; закурила ему сигарету – пальцы ее были холодны и нежны, она провела ими по лицу Зотова, как слепая, трепетно и осторожно.
– Нежный вы мой, – продолжала она шепотом, – я чувствую над вами горе, тяжесть я чувствую, позвольте мне остаться подле. Я знаю, вам это запрещено, но я буду жить здесь так, что никто не узнает и не увидит меня. Или давайте я увезу вас к себе...
– Что? Погодите, Пилар, я пока ничего не понимаю, милая. Вы убеждены, что в Москву можно позвонить через Мадрид?
Пилар сняла трубку телефона – квартира, которую занимал Зотов, была нашпигована аппаратами, даже в ванной стоял розовый телефон – и набрала код Мадрида.
– Росита, здравствуй, родная. Да, я. Ты можешь помочь мне? Да, очень важно. Это для человека, которого я люблю, я писала тебе, это Зотов. Да. Спасибо. Закажи немедленно Москву, отсюда дозвониться невозможно. Да. Записывай номер. Какой номер, Эндрю?
– Сейчас. Спасибо. А куда же звонить, если ее нет? Мой домашний... Погодите. Я забыл. Но ведь...
– С кем вы хотите говорить?
– С ее отцом...
Пилар продиктовала номер:
– Росита, как только дадут Москву, звони мне по коду, сюда, я сейчас у Эндрю. Восемьсот три пятнадцать сорок восемь. И держи трубку к трубке. Я... Мы ждем, мы очень ждем, Росита. Это так важно для нас...
Через два часа Пилар вышла из квартиры. В машине ее ждал Глэбб. На другой стороне стоял звероподобный «форд», набитый пассажирами в шляпах.
– Ну? – спросил Глэбб. – Как?
– Знаешь, мне жаль его.
– Мне тоже. Тем не менее, ты его уложила?
– Мне его жаль, – повторила Пилар. – Дай мне, пожалуйста, сигарету, мои кончились.
– Жалей «Умного», гвапенья. Он – твой компаньон, как-никак. Мы работаем жестокое дело, и надо уметь контролировать сердце.
– Я не уложила его, Джон. Это было бы противоестественно, поверь, я женщина, я это чувствую лучше. Ты ошибся в расчете.
– Я не ошибаюсь, когда рассчитываю мужчин. Как он отнесся к тому, что может быть скандал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
– Еще какая.
– Это, увы, не улика. У меня нет улик. У вас, впрочем, тоже. Но я хочу спросить: у вас и у Славина достаточно фактов, чтобы вообще исключить Зотова из числа подозреваемых?
– Я привык верить Славину.
– Я, знаете ли, тоже, но, тем не менее, вы мне не ответили.
– Если Славин настаивает на честности Зотова, я не могу ему не верить.
– Мне не нужны утверждения по поводу зотовской честности. Мне нужны факты по поводу его непричастности к этому делу, Константин Иванович.
– Я сейчас же отправлю Славину телеграмму. Хотя я подготовил совершенно иную – добро на возвращение.
– Придется переписать. – Генерал Федоров снял трубку правительственного телефона, набрал номер. – Алло, здравствуйте, когда вы ждете Василия Лукьяныча? Ах, улетел... Понятно, а кто на хозяйстве? Ага, спасибо. – Он набрал второй номер. – Николай Григорьевич, здравствуйте, это Федоров, из КГБ, добрый день. Да, ничего, спасибо. Николай Григорьевич, у меня вопрос – вы принимали участие в переговорах с Нагонией? Именно. А кто готовил материалы? Нет, нет, я имею в виду специальные поставки. Так. Ясно. Из какого отдела? Дубов? Мой заместитель к вам собирается, генерал Константинов, найдете время? Ах, вот в чем дело, ну-ну. Спасибо. До свидания.
Петр Георгиевич положил трубку, снял очки, спрятал их в футляр.
– Вот так, – сказал он. – По вопросам экономики материалы готовил Дубов. А вас поздравляю – у него уже сидит Проскурин, четко работаете, генерал, четко. Готовьте постановление, связывайтесь с Прокуратурой, будем эксгумировать труп.
В заключении специалистов, участвовавших в эксгумации трупа Винтер и проведении экспертизы, говорилось, что отек обоих легких был вызван применением препарата с острым запахом, неизвестного нашей фармакологии. При исследовании остатков препарата выяснилось, что потеря сознания могла наступить через тридцать – сорок секунд после применения препарата, однако смерть приходит значительно позже. Поскольку препарат нам неизвестен, то действия врачей, оказывавших первую помощь О. В. Винтер, следует считать совершенно правильными; мы, нижеподписавшиеся, не знаем, какое противодействующее средство можно было применить, дабы спасти жизнь Винтер. При этом на поставленный перед нами вопрос о беременности покойной следует дать отрицательный ответ.
Мы должны также дать отрицательный ответ и на вопрос о наличии в организме покойной каких-либо следов хронического легочного заболевания. Можно утверждать, что покойная до введения в ее организм неизвестного препарата была абсолютно здорова».
«Славину.
По возможности ускорьте ответ на вопрос о представительстве «Кук и сыновья». Интерес к Дубову тщательно маскируйте.
Центр».
«Центр.
Представительства «Кук и сыновья» в Луисбурге нет. Для Дубова двухкомнатный люкс номер 1096 был снят двенадцать раз, начиная с марта 1976 года по июль. Стоимость номера 95 долларов в сутки. Ежемесячная заработная плата Дубова в период с марта по июль составляла 500 долларов.
Славин».
ГЛЭББ
– Вы один, Эндрю?
Зотов удивленно отступил в прихожую, в темноте лестничной площадки (он снимал квартиру в доме, где рано ложились спать) стояла Пилар. Лицо ее в темном обрамлении волос было тревожным, бледным.
– Входите, Пилар, рад видеть. Как вы меня разыскали?
– Милый, милый Эндрю...
– Что случилось? Вы чем-то встревожены. Заходите же.
– Спасибо. Можно пройти на балкон?
– Куда угодно. Только там еще более душно, чем здесь.
– Эндрю, выслушайте меня. Я пришла сказать вам не про то, что люблю вас и готова быть с вами где угодно: в России ли, если захотите меня взять туда; здесь ли, если решите остаться; в другом ли месте, если надумаете уехать. Погодите, Эндрю, вы обещали меня выслушать. Вы не видели Глэбба два дня, я – тоже. Он не просто торговец, Эндрю, он, мне кажется, связан с СИА...
– С кем?
– СИА. Так мы, испанцы, называем ЦРУ. И не появляется он неспроста, милый Эндрю. У них что-то случилось. Я не знаю, что у них случилось, но Лоренс сказал, что теперь, после того что произошло, они могут подвести нескольких русских, вас – в том числе.
– Что за ерунда, Пилар?! Я ничего понять не могу.
– Нежный мой, седой человек, вы поймете меня. Я бы никогда не посмела прийти к вам с этим, Эндрю, но та женщина, которая не позволяла мне прийти к вам с этим признанием раньше... Словом, Ольги нет более, она умерла...
– Что?!
– Да. Скоропостижно умерла, ее похоронили два дня назад...
Зотов присел на краешек плетеного стула, оперся локтями о решетку балкона, сжал ладонями виски...
– Почему же никто ничего не сообщил? Да послушайте же, это бред, это глупая шутка, этого не может быть, Пилар!
– Тише. Родной мой человек, это правда.
– Какой же код... – Зотов поднялся. – Вы не знаете, какой код в Париж? Говорят, что можно звонить через Париж. Как вы узнали про Ольгу? Что с нею? Автокатастрофа?
– Я не знаю подробностей. Я знаю одно: ее нет больше. Я не знаю парижского кода, если хотите, я закажу разговор через Мадрид. У вас нет чего-нибудь выпить, меня всю трясет...
– Там... В баре. Сейчас.
– Я возьму, не тревожьтесь. Вам со льдом?
– Что? Да, со льдом. Нет, не надо льда, налейте стакан, безо всякого льда.
Пилар принесла на подносе рюмку красного вина себе и большой фужер с виски для Зотова. Она неотрывно смотрела, как он медленно выпил; закурила ему сигарету – пальцы ее были холодны и нежны, она провела ими по лицу Зотова, как слепая, трепетно и осторожно.
– Нежный вы мой, – продолжала она шепотом, – я чувствую над вами горе, тяжесть я чувствую, позвольте мне остаться подле. Я знаю, вам это запрещено, но я буду жить здесь так, что никто не узнает и не увидит меня. Или давайте я увезу вас к себе...
– Что? Погодите, Пилар, я пока ничего не понимаю, милая. Вы убеждены, что в Москву можно позвонить через Мадрид?
Пилар сняла трубку телефона – квартира, которую занимал Зотов, была нашпигована аппаратами, даже в ванной стоял розовый телефон – и набрала код Мадрида.
– Росита, здравствуй, родная. Да, я. Ты можешь помочь мне? Да, очень важно. Это для человека, которого я люблю, я писала тебе, это Зотов. Да. Спасибо. Закажи немедленно Москву, отсюда дозвониться невозможно. Да. Записывай номер. Какой номер, Эндрю?
– Сейчас. Спасибо. А куда же звонить, если ее нет? Мой домашний... Погодите. Я забыл. Но ведь...
– С кем вы хотите говорить?
– С ее отцом...
Пилар продиктовала номер:
– Росита, как только дадут Москву, звони мне по коду, сюда, я сейчас у Эндрю. Восемьсот три пятнадцать сорок восемь. И держи трубку к трубке. Я... Мы ждем, мы очень ждем, Росита. Это так важно для нас...
Через два часа Пилар вышла из квартиры. В машине ее ждал Глэбб. На другой стороне стоял звероподобный «форд», набитый пассажирами в шляпах.
– Ну? – спросил Глэбб. – Как?
– Знаешь, мне жаль его.
– Мне тоже. Тем не менее, ты его уложила?
– Мне его жаль, – повторила Пилар. – Дай мне, пожалуйста, сигарету, мои кончились.
– Жалей «Умного», гвапенья. Он – твой компаньон, как-никак. Мы работаем жестокое дело, и надо уметь контролировать сердце.
– Я не уложила его, Джон. Это было бы противоестественно, поверь, я женщина, я это чувствую лучше. Ты ошибся в расчете.
– Я не ошибаюсь, когда рассчитываю мужчин. Как он отнесся к тому, что может быть скандал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77