Подразумевается, что цвет блеклый, жухлый, вялый. Короче, цвет, как и рубль, – неконвертируемый.
Я не мог заставить себя бороться с Досталем. Его протест упал на взрыхленную почву. Настроение у меня было паршивое, чувство оскорбления сидело внутри. Кроме того, в шестьдесят один год подчиняться диктату, пусть капиталистическому, казалось отвратительным и немыслимым. И я сдался. Я не был уверен, что смогу сделать веселую, озорную картину, находясь в состоянии унижения.
И тем не менее (я даже об этом не знал) руководители студии «Ритм» Г. Н. Данелия и Ю. С. Кушнерев вместе с генеральным директором «Мосфильма» В. Н. Досталем сделали еще одну попытку спасти картину. В Лондон пошло новое предложение – откупить права на постановку «Чонкина» за 100 тысяч долларов – цена, прямо скажем, немалая. Англичане отказались.
«Наше последнее предложение, – ответило „Портобелло“, – это пригласить другого режиссера-постановщика и продолжить работу над действительно коопродукцией».
Написали бы прямо: другого, более покладистого, более сговорчивого.
Наши актеры, желая сыграть в фильме о солдате Чонкине, отвергали заманчивые предложения, не соглашались на съемки в других кинокартинах. И в результате, конечно, потеряли эти роли...
Обрадованные тем, что наконец-то освободились от цепких «идеологических» лап чинуш, цензоров и прочей бюрократической нечисти, наши кинематографисты ринулись с идеями и предложениями на свободный рынок. Не имея международного опыта, будучи наивными и юридически безграмотными (впрочем, как и все советские люди!), мои кинематографические друзья и я сам столкнулись с трезвыми коммерсантами и расчетливыми дельцами, которые облапошивают нас, как хотят. К нам относятся, как к дешевой рабочей силе, как к чему-то второсортному. А мы-то себя таковыми не считаем. Нас воспитывали в великодержавном чванстве – мол, мы самые-самые.
Пришла горькая пора отрезвления и правильной самооценки – мы нищие, мы отстали от Запада во всем на десятки лет, и единственное, что у нас есть, как это ни странно, – самолюбие, чувство собственного достоинства и патриотизм.
Пока длилась агония с закрытием картины, а этот процесс, включая переговоры в Лондоне, тянулся не меньше месяца, Войнович, зная об отказе англичан, не звонил мне ни разу. Он позвонил мне в день, когда подписывался приказ об остановке работ по фильму. Но совсем не по этому поводу. От наших общих знакомых он получил сведения о моем недовольстве тем, что летом прошлого (восемьдесят восьмого) года, когда вовсю велись между нами переговоры, когда Союз кинематографистов поддержал идею постановки, когда я намеревался засесть за сценарий, то есть запахло реальностью, в это самое время Войнович подписал дополнение к договору, дающее возможность фирме «Портобелло» продлевать право «опшен» многократно. О том, что он сделал это, я не подозревал и не догадывался. То, что писатель подписал такое продление, было в его праве. В конце концов хозяин – барин. Книга-то его. Как хочет, так и распоряжается. Меня задело только одно – как же можно было не сообщить мне об этом, не поставить в известность. Ведь знай я, что права «Портобелло» на «Чонкина» стали многолетними, я бы, может, и не полез бы в авантюру. Поступок же фирмы легко объясним. Фирма поняла, что советская сторона заинтересована в вещи Войновича, и решила укрепить узы с автором.
Итак, Войнович позвонил мне, раздосадованный. Дословно он мне говорил по телефону следующее: «Я не помню, что я там подписал... Может, я и не подписал. А если подписал, то текст-то ведь на английском, а я язык знаю слабо... Я не „Мосфильм“, у меня тут нет адвокатов, с которыми я мог бы посоветоваться... Я тут один... Может, недопонял чего...»
И еще дней через десять,, когда я уже распрощался с картиной, на «Мосфильм» пришел телефакс от Войновича, на сей раз из Нью-Йорка.
«Дорогой Эльдар!
Я изучил проблему и выяснил, что (как я и думал) никаких пролонгации я не подписывал. В ноябре мой договор с Эриком после уплаты им определенной суммы будет продлен автоматически.
Я перед тобой ни в чем не виноват. С самого начала я тебя поставил в известность, что мои права проданы фирме «Портобелло» задолго до того, как вы начали перестраиваться...
Сейчас, по-моему, Эрик уступил вам все, что мог. Он разрешил, не требуя ни гроша, делать советский фильм для советской аудитории. Для решения творческих задач этого вполне достаточно, а коммерческие проблемы находятся за пределами моей компетенции. Впрочем, даже будучи плохим коммерсантом, я знаю, что с деньгами, накопленными на «Запорожец», вряд ли стоит прицениваться к «мерседесу» и обижаться на продавца, который предложенную сумму не принимает... Короче, я в это дело больше не вникаю. Хотите – торгуйтесь дальше, хотите – не торгуйтесь. Мешать не буду, а помочь не могу.
В любом случае желаю успеха.
В. Войнович ».
К сожалению, передо мной лежит текст соглашения англичан с В. Войновичем от 20 июня 1988 года.
Там много параграфов и пунктов, обговаривающих условия продления. А в конце документа две подписи – «Владельца» и «Покупателя».
Но спорить и доказывать что-либо я не хочу. Меня все это уже больше не интересует.
К сожалению, в своем прощальном послании Владимир Николаевич не нашел ни одного слова благодарности к людям, которые, идя против течения, вкладывали все свои силы и способности, чтобы сделать фильм по его книге. Людям, которые способствовали возвращению на Родину его самого и его книги. Он не нашел слов сочувствия и сожаления, вообще, ни одного теплого слова. В его письме не проскользнуло ни единой нотки огорчения, что фильм в России не состоится. Один лишь апломб и высокомерие. Честно говоря, мне очень жаль!
Итак, каков же итог? Деньги на Западе. Права у них тоже, причем не только на экранизацию, но и на многое другое. Демократия и законность пока тоже не у нас. Об одежде, условиях быта и изобилии всего говорить не будем – это бестактно. Конкретно, будущий фильм о Чонкине тоже в капиталистических руках. А что же у нас? Пожалуй, кроме нескольких грядок ПУКСа, который мы посадили в деревне Геронтьево, у нас ничего и не осталось. Ну, а ПУКС, как читатель уже знает, – это путь к социализму...
О всех этих событиях, как читатель уже понял, было рассказано в «Огоньке» в июле 1989 года. Что же случилось потом? То, что фильм закрыли, ясно. В.Войнович прислал ответное письмо в «Огонек», где упрекнул меня в «азиатской хитрости», которая заключалась в том, что я надеялся освободиться от пут «Портобелло». Ничего опровергнуть он не смог. Да это и неважно. Кончил свой ответ Войнович очень печальной фразой о том, что у него в России не состоялся не только фильм. Не состоялась жизнь!.. А у меня вдруг образовалось какое-то количество свободного времени, и мы с женой взяли месячного щенка. Очень симпатичного славного обалдуя с невероятным аппетитом. С аппетитом совсем не для этой страны. И не для моих заработков. По совету жены мы назвали его – Чонкин.
P.S. В 1994 году фирма «Портобелло» осуществила постановку по книге Войновича. Мечта фирмы сбылась. Снимали в Чехии. Построили декорацию русской деревни. Ставил фильм известный чешский режиссер Иржи Менцель. Играли русские актеры... В этот фильм влито немало нашей «донорской крови».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173
Я не мог заставить себя бороться с Досталем. Его протест упал на взрыхленную почву. Настроение у меня было паршивое, чувство оскорбления сидело внутри. Кроме того, в шестьдесят один год подчиняться диктату, пусть капиталистическому, казалось отвратительным и немыслимым. И я сдался. Я не был уверен, что смогу сделать веселую, озорную картину, находясь в состоянии унижения.
И тем не менее (я даже об этом не знал) руководители студии «Ритм» Г. Н. Данелия и Ю. С. Кушнерев вместе с генеральным директором «Мосфильма» В. Н. Досталем сделали еще одну попытку спасти картину. В Лондон пошло новое предложение – откупить права на постановку «Чонкина» за 100 тысяч долларов – цена, прямо скажем, немалая. Англичане отказались.
«Наше последнее предложение, – ответило „Портобелло“, – это пригласить другого режиссера-постановщика и продолжить работу над действительно коопродукцией».
Написали бы прямо: другого, более покладистого, более сговорчивого.
Наши актеры, желая сыграть в фильме о солдате Чонкине, отвергали заманчивые предложения, не соглашались на съемки в других кинокартинах. И в результате, конечно, потеряли эти роли...
Обрадованные тем, что наконец-то освободились от цепких «идеологических» лап чинуш, цензоров и прочей бюрократической нечисти, наши кинематографисты ринулись с идеями и предложениями на свободный рынок. Не имея международного опыта, будучи наивными и юридически безграмотными (впрочем, как и все советские люди!), мои кинематографические друзья и я сам столкнулись с трезвыми коммерсантами и расчетливыми дельцами, которые облапошивают нас, как хотят. К нам относятся, как к дешевой рабочей силе, как к чему-то второсортному. А мы-то себя таковыми не считаем. Нас воспитывали в великодержавном чванстве – мол, мы самые-самые.
Пришла горькая пора отрезвления и правильной самооценки – мы нищие, мы отстали от Запада во всем на десятки лет, и единственное, что у нас есть, как это ни странно, – самолюбие, чувство собственного достоинства и патриотизм.
Пока длилась агония с закрытием картины, а этот процесс, включая переговоры в Лондоне, тянулся не меньше месяца, Войнович, зная об отказе англичан, не звонил мне ни разу. Он позвонил мне в день, когда подписывался приказ об остановке работ по фильму. Но совсем не по этому поводу. От наших общих знакомых он получил сведения о моем недовольстве тем, что летом прошлого (восемьдесят восьмого) года, когда вовсю велись между нами переговоры, когда Союз кинематографистов поддержал идею постановки, когда я намеревался засесть за сценарий, то есть запахло реальностью, в это самое время Войнович подписал дополнение к договору, дающее возможность фирме «Портобелло» продлевать право «опшен» многократно. О том, что он сделал это, я не подозревал и не догадывался. То, что писатель подписал такое продление, было в его праве. В конце концов хозяин – барин. Книга-то его. Как хочет, так и распоряжается. Меня задело только одно – как же можно было не сообщить мне об этом, не поставить в известность. Ведь знай я, что права «Портобелло» на «Чонкина» стали многолетними, я бы, может, и не полез бы в авантюру. Поступок же фирмы легко объясним. Фирма поняла, что советская сторона заинтересована в вещи Войновича, и решила укрепить узы с автором.
Итак, Войнович позвонил мне, раздосадованный. Дословно он мне говорил по телефону следующее: «Я не помню, что я там подписал... Может, я и не подписал. А если подписал, то текст-то ведь на английском, а я язык знаю слабо... Я не „Мосфильм“, у меня тут нет адвокатов, с которыми я мог бы посоветоваться... Я тут один... Может, недопонял чего...»
И еще дней через десять,, когда я уже распрощался с картиной, на «Мосфильм» пришел телефакс от Войновича, на сей раз из Нью-Йорка.
«Дорогой Эльдар!
Я изучил проблему и выяснил, что (как я и думал) никаких пролонгации я не подписывал. В ноябре мой договор с Эриком после уплаты им определенной суммы будет продлен автоматически.
Я перед тобой ни в чем не виноват. С самого начала я тебя поставил в известность, что мои права проданы фирме «Портобелло» задолго до того, как вы начали перестраиваться...
Сейчас, по-моему, Эрик уступил вам все, что мог. Он разрешил, не требуя ни гроша, делать советский фильм для советской аудитории. Для решения творческих задач этого вполне достаточно, а коммерческие проблемы находятся за пределами моей компетенции. Впрочем, даже будучи плохим коммерсантом, я знаю, что с деньгами, накопленными на «Запорожец», вряд ли стоит прицениваться к «мерседесу» и обижаться на продавца, который предложенную сумму не принимает... Короче, я в это дело больше не вникаю. Хотите – торгуйтесь дальше, хотите – не торгуйтесь. Мешать не буду, а помочь не могу.
В любом случае желаю успеха.
В. Войнович ».
К сожалению, передо мной лежит текст соглашения англичан с В. Войновичем от 20 июня 1988 года.
Там много параграфов и пунктов, обговаривающих условия продления. А в конце документа две подписи – «Владельца» и «Покупателя».
Но спорить и доказывать что-либо я не хочу. Меня все это уже больше не интересует.
К сожалению, в своем прощальном послании Владимир Николаевич не нашел ни одного слова благодарности к людям, которые, идя против течения, вкладывали все свои силы и способности, чтобы сделать фильм по его книге. Людям, которые способствовали возвращению на Родину его самого и его книги. Он не нашел слов сочувствия и сожаления, вообще, ни одного теплого слова. В его письме не проскользнуло ни единой нотки огорчения, что фильм в России не состоится. Один лишь апломб и высокомерие. Честно говоря, мне очень жаль!
Итак, каков же итог? Деньги на Западе. Права у них тоже, причем не только на экранизацию, но и на многое другое. Демократия и законность пока тоже не у нас. Об одежде, условиях быта и изобилии всего говорить не будем – это бестактно. Конкретно, будущий фильм о Чонкине тоже в капиталистических руках. А что же у нас? Пожалуй, кроме нескольких грядок ПУКСа, который мы посадили в деревне Геронтьево, у нас ничего и не осталось. Ну, а ПУКС, как читатель уже знает, – это путь к социализму...
О всех этих событиях, как читатель уже понял, было рассказано в «Огоньке» в июле 1989 года. Что же случилось потом? То, что фильм закрыли, ясно. В.Войнович прислал ответное письмо в «Огонек», где упрекнул меня в «азиатской хитрости», которая заключалась в том, что я надеялся освободиться от пут «Портобелло». Ничего опровергнуть он не смог. Да это и неважно. Кончил свой ответ Войнович очень печальной фразой о том, что у него в России не состоялся не только фильм. Не состоялась жизнь!.. А у меня вдруг образовалось какое-то количество свободного времени, и мы с женой взяли месячного щенка. Очень симпатичного славного обалдуя с невероятным аппетитом. С аппетитом совсем не для этой страны. И не для моих заработков. По совету жены мы назвали его – Чонкин.
P.S. В 1994 году фирма «Портобелло» осуществила постановку по книге Войновича. Мечта фирмы сбылась. Снимали в Чехии. Построили декорацию русской деревни. Ставил фильм известный чешский режиссер Иржи Менцель. Играли русские актеры... В этот фильм влито немало нашей «донорской крови».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173