Огромное здание телецентра было пустынным. Лишь в одном из павильонов копошилось человек пятнадцать – оператор, звукоопе­ратор, видеоинженеры, микрофонщики, осветители, администратор и два куратора из парткома, призванные проследить, чтобы я все сказал как надо. Все эти люди были вызваны специально в празднич­ный день для того, чтобы осуществить две абсолютно несуществен­ные поправки, не имеющие никакого, как вы понимаете, значения. Но какой-то, видно, высокий руководитель произнес глупость, и все исправно принялись ее исполнять, невзирая на бессмысленную трату денег и времени. Я сел перед телекамерой и на этот раз не поблаго­дарил телевидение, а также обозвал свою ленту не рождественской, а новогодней сказкой. Через несколько часов я увидел на телеэкране свое вступительное слово, а затем пошел фильм.
«Ирония судьбы» показывалась по первой программе в очень удобное время – она началась в шесть вечера и шла до программы «Время». Это была та часть праздничных суток, когда люди отоспа­лись, пришли в себя после бессонной ночи, а новое застолье еще не началось. И здесь я познакомился с еще одной удивительной осо­бенностью этого нового вида искусства – единовременным мас­штабным показом. Демонстрация кинофильма растягивается примерно на год. Тираж (количество кинокопий), даже если он велик, не может охватить сразу все кинопроекционные точки нашей стра­ны – их сотни тысяч. Поэтому кинокартина сначала демонстриру­ется в крупных городах, потом переезжает в городки помельче и, наконец, перебирается в село. Копии кинофильма кочуют еще и из одной области в другую, так что показ картины, прежде чем ее уви­дит несколько десятков миллионов (причем это прекрасный резуль­тат!), продолжается много месяцев. Естественно, и отклики, будь то пресса или же зрительские письма с похвалой или осуждением, тоже растягиваются во времени. Иное дело премьера по телевизору. В один вечер 70 – 100 миллионов человек (так утверждает статисти­ка) в одни и те же часы видят твою работу. От этого рождается со­вершенно новый, оглушающий, сокрушительный эффект. Резонанс получается неслыханный: назавтра буквально вся огромная много­миллионная страна толкует о картине. Либо ее дружно ругают (а когда ругает хор, состоящий из 80 миллионов зрителей, – это страшно). Либо массы раскалываются на два гигантских лагеря и во всех учреждениях страны, в очередях, в метро и трамваях кипят яростные споры приверженцев и противников. Если же картина по­нравилась, то похвала 80 миллионов зрителей – обстоятельство, перед которым очень трудно устоять и не возомнить себя сверхчело­веком. И тем не менее к успеху надо отнестись очень спокойно, иначе просто погибнешь...
Пресса откликается мгновенно, а сотни и тысячи писем и теле­грамм приходят сразу же, максимум через два-три дня после показа. Я был буквально смят, оглушен, ошарашен гигантским, могучим по­током откликов на «Иронию судьбы». Благодаря колоссальному ох­вату зрителей и единовременной демонстрации лента сразу начинает жить в сознании десятков миллионов людей. Произведение тут же становится массовым достоянием, и добиться этого может только те­левидение. Если несколько десятков лет назад самым распространен­ным из искусств являлось кино, то в наши дни это, несомненно, телевидение.
НИКТО НЕ ХОТЕЛ ВЫДВИГАТЬ...
В нашем тоталитарном государстве, еще в сталинские времена, была разработана целая система наград и поощрений для людей искусст­ва. Сюда входили звания заслуженных и народных, ордена, лауреат­ства. Все эти щедроты раздавались правительством не только и не столько за талант, сколько большей частью за преданность строю.
Мы не пашем, не сеем, не строим,
Мы гордимся общественным строем...
И частенько получалось, что умелый подлиза, несмотря на свою бездарность, аж сгибался под тяжестью орденов и медалей, висящих на обоих лацканах пиджака.
Система, в которую входили поощрения в виде госдач, поездок за границу, всесоюзных премьер или неслыханных тиражей, развраща­ла нашу интеллигенцию. Устоять, не продаться было ох как непро­сто...
В перестроечные годы, выступая, я часто утверждал, что творец не нуждается в наградах и званиях, которые жалует ему правительст­во, ибо эти награды говорят не о ценности художника, а о взглядах и вкусах начальства. Я говорил, что если у творческого работника есть ИМЯ, то ему ни к чему звания, ибо имя дает народ! А если ИМЕНИ нет, то никакие ордена и лауреатства не сделают творца властителем дум. В качестве примеров я напоминал, что Феллини даже не заслуженный артист Италии, а Бергман не лауреат шведской госпремии. Правда, справедливости ради надо сказать, что все это я провозглашал, будучи сам народным артистом СССР и лауреатом Государственных премий. Вероятно, это обстоятельство несколько снижало пафос моих заявлений. Не скрою, когда у меня не было этих наград, я, разумеется, желал их получить. Правда, не ценой компро­мисса, угождения, не ценой сделки с совестью.
Я никогда не клянчил, не просил,
Карьерной не обременен заботой.
Я просто сочинял по мере сил
И делал это с сердцем и охотой.
И тем не менее хочу поведать, как я стал лауреатом Государст­венной премии СССР. Не для того, чтобы кичиться – это было бы как-то смешно. Просто история с присуждением премии оказалась не очень типичной.
Итак, «Ирония судьбы» вышла в эфир 1 января 1976 года.
Рассказать, что началось после показа фильма, который одновре­менно смотрело сто миллионов человек, непросто. Представляете себе кинозал, где сто миллионов зрителей! Вообразить такое нелег­ко!
Телефонные звонки, телеграммы, письма, нигде не дают прохода, у людей при виде меня начинали сиять глаза. Успех ленты оказался каким-то глобальным. Наша картина сразу синхронно зажила в со­знании многомиллионного народа. Занятно, что несколько теле­грамм были отправлены 1 января в 21 час 03 минуты, 05 минут, 06 минут, 08 минут, то есть немедленно после окончания показа. Ре­акция зрителей была стремительной и восторженной.
Дальше у картины началась небывалая, сказочная жизнь. Через месяц с небольшим, 7 февраля, после нескольких десятков тысяч зри­тельских писем в адрес телевидения «Иронию судьбы» повторили по первой программе. Госкино, стиснув зубы, заказало киновариант, чтобы демонстрировать комедию в кинотеатрах. Фирма «Мелодия» выпустила пластинку. Повторный показ вызвал новую волну писем. Было ясно, что народ нашу ленту принял...
Однако пора кончать хвастливую предысторию и переходить к сюжету.
Наступил ноябрь 1976 года. Ежегодно в этом месяце во всех ки­ноорганизациях, творческих союзах, издательствах – словом, во всех учреждениях, связанных с духовной жизнью существа, происхо­дило выдвижение на Государственные премии СССР произведений искусства и литературы, созданных в текущем году.
Телевизионное объединение «Мосфильма» возглавлял тогда Семен Михайлович Марьяхин. Это был веселый, живой, энергич­ный человек, который светился иронией и доброжелательством. Его активность, горячность, заинтересованность в деле были колоссаль­ными. Именно под его обаятельным напором фильм «Ирония судь­бы» состоялся – перекочевал с бумажных страниц на целлулоид. У него не было сомнений, что фильм достоин Государственной пре­мии СССР.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173