– Вы не знаете, Раиса Исмаиловна, – простите, пожалуйста, этот вопрос, – у них близость началась еще в Луисбурге?
– Вы хорошо сказали – «близость». Сейчас говорят: «они встречаются», очень вульгарно, правда? Я не спрашивала ее об этом, Константин Иванович... А она не говорила. Она – при всей своей открытости – очень скрытна, когда дело касается личного. Но мне кажется, что все у них началось там.
– Она собиралась замуж за Дубова?
– Трудно сказать. Не знаю. Помню только, однажды Оля призналась: «Сережа не любит детей». Она потом недели три избегала встреч с ним, жила у меня, я ведь бестелефонная, найти трудно, скрывайся на здоровье...
– А у кого еще она могла скрываться?
– У Гали Потапенко, это наша подружка... У... да нет, пожалуй, все.
– У Винтер аспиранты в институте были, Раиса Исмаиловна?
– Вы очень жестоко сказали: «У Винтер»... Она для меня была и останется Оленька... Что касается аспирантов, то ведь, по-моему, каждый, кто готовится к докторской, должен иметь учеников.
– Это я знаю...
– Что, кончали аспирантуру?
– Нет, у меня есть аспиранты. Я, с вашего позволения, доктор юриспруденции.
– Вот уж не подумала бы!
– Почему?
– Не знаю.
...Галина Ивановна Потапенко работала старшим экономистом «Росавтотехобслуживания». Телефон на ее столе звонил беспрерывно. Константинов несколько раз пытался начать разговор, но ничего путного из этого не получалось. Он ненароком глянул на часы: прошло уже пять минут, как он был здесь, а Потапенко продолжала обсуждать вопрос строительства базы в Бронницах, просят успеть к Олимпиаде, – сервис по всем дорогам Российской Федерации, десятки тысяч машин из-за рубежа, надо быть во всеоружии...
– Галина Ивановна, – шепнул Константинов, – у меня совершенно нет времени...
Женщина кивнула, зажала рукой мембрану:
– Сейчас выйдем в коридор, одну минуточку подождите...
Константинов решил не вызывать Потапенко в КГБ; во-первых, он считал, что разговор в его кабинете будет носить совершенно иной характер, женщина может растеряться, не зря ведь хороший доктор обычно наносит визит; больному и стены дома помогают, он хозяин, раскован; во-вторых, полагал Константинов, у него не было достаточных оснований для допроса, да и не его это дело, а следствия.
– Ну пошли покурим, – сказала Потапенко, положив трубку, – здесь жизни не будет.
В коридоре они устроились на диванчике, возле окна; Потапенко закурила советское «Мальборо», обхватила колено левой рукой (так обычно женщины устраиваются на пляже, причем такие женщины, которые хорошо плавают), обернулась к Константинову:
– Рая мне звонила, Константин Иванович, она просила помочь, я готова; сразу же даю вам честное слово.
– Спасибо. Вы, следовательно, в курсе того, что меня интересует?
– Да. Странно все это...
– Что именно? Почему странно?
– Понимаете, Оля приехала ко мне, глазищи больные, какая-то выжатая, я ее не помню такой... Даже не знаю, ловко ли об этом говорить... Словом, она попросила меня оценить серьги. Бриллиант с изумрудом, очень красивые...
– Почему сама не пошла к ювелиру?
– Потому что месяц назад я сестре к свадьбе купила серьги и оценивать ездила к Григорию Марковичу, есть один старик, при царе еще работал.
– Можно ведь было спросить его адрес.
– Он не примет. Он же не работает, на пенсии, он только тех принимает, с кем знаком, они такие недоверчивые, эти старики ювелиры... Но что интересно, там, в коробочке, под сафьяном, лежала записка: «Сережки от Сережки». Значит, это Дубов ей подарил.
– Это когда было?
– После того как они от Раи уехали, часа через три. Оля оставила серьги, сказала, что перед вылетом заберет, и вот...
– Где эти серьги?
– У меня... Я собиралась съездить к ее папе... Но тяжко это, говорят, старик очень плох, еле дышит...
– Ольга вам ничего не объясняла?
– Что именно?
– Ну отчего выглядит плохо? Зачем понадобилось оценивать подарок друга?
– Какие-то вещи не объясняются, Константин Иванович, даже подругам.
– А мы, мужчины, друзьям, настоящим друзьям, рассказываем всё.
– За это мы вас и любим. Так вот, Григорий Маркович оценил эти серьги. Они стоят пять или семь тысяч рублей. Причем он полагает, что они не нашего производства.
– А чьего?
– Ему кажется, это бельгийская работа; бриллиант, он считает, африканский, раньше ведь бельгийцы владели алмазными копями...
– Вы с Дубовым тоже дружны?
– Как вам сказать... Я, признаться, не очень ему симпатизирую; хоть и умен и, Оля говорила, талантлив, и не пьющий, а все равно не лежит у меня к нему сердце.
– Отчего?
– Не знаю. Не лежит, и все тут. Я и на поминки не пошла, знала, что будет представление , а я этого не выношу: свое в себе следует хранить...
– Куда Оля от вас поехала?
– Не знаю... Она куда-то звонила, спрашивала о проспектах, о справочниках... Не помню, кажется, она называла имя Лёва.
Проскурин выслушал Константинова, открыл папку, полистал страницы:
– Только один ее знакомый имеет имя Лев.
Константинов усмехнулся:
– Занятно вы сказали. Словно перевод с английского. И как фамилия этого Льва?
– Лукин. Лев Васильевич Лукин.
– Я попрошу вас увидаться с ним. Сейчас же. Договорились? И вот еще что... Вырисовывается Дубов, странно вырисовывается... Где он?
– Я начал его искать, Константин Иванович, но он как в воду канул.
– Тоже помер? – усмехнулся Константинов. – К вечеру найдите.
– Товарищ Лукин, моя фамилия Проскурин, я из КГБ. Здравствуйте.
Лукин пригласил Проскурина в квартиру: стеллажи в большой комнате были заставлены книгами, словарями, справочниками – Лукин работал в международном отделе Бюро технической информации.
– Не обращайте внимания на беспорядок, – сказал он, – это – беспорядок кажущийся. Я к вашим услугам, товарищ Проскурин.
– Спасибо. У меня к вам вопрос.
– Пожалуйста.
– Так вот, товарищ Лукин, я хочу узнать, о чем вас спрашивала Ольга Викторовна Винтер в последний раз?
– Оля попросила у меня проспект отелей «Хилтон». А в чем дело?
– Товарищ Лукин, вопросы буду задавать я.
– Пожалуйста.
– Что это за проспект?
– Описание отелей, ресторанов, баров, стоимость номеров, адреса, телефоны, телексы.
– Откуда вы привезли этот проспект?
– По-моему, из Италии. Или из Великобритании. Кажется, из Лондона, да, именно из Лондона.
– Вы не помните, там есть описание отеля «Хилтон» в Луисбурге?
– Конечно. Ольгу, по-моему, интересовал именно этот отель.
– Почему?
– Не знаю. Она посмотрела справочник, остановилась как раз на той странице, где был луисбургский «Хилтон», загнула еще, потом разгладила, она знает, как я отношусь к книгам...
– Где этот справочник?
– Оля его увезла с собой.
– Обещала вернуть?
– Да. Я на поминках видел этот справочник у Сергея в комнате.
– Она сразу же попросила этот справочник или предварительно беседовала с вами о чем-то?
– Нет. Она с порога сказала: «Лев, дай проспект по „Хилтону“». Ну я и дал. А что случилось, товарищ Проскурин?
– Вы не заметили ничего странного в поведении Винтер?
– Кого? Ах, Оли? Нет. Выглядела только плохо, будто после бессонной ночи, а так ничего странного я не заметил...
С ювелиром Абрамовым работал Коновалов.
Коновалов задумчиво смотрел на блестящую лысину ювелира, который писал заключение, старательно выводя каждую букву:
«Я, Абрамов Игнатий Васильевич, будучи приглашен в качестве специалиста, по существу заданных мне вопросов должен заявить следующее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77