НАКАЗАНИЯХ
ПЯТОЕ ИЗДАНИЕ
Заново исправленное и увеличенное
в Делах наиболее труДных
нельзя ожиДать, чтобы кто-нибуДь сразу и сеял и жал,
а наДо позаботиться, чтобы они постепенно созрели.
Бэкон. Искренние речи, 14.
ГАРЛЕ М
ВСТУПЛЕНИЕ
прозретъ рождение нового образа мышления и
мироощущения, уловить мгновение, когла элементы
нового становятся частъю культуры и начинают изме-
нять и преобразовывать ее - вот, пожалуй, самое за-
мечательное, что может попытаться слелать историк.
В мыслях и сознании человека родилась новая интел-
лектуальная и Ауховная энергия, которая затем выра-
зилась в слове, поступке, книге. Человек пытается уло-
вить эхо этого творения, жаждет понять, жизненно
ли оно, отвечает ли его потребностям и нужлам, на-
73
шло ли отклик в душах других люлей, близких и да
леких, живущих в ролном горОде или в лальних стра-
нах, способных воспламениться ответным чувством,
сопереживать. Такой отклик, каким бы он ни был -
едва уловимым или звонким, живым или апатичным,
запоздалым или отдаленным, - есть подлинная исто-
рическая жизнь этого призыва к людям, выразивше-
гося в действии, мысли или идее. И без терпеливого
и тщательного изучения этого отклика невозможно
понять, что же в самом деле представляют собой эле-
менты рождающегося нового. Естественно, анализ са-
мой идеи, ее структуры, логики и психологических
мотивов ее происхождения, равно как и исследова-
ние экономических и политических особенностей ис-
торического факта, его практических последствий не-
обходимы. Но, с точки зрения самой истории, имен-
но с таким откликом на идею и следует считаться.
Если окажется, что идея - это призыв, если его
эхо разносится широко и мгновенно, а отклик, кото-
рый будет услышан, несег в себе чтото близкое каж-
дому и оригинальное, если с его помощью можно
обнаружить происходящие изменения, возникнове-
ние новых проблем и чаяний; если свет, рассеиваясь
при отражении, вновь собирается в фокусе, что
позволяет лучше увидеть его источник, - тогда пе-
ред нами одна из тех проблем развития мысли, кото-
рые передают непосредственное ощущение жизни в
пульсации самого процесса эволюции человеческого
сознания.
Подобным феноменом, связанным с рождением
нового идеала и его распространением по всей Евро-
пе восемнадцатого века, стала книга Ч. Беккариа "О
преступлениях и наказаниях". Она сразу же перестала
быть его личным достоянием и приобрела значение
события исторического, которое впитало в себя каж-
дый аспект зарождающейся культуры нового времени
от вопросов политики до естественного права, от
концепции собственности до переосмысления исто-
ков человеческого существования. Призыв Беккариа,
исторгнутый из глубины души, его звонкое, раскати-
стое эхо были услышаны во всех уголках Европы.
Книга "О преступлениях и наказаниях" была опуб-
ликована более двухсот лег назад, летом 1764 года, и
уже в восемнадцатом веке была десятки раз издана,
переведена и переиздана как в Италии, так и за ее
пределами. Но если мы хотим понять, что именно
послужило отправной точкой для широкого потока
мыслей и чувств, которые породила эта книга, следу-
ет обратиться к ее ливорнскому изданию 1766 года,
последнему, вышедшему под редакцией самого
Беккариа.
Это издание обнажает сомнения, правку и мучи-
тельные раздумья автора. В нем порой прослеживает-
ся влияние направляющей руки властного и педан-
тичного Пьетро Верри, который помогал книге поя-
виться на свет.
Беккариа пишет "О преступлеииях и наказаниях" в
единственный благоприятный для себя период. Ему
25 лег (он родился 15 марта 1738 года). Он только
что освободился от оков "фанатичного", па его сло-
вам, образования и от деспотизма семьи, отгородив-
шейся от мира стеной старинных привилегий и пред-
рассудков. Пережив конфликт с отцом и властями,
со всей аристократической и светской традицией из-
за брака по любви, молодой маркиз оказался лицом
к лицу с самим собой. Его мучают внутренние про-
тиворечия и тревоги. Болезненно восприимчивый по
натуре, Беккариа прекрасно понимал, что не в его ха-
рактере навязывать свою волю другим, что было
свойственно его другу Пьетро Верри. Он отчетливо
осознавал, что рожден не для активного действия, ио
для одухотворенного страдания, хотя и пытался
скрыть это за эпикурейской улыбкой. Столь же ясно
он осознавал, что его спасительным убежищем явля-
ется мир мысли, способный придать смысл его стра-
даниям, его глубоко личному восприятию действ и-
тельности. Только великий идеал мог бы вырвать
Беккариа из состояния "отчаяния" и "легаргии". Лю-
бовь, дружба, связь с Терезой де Бласко и дискуссии
в молодой Академии Пуньи создавали в нем и вок-
руг него ту атмосферу, которая привела к "обраще-
нию в философию", как он сам определил это состо-
яние несколько лег спустя, к обращению всей его
16
личности к миру просветителей. "Персидские письма"
Монтескье, "Об уме" Гельвеция, "Общественный дого-
вор" и "Новая Элоиза Руссо, сочинения Бюффона,
Дидро, Юма, Даламбера, Кондильяка - произведения
великого французского десятилетия середины восем-
надцатого века - Беккариа поглощал с жадностью и
страстью, но вместе с тем для его чтения характерен
тщательный логический отбор. Когда летом 1763 года
в сплоченном и деятельном кругу своих миланских
друзей, в который входили Пьетро и Алессаидро Вер-
ри, Альфонсо Лонго, Паоло Фризи, Джузеппе Вис-
конти и другие, Беккариа поднимает вопросы уголов-
ного права, то обсуждает их со страстью Руссо, но не
поступаясь при этом логикой.
Как и для любого другого кружка европейского
просветительства, для миланского парижские энцик-
лопедисты служили, разумеется, образцом. В Акаде-
мии Пуньи уживались бунтарские настроения Руссо
и взрывная и умная критика Вольтера, бесконечное
сострадание Жана Жака к самому себе и к другим и
сознательное стремление энциклопедистов к реформа-
торству, обращение к природе и верховенство разу-
ма. Полярные свойства просветителей были характер-
ны для каждого представителя миланского кружка,
но ни в ком они не отозвались так сильно и явно,
как в душе Беккариа. Например, "Панегирик милан-
ской юриспруденции" Пьетро Верри бесспорного ли-
дера ломбардийских просветителей в Академии
Пуньи, появившийся как раз в тот момент, когда со-
зрел замысел О преступлениях и наказаниях", содер-
жит реформаторские идеи, которые были близки в
тот период и самому Беккариа. В "Панегирике" есть
бунтарство против мира отцов, с которого начали
оба молодых друга. Но у Верри оно не идет дальше
сатиры, литературного фрондерства, холодного пре-
зрения, тогда как у Беккариа это протест более глубо-
кий и ярко выраженный. Когда впоследствии, почти
пятнадцать лет спустя, Верри вернулся к этим вопро-
сам в своих знаменитых "Заметках о пытке", его, суж-
дения были полны зрелой гуманности, и его стремле-
ние бороться против пытки кажется окончательно
сложившимся. Но у Верри уже недостает юношеской
дерзости, чтобы опубликовать это произведение. Он
был уже слишком захвачен ходом борьбы за рефор-
мирование всей административной и экономической
системы Ломбард и и и не рискнул более продолжать
борьбу за свою собственную справедливую идею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
ПЯТОЕ ИЗДАНИЕ
Заново исправленное и увеличенное
в Делах наиболее труДных
нельзя ожиДать, чтобы кто-нибуДь сразу и сеял и жал,
а наДо позаботиться, чтобы они постепенно созрели.
Бэкон. Искренние речи, 14.
ГАРЛЕ М
ВСТУПЛЕНИЕ
прозретъ рождение нового образа мышления и
мироощущения, уловить мгновение, когла элементы
нового становятся частъю культуры и начинают изме-
нять и преобразовывать ее - вот, пожалуй, самое за-
мечательное, что может попытаться слелать историк.
В мыслях и сознании человека родилась новая интел-
лектуальная и Ауховная энергия, которая затем выра-
зилась в слове, поступке, книге. Человек пытается уло-
вить эхо этого творения, жаждет понять, жизненно
ли оно, отвечает ли его потребностям и нужлам, на-
73
шло ли отклик в душах других люлей, близких и да
леких, живущих в ролном горОде или в лальних стра-
нах, способных воспламениться ответным чувством,
сопереживать. Такой отклик, каким бы он ни был -
едва уловимым или звонким, живым или апатичным,
запоздалым или отдаленным, - есть подлинная исто-
рическая жизнь этого призыва к людям, выразивше-
гося в действии, мысли или идее. И без терпеливого
и тщательного изучения этого отклика невозможно
понять, что же в самом деле представляют собой эле-
менты рождающегося нового. Естественно, анализ са-
мой идеи, ее структуры, логики и психологических
мотивов ее происхождения, равно как и исследова-
ние экономических и политических особенностей ис-
торического факта, его практических последствий не-
обходимы. Но, с точки зрения самой истории, имен-
но с таким откликом на идею и следует считаться.
Если окажется, что идея - это призыв, если его
эхо разносится широко и мгновенно, а отклик, кото-
рый будет услышан, несег в себе чтото близкое каж-
дому и оригинальное, если с его помощью можно
обнаружить происходящие изменения, возникнове-
ние новых проблем и чаяний; если свет, рассеиваясь
при отражении, вновь собирается в фокусе, что
позволяет лучше увидеть его источник, - тогда пе-
ред нами одна из тех проблем развития мысли, кото-
рые передают непосредственное ощущение жизни в
пульсации самого процесса эволюции человеческого
сознания.
Подобным феноменом, связанным с рождением
нового идеала и его распространением по всей Евро-
пе восемнадцатого века, стала книга Ч. Беккариа "О
преступлениях и наказаниях". Она сразу же перестала
быть его личным достоянием и приобрела значение
события исторического, которое впитало в себя каж-
дый аспект зарождающейся культуры нового времени
от вопросов политики до естественного права, от
концепции собственности до переосмысления исто-
ков человеческого существования. Призыв Беккариа,
исторгнутый из глубины души, его звонкое, раскати-
стое эхо были услышаны во всех уголках Европы.
Книга "О преступлениях и наказаниях" была опуб-
ликована более двухсот лег назад, летом 1764 года, и
уже в восемнадцатом веке была десятки раз издана,
переведена и переиздана как в Италии, так и за ее
пределами. Но если мы хотим понять, что именно
послужило отправной точкой для широкого потока
мыслей и чувств, которые породила эта книга, следу-
ет обратиться к ее ливорнскому изданию 1766 года,
последнему, вышедшему под редакцией самого
Беккариа.
Это издание обнажает сомнения, правку и мучи-
тельные раздумья автора. В нем порой прослеживает-
ся влияние направляющей руки властного и педан-
тичного Пьетро Верри, который помогал книге поя-
виться на свет.
Беккариа пишет "О преступлеииях и наказаниях" в
единственный благоприятный для себя период. Ему
25 лег (он родился 15 марта 1738 года). Он только
что освободился от оков "фанатичного", па его сло-
вам, образования и от деспотизма семьи, отгородив-
шейся от мира стеной старинных привилегий и пред-
рассудков. Пережив конфликт с отцом и властями,
со всей аристократической и светской традицией из-
за брака по любви, молодой маркиз оказался лицом
к лицу с самим собой. Его мучают внутренние про-
тиворечия и тревоги. Болезненно восприимчивый по
натуре, Беккариа прекрасно понимал, что не в его ха-
рактере навязывать свою волю другим, что было
свойственно его другу Пьетро Верри. Он отчетливо
осознавал, что рожден не для активного действия, ио
для одухотворенного страдания, хотя и пытался
скрыть это за эпикурейской улыбкой. Столь же ясно
он осознавал, что его спасительным убежищем явля-
ется мир мысли, способный придать смысл его стра-
даниям, его глубоко личному восприятию действ и-
тельности. Только великий идеал мог бы вырвать
Беккариа из состояния "отчаяния" и "легаргии". Лю-
бовь, дружба, связь с Терезой де Бласко и дискуссии
в молодой Академии Пуньи создавали в нем и вок-
руг него ту атмосферу, которая привела к "обраще-
нию в философию", как он сам определил это состо-
яние несколько лег спустя, к обращению всей его
16
личности к миру просветителей. "Персидские письма"
Монтескье, "Об уме" Гельвеция, "Общественный дого-
вор" и "Новая Элоиза Руссо, сочинения Бюффона,
Дидро, Юма, Даламбера, Кондильяка - произведения
великого французского десятилетия середины восем-
надцатого века - Беккариа поглощал с жадностью и
страстью, но вместе с тем для его чтения характерен
тщательный логический отбор. Когда летом 1763 года
в сплоченном и деятельном кругу своих миланских
друзей, в который входили Пьетро и Алессаидро Вер-
ри, Альфонсо Лонго, Паоло Фризи, Джузеппе Вис-
конти и другие, Беккариа поднимает вопросы уголов-
ного права, то обсуждает их со страстью Руссо, но не
поступаясь при этом логикой.
Как и для любого другого кружка европейского
просветительства, для миланского парижские энцик-
лопедисты служили, разумеется, образцом. В Акаде-
мии Пуньи уживались бунтарские настроения Руссо
и взрывная и умная критика Вольтера, бесконечное
сострадание Жана Жака к самому себе и к другим и
сознательное стремление энциклопедистов к реформа-
торству, обращение к природе и верховенство разу-
ма. Полярные свойства просветителей были характер-
ны для каждого представителя миланского кружка,
но ни в ком они не отозвались так сильно и явно,
как в душе Беккариа. Например, "Панегирик милан-
ской юриспруденции" Пьетро Верри бесспорного ли-
дера ломбардийских просветителей в Академии
Пуньи, появившийся как раз в тот момент, когда со-
зрел замысел О преступлениях и наказаниях", содер-
жит реформаторские идеи, которые были близки в
тот период и самому Беккариа. В "Панегирике" есть
бунтарство против мира отцов, с которого начали
оба молодых друга. Но у Верри оно не идет дальше
сатиры, литературного фрондерства, холодного пре-
зрения, тогда как у Беккариа это протест более глубо-
кий и ярко выраженный. Когда впоследствии, почти
пятнадцать лет спустя, Верри вернулся к этим вопро-
сам в своих знаменитых "Заметках о пытке", его, суж-
дения были полны зрелой гуманности, и его стремле-
ние бороться против пытки кажется окончательно
сложившимся. Но у Верри уже недостает юношеской
дерзости, чтобы опубликовать это произведение. Он
был уже слишком захвачен ходом борьбы за рефор-
мирование всей административной и экономической
системы Ломбард и и и не рискнул более продолжать
борьбу за свою собственную справедливую идею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48