Когда я включаю его, он тихо щелкает, а затем начинает гудеть.
Я нажимаю еще на одну кнопку: экран мигает.
Голоса снаружи. Бобби, Бентли.
Первая страница файла WINGS медленно выползает из принтера.
У входной двери звенят ключами.
Вторая страница файла WINGS следует за первой, слегка наползая на нее.
В холле открывается дверь: шаги, голоса.
Я вынимаю две страницы из принтера, запихиваю их в карман пиджака, затем выключаю компьютер и принтер. Затем бросаюсь в кресло.
Но тут до меня доходит, что, когда я вошел, компьютер был включен.
Я кидаюсь к компьютеру, включаю его обратно и снова бросаюсь в кресло.
Бобби и Бентли заходят в гостиную, сопровождаемые членами французской съемочной группы, включая режиссера и оператора.
Положив голову на колени, я тяжело дышу.
Голос — я не уверен, кому он принадлежит, — спрашивает:
— Что ты здесь делаешь?
Я ничего не отвечаю. В гостиной холодно, как зимой.
— Мне плохо, — говорю я, поднимаю голову и морщусь от света. — Я нехорошо себя чувствую. — Пауза. — Ксанакс кончился.
Бентли смотрит на Бобби, а затем, подойдя ко мне, бормочет без всякого интереса:
— Херово.
Бобби смотрит на режиссера, который изучает меня с таким видом, словно вот-вот примет какое-то решение. Наконец режиссер кивает Бобби — это знак к началу съемки сцены.
Бобби пожимает плечами, падает на диван, развязывает галстук, затем снимает пиджак. Плечо его белой рубашки от Comme des Garзons слегка испачкано кровью. Бобби вздыхает.
Появляется Бентли и протягивает Бобби стакан с выпивкой.
— Что случилось? — спрашиваю я, почти не слыша собственного голоса. — Почему вы ушли с вечеринки?
— Несчастный случай, — говорит Бобби. — Совершенно непредвиденный.
Он отпивает из стакана.
— Что такое? — спрашиваю я.
— Брюс Райнбек погиб, — говорит Бобби, стараясь не глядеть на меня, а затем недрогнувшей рукой еще раз подносит стакан ко рту.
Бобби не ждет, пока я спрошу у него, как это случилось, — впрочем, я и не собирался спрашивать.
— Он пытался извлечь взрыватель из бомбы в квартире на Бетюнской набережной, — вздыхает Бобби, не вдаваясь в детали. — Уж не знаю зачем.
Я сижу на своем месте настолько долго, насколько это возможно без того, чтобы сойти с ума, но когда режиссер делает мне знак подняться, я, пошатываясь, встаю на ноги.
— Я… пойду, пожалуй, посплю, — говорю я, а затем, ткнув пальцем вверх, добавляю: — На втором этаже.
Бобби ничего не говорит, просто безразлично смотрит на меня.
— Я… я ужасно вымотан, — говорю я, трогаясь с места. — Вот-вот с ног свалюсь.
— Виктор, — внезапно зовет меня Бобби.
— Да? — Я останавливаюсь, чувствуя, что все мое тело покрыто холодным потом, а желудок до краев заполнен кислотой. — Да? — снова спрашиваю я.
— Что у тебя торчит из кармана? Он показывает на мой пиджак.
Я с невинным видом гляжу в указанном направлении.
— О чем ты?
Бобби встает с дивана и подходит ко мне так быстро, что чуть не сбивает меня с ног. Одним движением он выхватывает заинтересовавшую его бумажку из моего кармана.
Он рассматривает ее, переворачивает, а затем вновь глядит на меня.
Он протягивает мне бумажку, скривив рот, и пот блестит у него на висках, на переносице и во впадинах под глазами. Жуткая улыбка во весь рот.
Я беру лист бумаги у него из рук, у меня мокрые ладони и руки трясутся.
— Что это? — спрашиваю я.
— Иди спать, — говорит он, отворачиваясь.
Я смотрю на листок.
Это расписание съемок на завтра, которое первый ассистент режиссера сунул мне, когда я выходил с вечеринки на рю Поля Валери.
— Жаль Брюса, — говорю я неуверенно, потому что мне его совсем не жаль.
Я на втором этаже, замерзаю в постели, закрывшись на замок. Я сожрал ксанакс, однако сон так и не идет. Раз десять я начинаю мастурбировать, но тут же останавливаюсь, осознав всю бессмысленность этого занятия. Я пытаюсь не прислушиваться к крикам, которые раздаются снизу, и надеваю наушники, но кто-то из французской съемочной группы засунул в мой плеер кассету, на которой в течение девяноста минут Дэвид Боуи поет «Heroes» снова и снова, бесконечным кольцом — еще одно, не лишенное логики преступление. Я начинаю считать те смерти, в которых я не виноват: почтовые марки с токсином в клеевом слое, книга со страницами, пропитанными ядом, который убивает в течение считанных часов, костюмы от Armani, настолько насыщенные отравой, что жертва впитывает к концу вечера через кожу достаточное количество, чтобы умереть.
В 23:00 Тамми наконец впархивает в гостиную с букетом белых лилий в руках, а руки у нее все в болячках, большинство которых размещается на локтевом сгибе. Следом появляется Джейми. Я читал эту сцену, так что более менее представляю ее. Когда Джейми сообщают о смерти Брюса, она просто говорит: «Ясно» (но Джейми-то знала, что произойдет с Брюсом Райнбеком, она знала это еще в Лондоне, она знала это, когда мы приехали в Париж, она знала это в первый же день, когда играла в теннис с Брюсом, она знала это всегда).
Когда это говорят Тамми, она вяло смотрит на Бобби, не в силах поверить. Джейми, следуя сценарию, берет лилии из ее рук, и тогда Тамми расслабляется и говорит Бобби шепотом: «Лжец!», а затем она шепчет: «Лжец!» — еще раз, и на лице Бобби появляется слабая улыбка, а французский оператор стоит у него за спиной, чтобы зафиксировать реакцию Тамми, и тут у нее все внутри опускается, и она начинает кричать и выть, не останавливаясь ни на секунду, и ей уже глубоко наплевать, зачем в ее жизни появился Бобби, зачем он велит ей идти спать, зачем он требует от нее, чтобы она немедленно забыла Брюса Райнбека, зачем он рассказывает ей, что Брюс убил сына французского премьера, зачем ей объясняют, что ей следует радоваться, что с ней ничего не случилось, в то время как Бентли (клянусь Богом!) принимается нарезать салат.
19
Озабоченность последствиями смерти Брюса еще некоторое время нарушает спокойное течение жизни в том самом доме то ли в восьмом, то ли в шестнадцатом аррондисмане, и, поскольку у меня нет никаких поручений, и все слишком заняты, чтобы обращать на меня внимание, я незаметно сваливаю. Идут бесконечные разговоры о том, чтобы изменить название, сократить бюджет, сдать в аренду восьмидесятифутовый кран, перенести сроки премьеры, вспыльчивый продюсер из Лос-Анджелеса заикается даже о том, чтобы переписать сценарий. Перед уходом я снимаюсь в сцене, где показана реакция Тамми на наш рассказ о смерти Брюса (мотоциклетная авария, грузовик с полным кузовом арбузов, Афины, не вписался в поворот), но поскольку она не в состоянии даже складывать слова в предложения, а тем более играть на жестах, мои реплики снимаются в холле, а за Тамми реплики подает ассистент режиссера, который делает это гораздо убедительнее, чем сама Тамми (Тамми мы вставим в эту сцену позднее, при монтаже). Для финального кадра мы надеваем на голову ассистента парик, после чего гигантским «панафлексом» снимаем наезд на мое «печальное, но полное оптимизма» лицо во время прощального объятия с Тамми.
Джейми, сидя за компьютером в гостиной, то ли делает вид, что не замечает меня, то ли действительно не обращает внимания на мое присутствие — машинально просматривает диаграммы, рассортировывает электронную почту — в то время как я пытаюсь незаметно прошмыгнуть мимо нее.
На улице пасмурно, небо в серых тучах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160
Я нажимаю еще на одну кнопку: экран мигает.
Голоса снаружи. Бобби, Бентли.
Первая страница файла WINGS медленно выползает из принтера.
У входной двери звенят ключами.
Вторая страница файла WINGS следует за первой, слегка наползая на нее.
В холле открывается дверь: шаги, голоса.
Я вынимаю две страницы из принтера, запихиваю их в карман пиджака, затем выключаю компьютер и принтер. Затем бросаюсь в кресло.
Но тут до меня доходит, что, когда я вошел, компьютер был включен.
Я кидаюсь к компьютеру, включаю его обратно и снова бросаюсь в кресло.
Бобби и Бентли заходят в гостиную, сопровождаемые членами французской съемочной группы, включая режиссера и оператора.
Положив голову на колени, я тяжело дышу.
Голос — я не уверен, кому он принадлежит, — спрашивает:
— Что ты здесь делаешь?
Я ничего не отвечаю. В гостиной холодно, как зимой.
— Мне плохо, — говорю я, поднимаю голову и морщусь от света. — Я нехорошо себя чувствую. — Пауза. — Ксанакс кончился.
Бентли смотрит на Бобби, а затем, подойдя ко мне, бормочет без всякого интереса:
— Херово.
Бобби смотрит на режиссера, который изучает меня с таким видом, словно вот-вот примет какое-то решение. Наконец режиссер кивает Бобби — это знак к началу съемки сцены.
Бобби пожимает плечами, падает на диван, развязывает галстук, затем снимает пиджак. Плечо его белой рубашки от Comme des Garзons слегка испачкано кровью. Бобби вздыхает.
Появляется Бентли и протягивает Бобби стакан с выпивкой.
— Что случилось? — спрашиваю я, почти не слыша собственного голоса. — Почему вы ушли с вечеринки?
— Несчастный случай, — говорит Бобби. — Совершенно непредвиденный.
Он отпивает из стакана.
— Что такое? — спрашиваю я.
— Брюс Райнбек погиб, — говорит Бобби, стараясь не глядеть на меня, а затем недрогнувшей рукой еще раз подносит стакан ко рту.
Бобби не ждет, пока я спрошу у него, как это случилось, — впрочем, я и не собирался спрашивать.
— Он пытался извлечь взрыватель из бомбы в квартире на Бетюнской набережной, — вздыхает Бобби, не вдаваясь в детали. — Уж не знаю зачем.
Я сижу на своем месте настолько долго, насколько это возможно без того, чтобы сойти с ума, но когда режиссер делает мне знак подняться, я, пошатываясь, встаю на ноги.
— Я… пойду, пожалуй, посплю, — говорю я, а затем, ткнув пальцем вверх, добавляю: — На втором этаже.
Бобби ничего не говорит, просто безразлично смотрит на меня.
— Я… я ужасно вымотан, — говорю я, трогаясь с места. — Вот-вот с ног свалюсь.
— Виктор, — внезапно зовет меня Бобби.
— Да? — Я останавливаюсь, чувствуя, что все мое тело покрыто холодным потом, а желудок до краев заполнен кислотой. — Да? — снова спрашиваю я.
— Что у тебя торчит из кармана? Он показывает на мой пиджак.
Я с невинным видом гляжу в указанном направлении.
— О чем ты?
Бобби встает с дивана и подходит ко мне так быстро, что чуть не сбивает меня с ног. Одним движением он выхватывает заинтересовавшую его бумажку из моего кармана.
Он рассматривает ее, переворачивает, а затем вновь глядит на меня.
Он протягивает мне бумажку, скривив рот, и пот блестит у него на висках, на переносице и во впадинах под глазами. Жуткая улыбка во весь рот.
Я беру лист бумаги у него из рук, у меня мокрые ладони и руки трясутся.
— Что это? — спрашиваю я.
— Иди спать, — говорит он, отворачиваясь.
Я смотрю на листок.
Это расписание съемок на завтра, которое первый ассистент режиссера сунул мне, когда я выходил с вечеринки на рю Поля Валери.
— Жаль Брюса, — говорю я неуверенно, потому что мне его совсем не жаль.
Я на втором этаже, замерзаю в постели, закрывшись на замок. Я сожрал ксанакс, однако сон так и не идет. Раз десять я начинаю мастурбировать, но тут же останавливаюсь, осознав всю бессмысленность этого занятия. Я пытаюсь не прислушиваться к крикам, которые раздаются снизу, и надеваю наушники, но кто-то из французской съемочной группы засунул в мой плеер кассету, на которой в течение девяноста минут Дэвид Боуи поет «Heroes» снова и снова, бесконечным кольцом — еще одно, не лишенное логики преступление. Я начинаю считать те смерти, в которых я не виноват: почтовые марки с токсином в клеевом слое, книга со страницами, пропитанными ядом, который убивает в течение считанных часов, костюмы от Armani, настолько насыщенные отравой, что жертва впитывает к концу вечера через кожу достаточное количество, чтобы умереть.
В 23:00 Тамми наконец впархивает в гостиную с букетом белых лилий в руках, а руки у нее все в болячках, большинство которых размещается на локтевом сгибе. Следом появляется Джейми. Я читал эту сцену, так что более менее представляю ее. Когда Джейми сообщают о смерти Брюса, она просто говорит: «Ясно» (но Джейми-то знала, что произойдет с Брюсом Райнбеком, она знала это еще в Лондоне, она знала это, когда мы приехали в Париж, она знала это в первый же день, когда играла в теннис с Брюсом, она знала это всегда).
Когда это говорят Тамми, она вяло смотрит на Бобби, не в силах поверить. Джейми, следуя сценарию, берет лилии из ее рук, и тогда Тамми расслабляется и говорит Бобби шепотом: «Лжец!», а затем она шепчет: «Лжец!» — еще раз, и на лице Бобби появляется слабая улыбка, а французский оператор стоит у него за спиной, чтобы зафиксировать реакцию Тамми, и тут у нее все внутри опускается, и она начинает кричать и выть, не останавливаясь ни на секунду, и ей уже глубоко наплевать, зачем в ее жизни появился Бобби, зачем он велит ей идти спать, зачем он требует от нее, чтобы она немедленно забыла Брюса Райнбека, зачем он рассказывает ей, что Брюс убил сына французского премьера, зачем ей объясняют, что ей следует радоваться, что с ней ничего не случилось, в то время как Бентли (клянусь Богом!) принимается нарезать салат.
19
Озабоченность последствиями смерти Брюса еще некоторое время нарушает спокойное течение жизни в том самом доме то ли в восьмом, то ли в шестнадцатом аррондисмане, и, поскольку у меня нет никаких поручений, и все слишком заняты, чтобы обращать на меня внимание, я незаметно сваливаю. Идут бесконечные разговоры о том, чтобы изменить название, сократить бюджет, сдать в аренду восьмидесятифутовый кран, перенести сроки премьеры, вспыльчивый продюсер из Лос-Анджелеса заикается даже о том, чтобы переписать сценарий. Перед уходом я снимаюсь в сцене, где показана реакция Тамми на наш рассказ о смерти Брюса (мотоциклетная авария, грузовик с полным кузовом арбузов, Афины, не вписался в поворот), но поскольку она не в состоянии даже складывать слова в предложения, а тем более играть на жестах, мои реплики снимаются в холле, а за Тамми реплики подает ассистент режиссера, который делает это гораздо убедительнее, чем сама Тамми (Тамми мы вставим в эту сцену позднее, при монтаже). Для финального кадра мы надеваем на голову ассистента парик, после чего гигантским «панафлексом» снимаем наезд на мое «печальное, но полное оптимизма» лицо во время прощального объятия с Тамми.
Джейми, сидя за компьютером в гостиной, то ли делает вид, что не замечает меня, то ли действительно не обращает внимания на мое присутствие — машинально просматривает диаграммы, рассортировывает электронную почту — в то время как я пытаюсь незаметно прошмыгнуть мимо нее.
На улице пасмурно, небо в серых тучах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160