В тот холодный апрельский день парк был совершенно безлюден, но
мой собеседник испуганно оглядывался по сторонам и сбивался на
заговорщический шепот:
- Умоляю вас!
Да, этого человека может настичь месть сионистов. Месть... А,
собственно говоря, за что? За правду о горькой доле его отца. За
жизненные, точные факты, еще раз неоспоримо подтверждающие, что
операция "Бриха" была в сионистской практике далеко не единственной,
что не одни Вайнштейн и Новинский и не только из Риденбурга
насильственно угоняли обездоленных войной евреев в чужую им Палестину.
Но и беседа в Брюсселе вопреки моим ожиданиям не завершила главы
о сионистских акциях типа "Брихи".
Через несколько дней, уже в Голландии, мне рассказали об
ужасающей трагедии освобожденных узников концлагеря Берген-Бельзен.
В апреле 1945 года, незадолго до окончательного разгрома
гитлеровских войск, в Берген-Бельзене скопилось около 12 тысяч евреев.
Их свезли туда из различных гетто, преимущественно голландских и
бельгийских. Именно в этом фашистском аду, напоминаю, в марте погибла
от острого истощения Анна Франк.
Захватившие Берген-Бельзен английские войска убедились, что
большинство освобожденных ими узников нуждается в безотлагательном,
срочнейшем лечении. Брюшной тиф, пневмония, дистрофия, заражение крови
свирепствовали здесь, особенно среди детей и женщин. Английский
военно-медицинский персонал, не столь уж, естественно, многочисленный,
не зная отдыха, сразу же занялся отбором и эвакуацией наиболее опасно
больных.
В действия самоотверженных медиков неожиданно вмешались капелланы
еврейской национальности из английских же военных частей. По указаниям
сионистских эмиссаров из Лондона они стали обходить лагерные бараки и
объявлять освобожденным узникам фашизма: кто даст согласие на
перемещение в Палестину, тот будет эвакуирован для лечения в первую
очередь.
И ради спасения умирающих детей и жен, чью смерть предотвратить
могло только срочнейшее лечение, многие дали согласие на вывоз в
Палестину. Тех же, кто отказался, причислили ко второй очереди,
невзирая на то, что в их семьях были тяжелобольные женщины и дети.
А в мае сионистские агенты депортировали в Палестину эшелон
бывших узников Берген-Бельзена. О подробностях этой операции
рассказали голландские евреи, вернувшиеся из Палестины на родину.
Удалось это далеко не всем.
Отголоски берген-бельзенской трагедии и сейчас, много лет спустя,
стучатся в сердца честных людей Бельгии и Голландии.
ГДЕ РАНЬШЕ ЗВУЧАЛ ЧИСТЫЙ ГОЛОС
Дом-музей Анны Франк в узеньком, типично амстердамском здании на
улице Принсенграхт я впервые посетил весной 1965 года.
По винтообразной лестнице с этажа на этаж поднимались и
спускались десятки посетителей. По их приглушенным репликам узнавалась
молодежь самых различных национальностей. И вместе с тем здание
казалось пустынным: настолько немногословными и сосредоточенными
становились в этих стенах посетители, потрясенные ожившими страницами
трагического дневника Анны Франк.
Пытливо всматриваясь в каждую мелочь, я вспоминал эту
переведенную на десятки языков и впечатляющую своей искренностью и
бесхитростностью книгу и убеждался, насколько верно подметил Илья
Григорьевич Эренбург, что голос погибшей в гитлеровских застенках Анны
- "это еще детский голос, но в нем большая сила - искренности,
человечности да и таланта. Не каждый писатель сумел бы так описать и
обитателей "убежища", и свои переживания, как это удалось Анне".
Помнится, мы с драматургом Самуилом Иосифовичем Алешиным
осматривали дом на Принсенграхт в утренние часы, однако и вечером не в
состоянии были в неполной мере воспринять чеховских "Трех сестер" в
постановке Утрехтского театра - настолько потрясло и захватило нас все
увиденное в этом антифашистском по своей сути Доме.
Прошло десять лет. Снова я в Доме Анны Франк. И с первых секунд
мне начинает казаться: теперь все здесь не так, совершенно все иное. А
ведь служительницы уверяют, что ничего не изменилось.
Верно, в экспозиции ничего не изменилось. Но разительно
изменилась атмосфера.
Что такое? Какие-то развязные молодые люди осматривают не дом, а
посетителей, не ходят, а снуют из комнаты в комнату, как бы разыскивая
спешно понадобившихся им людей. Откуда такая суетливость? Почему эти
молодые люди выступают здесь в роли "импресарио" и откровенно мешают
грустноватым и подчеркнуто нешумливым гидам? Почему здесь запахло
какой-то биржей?
Ведь как и десять лет тому назад, люди приезжают из дальних стран
в эти маленькие комнаты, чтобы в благоговейном молчании рассмотреть
каждую деталь мемориала вплоть до зарубок на дверном косяке,
показывающих, на сколько сантиметров вырастала Анна за каждые три
месяца. В этих чердачных комнатах люди, повинуясь нерегламентированным
правилам, а своему сердцу, стараются и сейчас говорить поменьше и
потише, словно вот-вот они услышат чистый голос Анны. Почему же в этих
комнатах, знакомых по дневнику девочки миллионам людей на всех
континентах, ныне запахло грязным политиканством?
Почему, наконец, здесь периодически устраиваются всяческие
крикливые мероприятия, не имеющие никакого отношения ни к Анне, ни к
тому, ради чего сохранен этот памятник человеческому достоинству?
Назову, к примеру, устроенную по инициативе западногерманских
сионистов и шумно разрекламированную голландскими выставку "Еврейская
пресса в Голландии и Германии 1674-1940 годов". Буржуазные еврейские
националисты поддержали эту выставку, ибо полнее всего на ней были
экспонированы сионистские издания предвоенных лет.
На выставку привозили сотни шумливых экскурсантов. Они
раздражали, они оттесняли на задний план всех приехавших туда ради
того, чтобы увидеть чердак, где, по точному определению Эренбурга,
"честные и смелые голландцы в течение двадцати пяти месяцев скрывали
восемь обреченных, откуда на всю планету прозвенел "голос - не
мудреца, не поэта - обыкновенной девочки", "чистый, детский голос". Он
и поныне звучит, "он оказался сильнее смерти".
А тут устраиваются какие-то националистические сходки, тут
молодые голландские сионисты бойко охотятся за иностранцами и
приглашают их в кафе, где "на десерт" всучивают им сионистскую
литературу самого шовинистического толка,
С одним из таких "охотников", Шмуэлем Ленцем, мне довелось
поговорить. Он назойливо вмешался в мою беседу со служительницей
мемориала. Она поинтересовалась, что появилось в советском искусстве
нового, связанного с именем Анны Франк.
- Композитор Григорий Фрид написал оперу "Дневник Анны Франк", -
ответил я. - Москвичи уже слышали оперу в концертном исполнении.
- В Москве прославляют Анну Франк? - насмешливо загремел Ленц, до
того сколачивавший группу посетителей, которых повезут для "беседы" в
модное кафе. - И вы хотите, чтобы мы поверили вам?
- Вы-то никому, кроме себя, не верите, - грустно заметила
служительница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166