– С ней все новости становятся конструктивными.
– По моим сведениям, банки Цюриха и Лондона зафиксировали интерес Европы к режиму Грисо. Кто-то – мы еще не выяснили точно, кто именно, – вложил в реконструкцию Нагонии около пятидесяти миллионов марок. Это, понятно, не деньги, но это шаг, Майкл. Европа начинает показывать зубы.
– Пусть.
– Все не так просто. Я до сих пор работаю в Чили крадучись , Майкл, а бизнес этого не терпит.
– Я понимаю.
Вошел мажордом – во фраке и белых перчатках, высокий, молчаливый малаец. Он положил перед Вэлшем меню в тяжелой красной коже.
– Советую попросить фазаний бульон и осетрину, они это хорошо готовят, – сказал Грин.
– Простите, сэр, – заметил мажордом, – но я не советовал бы заказывать осетрину; я посмотрел рыбу, которую доставили из Тебриза, она лишена той жирности, которая делает ее деликатесом. Я бы предложил скияки, из Токио привезли туши двух бычков, откормленных пивом, массаж им делали постоянно, со дня рождения, мясо, по-моему, удовлетворяет высшим стандартам.
– Стандарты одинаковы, – хмыкнул Грин, – только поэтому они и остались стандартами. Но если вы полагаете, что скияки лучше, – давайте будем есть скияки.
– Простите, Нелсон, – поморщился Вэлш, – но я не могу есть телятину, мне жаль телят, я любуюсь ими на ферме, я их кормлю с рук молоком из соски.
– Тогда, сэр, – сказал мажордом, подплыв к Вэлшу, – я бы порекомендовал вам ангулас, очень тонизирует, наш Пабло великолепно готовит это блюдо, не хуже, чем в Сантьяго-де-Компостела.
– Прекрасно, ангулас – это очень хорошо, я до сих пор помню их вкус после Чили, там в Пуэрто-Монт невероятный рыбный рынок, а как готовят ангулас!
Мажордом неслышно вышел, ступая по толстому белому ковру осторожно, словно охотник, скрадывающий зверя.
– Ситуация в Нагонии разнится от чилийской, Нелсон, – продолжал Вэлш, проводив задумчивым взглядом прямую спину малайца. – Люди Яна Смита подготовили прекрасные фотоматериалы о жестокостях африканцев против белого меньшинства – это впечатляет. Уже есть записи бесед с жертвами, великолепно поставлено, никто не посмеет опровергать, сработано как надо. Так что наша помощь будет в Нагонии актом высоко гуманным, необходимым, понимаете? Причем я продумываю ряд занятных ходов: мистер Огано...
– Кто это?
– На каком свете вы живете, Нелсон?
– На грешном.
– Огано – лидер националистов, он войдет в Нагонию, мы с ним работаем уже три года... Так вот, Огано подвергнет нас сокрушительной критике, понимаете?
– Не понимаю. Нас и так достаточно костят во всем мире, хватит, надоело.
– Нелсон, положитесь в тактике на меня. Если бы мы доработали до конца с Пиночетом, если бы у нас тогда был в Москве такой человек, которого мы имеем сейчас, свержение Альенде надо было проводить под лозунгом национальной революции, борьбы за демократию и компетентность. И Пиночет был обязан обрушиться на нас за экономическую блокаду: «Это вы, проклятые янки, не давали Альенде автомобилей и запасных частей к ним! Это вы, проклятые янки, не поставляли нам горное оборудование! Это вы, таким образом, привели страну к экономическому хаосу и погубили нашу гордость – доктора Альенде!» И вам бы пришлось отправить туда машины и оборудование, вам бы тогда не пришлось красться, Нелсон. Мы учли урок. В Нагонии схема более гибкая.
– А вам не кажется, что, разрешая поносить себя, мы, получив определенные дивиденды в настоящем, куда как больше потеряем в будущем?
– Ваше мнение?
– Пить фазаний бульон.
Вэлш оглянулся: за его спиной стояли два официанта, а рядом, как сфинкс, мажордом.
Когда чашки были поставлены (жесты у официантов балериньи, вышколены), Грин набросился на бульон так, словно он вчера держал голодовку.
– Фазана надо есть горячим, – пояснил он, – самый полезный бульон – фазаний, спасает от болезней поджелудочной железы, масса панкреотина.
Он съел бульон стремительно, отставил чашку («Все-таки в нем виден фермер среднего Запада, – отметил Вэлш, – слава богу, к нему ничего не пристало от нуворишей; тарелку, а чаще миску, именно так отодвигают мои ковбои»), обвалился грудью на стол:
– Майкл, Пентагон будет делать то, о чем вы меня просили, но это состоится в самый последний момент, им надо поиграть в самостоятельность – это бывает с молодыми министрами. Вертолеты уже переброшены на флот, однако их не отдадут этому самому...
– Огано.
– Да, верно. Пентагон хочет, чтобы вы просили как можно настойчивее, понимаете? Мне кажется, они чувствуют себя обиженными: вы даете им кусок пирога, однако тесто делаете по своему рецепту. Посвятите их хотя бы в общие наметки операции. Я вам советую учесть их честолюбивые амбиции; право, вас не убудет. Теперь второе: как будет реагировать Европа? Вы там контролируете ситуацию? Если Бонн и Париж только промолчат – этого мало, учитывая их особые отношения с Москвой. Надо сделать так, чтобы Европа поддержала нас.
– Вы многого требуете от меня, Нелсон. Париж знает, что в одном лишь Конго наши корпорации имеют вложений чуть не на тридцать миллиардов долларов. Из них два миллиарда – ваши. А вся Европа вложила туда не более семи миллиардов. И вы хотите, чтобы они единодушно поддерживали нашу победу?
– Вырождающиеся нации, будь они неладны! Неужели трудно понять, что, если черномазые победят там, европейцев вытолкают коленом под зад, как пропившихся матросов из портового борделя?! Единственная надежда удержать юг Африки, хотя бы юг, – поддержка Гагано...
– Огано.
– Какая разница...
– И, тем не менее, реакция Европы будет двоякой, Нелсон, но все-таки, мне сдается, в нашу пользу.
Нелсон достал зубочистку, прикрыл рот рукой, поковырял в зубе, буркнул:
– Двоякой – несмотря на то что этого вашего Огану опекает Пекин?
– Ого! Неплохо работает ваша личная разведка!
– А как же иначе? Поди, дай вам волю...
– О наших контактах с Пекином знает, помимо меня, только один человек: вы, Нелсон.
– Неправда. Помимо меня об этом знает ваш Лоренс, а он, этот самый Лоренс, связан с голландским «Шелл». И, мне сдается, он сориентирован на «здравомыслящую» Европу, на ту, словом, которая хочет жить в объятиях Москвы.
– Вам «сдается», или вы убеждены?
– Если мне сдается, значит, я убежден, Майкл... Последнее: как прореагирует Москва?
– Судя по информации нашего человека, они готовы к военной помощи. Наша задача поэтому заключается в том, чтобы переворот произошел в течение получаса, тогда мы выбьем все козыри: Москва чтит международные договоры...
– Ну уж!
– Нелсон, вы, вероятно, слишком часто смотрите наш телевизор. Не поддавайтесь пропагандистской белиберде. Они чтут международные договоры, поверьте мне, чтут. И в этом, увы, их сила.
СЛАВИН
Он сидел в машине уже восемь часов; он видел, как дважды сменились машины наблюдения – сначала рядом с его «фиатом» стоял черный «мерседес», потом подкатил голубой «шевроле»; наружка перестала церемониться, игра шла в открытую.
Славин неотрывно смотрел на окно палаты, в которой лежал Зотов. Окно было закрыто алюминиевыми жалюзи, но иногда сквозь прорези можно было видеть фигуру мужчины – видимо, полицейский подходил дышать свежим ветром с океана, последние дни задувало , кроны пальм делались игольчатыми, протяженными , и Славин ловил себя на мысли, что эти стрельчатые листья напоминают ему средневековую японскую живопись – такая же стремительная статика, с той лишь разницей, что там бамбук, а здесь громадина лохматых пальм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
– По моим сведениям, банки Цюриха и Лондона зафиксировали интерес Европы к режиму Грисо. Кто-то – мы еще не выяснили точно, кто именно, – вложил в реконструкцию Нагонии около пятидесяти миллионов марок. Это, понятно, не деньги, но это шаг, Майкл. Европа начинает показывать зубы.
– Пусть.
– Все не так просто. Я до сих пор работаю в Чили крадучись , Майкл, а бизнес этого не терпит.
– Я понимаю.
Вошел мажордом – во фраке и белых перчатках, высокий, молчаливый малаец. Он положил перед Вэлшем меню в тяжелой красной коже.
– Советую попросить фазаний бульон и осетрину, они это хорошо готовят, – сказал Грин.
– Простите, сэр, – заметил мажордом, – но я не советовал бы заказывать осетрину; я посмотрел рыбу, которую доставили из Тебриза, она лишена той жирности, которая делает ее деликатесом. Я бы предложил скияки, из Токио привезли туши двух бычков, откормленных пивом, массаж им делали постоянно, со дня рождения, мясо, по-моему, удовлетворяет высшим стандартам.
– Стандарты одинаковы, – хмыкнул Грин, – только поэтому они и остались стандартами. Но если вы полагаете, что скияки лучше, – давайте будем есть скияки.
– Простите, Нелсон, – поморщился Вэлш, – но я не могу есть телятину, мне жаль телят, я любуюсь ими на ферме, я их кормлю с рук молоком из соски.
– Тогда, сэр, – сказал мажордом, подплыв к Вэлшу, – я бы порекомендовал вам ангулас, очень тонизирует, наш Пабло великолепно готовит это блюдо, не хуже, чем в Сантьяго-де-Компостела.
– Прекрасно, ангулас – это очень хорошо, я до сих пор помню их вкус после Чили, там в Пуэрто-Монт невероятный рыбный рынок, а как готовят ангулас!
Мажордом неслышно вышел, ступая по толстому белому ковру осторожно, словно охотник, скрадывающий зверя.
– Ситуация в Нагонии разнится от чилийской, Нелсон, – продолжал Вэлш, проводив задумчивым взглядом прямую спину малайца. – Люди Яна Смита подготовили прекрасные фотоматериалы о жестокостях африканцев против белого меньшинства – это впечатляет. Уже есть записи бесед с жертвами, великолепно поставлено, никто не посмеет опровергать, сработано как надо. Так что наша помощь будет в Нагонии актом высоко гуманным, необходимым, понимаете? Причем я продумываю ряд занятных ходов: мистер Огано...
– Кто это?
– На каком свете вы живете, Нелсон?
– На грешном.
– Огано – лидер националистов, он войдет в Нагонию, мы с ним работаем уже три года... Так вот, Огано подвергнет нас сокрушительной критике, понимаете?
– Не понимаю. Нас и так достаточно костят во всем мире, хватит, надоело.
– Нелсон, положитесь в тактике на меня. Если бы мы доработали до конца с Пиночетом, если бы у нас тогда был в Москве такой человек, которого мы имеем сейчас, свержение Альенде надо было проводить под лозунгом национальной революции, борьбы за демократию и компетентность. И Пиночет был обязан обрушиться на нас за экономическую блокаду: «Это вы, проклятые янки, не давали Альенде автомобилей и запасных частей к ним! Это вы, проклятые янки, не поставляли нам горное оборудование! Это вы, таким образом, привели страну к экономическому хаосу и погубили нашу гордость – доктора Альенде!» И вам бы пришлось отправить туда машины и оборудование, вам бы тогда не пришлось красться, Нелсон. Мы учли урок. В Нагонии схема более гибкая.
– А вам не кажется, что, разрешая поносить себя, мы, получив определенные дивиденды в настоящем, куда как больше потеряем в будущем?
– Ваше мнение?
– Пить фазаний бульон.
Вэлш оглянулся: за его спиной стояли два официанта, а рядом, как сфинкс, мажордом.
Когда чашки были поставлены (жесты у официантов балериньи, вышколены), Грин набросился на бульон так, словно он вчера держал голодовку.
– Фазана надо есть горячим, – пояснил он, – самый полезный бульон – фазаний, спасает от болезней поджелудочной железы, масса панкреотина.
Он съел бульон стремительно, отставил чашку («Все-таки в нем виден фермер среднего Запада, – отметил Вэлш, – слава богу, к нему ничего не пристало от нуворишей; тарелку, а чаще миску, именно так отодвигают мои ковбои»), обвалился грудью на стол:
– Майкл, Пентагон будет делать то, о чем вы меня просили, но это состоится в самый последний момент, им надо поиграть в самостоятельность – это бывает с молодыми министрами. Вертолеты уже переброшены на флот, однако их не отдадут этому самому...
– Огано.
– Да, верно. Пентагон хочет, чтобы вы просили как можно настойчивее, понимаете? Мне кажется, они чувствуют себя обиженными: вы даете им кусок пирога, однако тесто делаете по своему рецепту. Посвятите их хотя бы в общие наметки операции. Я вам советую учесть их честолюбивые амбиции; право, вас не убудет. Теперь второе: как будет реагировать Европа? Вы там контролируете ситуацию? Если Бонн и Париж только промолчат – этого мало, учитывая их особые отношения с Москвой. Надо сделать так, чтобы Европа поддержала нас.
– Вы многого требуете от меня, Нелсон. Париж знает, что в одном лишь Конго наши корпорации имеют вложений чуть не на тридцать миллиардов долларов. Из них два миллиарда – ваши. А вся Европа вложила туда не более семи миллиардов. И вы хотите, чтобы они единодушно поддерживали нашу победу?
– Вырождающиеся нации, будь они неладны! Неужели трудно понять, что, если черномазые победят там, европейцев вытолкают коленом под зад, как пропившихся матросов из портового борделя?! Единственная надежда удержать юг Африки, хотя бы юг, – поддержка Гагано...
– Огано.
– Какая разница...
– И, тем не менее, реакция Европы будет двоякой, Нелсон, но все-таки, мне сдается, в нашу пользу.
Нелсон достал зубочистку, прикрыл рот рукой, поковырял в зубе, буркнул:
– Двоякой – несмотря на то что этого вашего Огану опекает Пекин?
– Ого! Неплохо работает ваша личная разведка!
– А как же иначе? Поди, дай вам волю...
– О наших контактах с Пекином знает, помимо меня, только один человек: вы, Нелсон.
– Неправда. Помимо меня об этом знает ваш Лоренс, а он, этот самый Лоренс, связан с голландским «Шелл». И, мне сдается, он сориентирован на «здравомыслящую» Европу, на ту, словом, которая хочет жить в объятиях Москвы.
– Вам «сдается», или вы убеждены?
– Если мне сдается, значит, я убежден, Майкл... Последнее: как прореагирует Москва?
– Судя по информации нашего человека, они готовы к военной помощи. Наша задача поэтому заключается в том, чтобы переворот произошел в течение получаса, тогда мы выбьем все козыри: Москва чтит международные договоры...
– Ну уж!
– Нелсон, вы, вероятно, слишком часто смотрите наш телевизор. Не поддавайтесь пропагандистской белиберде. Они чтут международные договоры, поверьте мне, чтут. И в этом, увы, их сила.
СЛАВИН
Он сидел в машине уже восемь часов; он видел, как дважды сменились машины наблюдения – сначала рядом с его «фиатом» стоял черный «мерседес», потом подкатил голубой «шевроле»; наружка перестала церемониться, игра шла в открытую.
Славин неотрывно смотрел на окно палаты, в которой лежал Зотов. Окно было закрыто алюминиевыми жалюзи, но иногда сквозь прорези можно было видеть фигуру мужчины – видимо, полицейский подходил дышать свежим ветром с океана, последние дни задувало , кроны пальм делались игольчатыми, протяженными , и Славин ловил себя на мысли, что эти стрельчатые листья напоминают ему средневековую японскую живопись – такая же стремительная статика, с той лишь разницей, что там бамбук, а здесь громадина лохматых пальм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77