ДЕКАБРЬ. Пленум Союза кинематографистов СССР. Мне пред­ложили стать секретарем Союза. Я попросил ночь на размышление. Я никогда прежде не занимался общественной работой в том смыс­ле, как ее представляли у нас в стране. Мне казалось, что к общест­венной работе частенько прибегали люди неталантливые, и это по­могало им делать карьеру в искусстве. В нашем странном, чтобы не сказать уродливом, обществе бездарный тип, вооруженный марк­систской фразеологией, мог добиться всего и оттереть, а то и унич­тожить действительно талантливого соперника. Можно, конечно, сослаться на классический пример Т. Д. Лысенко и Н. И. Вавилова. И в искусстве было то же, что и в науке. Ничтожества становились секретарями союзов художников ли, композиторов ли, писателей ли, начинали командовать, издавать себя, печатать, хватать выгод­ные заказы, представлять себя к наградам, организовывать загра­ничные поездки, получать хорошее жилье и так далее. Поэтому я ни­когда не торчал в президиумах, ни откликался ни на какие кампа­нии, не подписывал клеймящих кого-либо писем, не лез на трибуну с единственным желанием продемонстрировать себя. Кое-что я делал, но, так сказать, в личном плане. Используя свою известность, я по­могал достойным людям, например, в получении квартир и ходил с этой целью по райисполкомам столицы. Кое-кому мне удалось поставить телефон, кого-то пристроить в больницу на лечение, а кого-то похоронить на том кладбище, где хотели родные умершего. Опять-таки я это делал только для тех, кого считал порядочными и талантливыми, и в этой деятельности, естественно, ни перед кем не отчитывался.
Но в данном случае ситуация была совсем иная. После пятого съезда кинематографистов, где скинули прежнее, сонное, равнодуш­ное руководство, пришли новые, энергичные, прогрессивные люди во главе с Элемом Климовым. Стране был дан последний шанс – выбраться из той ужасной ямы, в которую она была загнана после революции. И я подумал, что в такой момент уклоняться нельзя, надо помогать Отечеству везде, во всем, всеми силами. И поэтому, в первый раз изменив своим установкам, согласился...
В декабре же состоялся показ по телевидению моего юбилейного вечера – «Встреча в Останкино». Это была поуродованная, оскоп­ленная передача. Но кое-что в ней все-таки, видно, осталось. Этого кой-чего хватило на то, чтобы начались очередные неприятности. Правда, сначала раздался звонок очень уважаемого мной человека, как говорится, «из высших эшелонов власти». Я с ним прежде зна­ком не был. И когда услышал от помощника, что со мной будет го­ворить Александр Николаевич Яковлев, то первой мыслью было, что последует разнос за мой телевизионный вечер. Такого ранга че­ловек (тогда он был вторым, после Горбачева) со мной никогда не беседовал. Оказалось, моему собеседнику понравилось то, о чем я поведал с телеэкрана. Он добавил, что его взгляды во многом совпа­дают с моими (вернее, наоборот, мои взгляды совпадают с его). Я ос­мелел и задал вопрос, а как А. Н. Яковлев отнесся бы к тому, что я сделаю экранизацию романа В. Войновича «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина». Собеседник не отринул эту возможность, но сказал, что пока – преждевременно. Тогда я спро­сил, могу ли я связаться с Войновичем на предмет переговоров. Последовал ответ, что да, но пока только частным образом, чтобы пред­ложение не исходило от государственной организации. И в конце Александр Николаевич сказал, чтобы я не обращал внимания на вся­кие неприятности, спокойно работал, что ко мне относятся хорошо. Честно говоря, я был так взволнован звонком, ибо этот человек, не­смотря на свой очень важный пост, пользовался моим уважением, что не обратил внимания на его последние фразы. А именно они и были-то главными в нашем телефонном разговоре. Ибо мой собесед­ник уже хорошо знал, что тучи сгустились над моей головой и что меня ждут всяческие передряги – и он хотел подготовить меня и тем самым уберечь. Вскоре из туч посыпался град, Причем, как потом выяснилось, неодобрение возникло тоже на чрезвычайно высоком уровне. Сначала маршал Д. Т. Язов на встрече с писателями пальнул в меня из самого тяжелого орудия, ибо он был министром обороны. И это показали по телевидению всей стране. А потом в газете «Прав­да» на меня в штыковую атаку пошел генерал-лейтенант, Герой Со­ветского Союза Самойлович, в «Красной звезде» по мне произвел залп Герой Советского Союза майор Кравченко, а в газете «Совет­ский патриот» в меня швырнул гранату тоже Герой Советского Союза, какой-то старшина. Фамилию не помню, так как эту газету не выписываю. Так что воинская субординация была соблюдена. А кроме этого еще были доносы в прокуратуру, проверки табелей, зачеток, ведомостей 1944-45 годов во ВГИКе, вызывали меня к воен­ному прокурору города Москвы. Визит этот кончился раздачей автографов. Учитывая, что у армии ракеты, атомные бомбы, самоле­ты, подводные лодки, танки и многое другое, можно считать, что со мной вояки обошлись по-божески.
P.S. Некоторые из эскапад военных перешли на следующий год. Так что с окончанием моего юбилейного года неприятности не кон­чились. Многое было впереди.
О ВЛАДИМИРЕ ВЫСОЦКОМ
Высоцкий, конечно, является мифом, легендой XX века. Как случи­лось, что обычный паренек с московской окраины, вооруженный одной гитарой, смог завоевать любовь огромной страны. Причем завоевать без помощи средств массовой информации. Ни разу при жизни не был показан Высоцкий по Центральному телевидению. У него не было ни одного афишного концерта, скажем, в Москве или Ленинграде. Он смог напечатать только одно свое стихотворение в сборнике «День поэзии», и то в искаженном виде. Это все, что ему довелось увидеть напечатанным из тех восьмисот стихотворений, которые он написал за свою короткую, сорокадвухлетнюю жизнь. При­чем умер он, можно сказать, с третьей попытки. А до этого было два случая, когда наступала клиническая смерть, но врачам удавалось вытащить его с того света. В одной мудрой книге сказано, что ангел смерти, который слетает к человеку, чтобы разлучить его душу с телом, весь состоит из глаз, из одних только глаз. И если случается, что он прилетает за душой человека слишком рано, когда тому еще не настал срок покинуть землю (а в случае с Высоцким это происхо­дило дважды), то тогда ангел улетает обратно, отметив, однако, этого человека неким особым знаком. Он оставляет ему впридачу к его природным, человеческим глазам еще два своих глаза. И становится тогда этот человек не похожим на прочих. Он видит и своими природными, так сказать, родными очами, то есть видит все то, что замечают и прочие люди, но и сверх того своим вторым зрением он различает нечто иное, глубинное, подспудное, что недоступно про­стым смертным. О Высоцком написано много. В том числе и я сде­лал четырехсерийную телевизионную передачу о нем и выпустил книгу по мотивам этой передачи. Так что не стану рассказывать его биографию и то, что общеизвестно. Скажу только то, что лично меня связывает с Владимиром Семеновичем. Мы не были друзьями, не были близки, и я не стараюсь найти себе место в окружении этого замечательного человека, в его орбите. Когда я делал телевизионную программу о нем, меня глубоко огорчил раздор, расстроили распри, раздирающие людей, которых Володя любил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173