— спрашиваю я.
— Он был с другом, — отвечает она. — Ужасно похожий на Брюса Райнбека, но, по-моему, это не Брюс.
Долгая пауза. Я стою посередине гостиной, держась за бока.
— Брюс Райнбек?
— Ага, жуткое дело. Он был ну просто вылитый Брюс, но что-то в нем было немного не так. Волосы другие или что-то в этом роде.
Она морщится и потирает живот.
— Этот парень сказал, что его зовут Брюс, но фамилии своей не назвал, так что — кто знает?
Я цепенею на месте.
— Так не бывает, — бормочу я.
Брюс Райнбек умер.
— Чего не бывает? — спрашивает она недовольно.
Брюс Райнбек погиб, обезвреживая бомбу в жилом доме на Бетюнской набережной.
— Это был не Брюс Райнбек, зайка.
— В любом случае он ужасно походил на Брюса Райнбека, — говорит Хлое. — Фраза эта звучит довольно резко, поэтому она тут же переходит на более ласковый тон и добавляет: — Я же так и сказала. Виктор, успокойся.
Ее личико снова морщится.
Я начинаю вынимать ее вещи из шкафа. Она оборачивается.
— Что ты делаешь?
— Мы сваливаем отсюда, — говорю я, бросая на кровать чемодан от Gucci. — Прямо сейчас.
— Откуда «отсюда»? — нетерпеливо спрашивает Хлое, поворачиваясь на стуле.
— Из Парижа, — говорю я. — Мы возвращаемся в Нью-Йорк.
— Виктор, но у меня завтра пока…
— Наплевать, — ору я. — Мы сматываемся отсюда немедленно.
— Виктор, я тоже начинаю волноваться за тебя, — говорит она. — Присядь на минутку, я хочу поговорить с тобой.
— Нам некогда разговаривать, — кричу я. — Мы должны немедленно свалить отсюда.
— Перестань, — говорит она, вдруг сгибаясь пополам. — Сядь и успокойся.
— Хлое…
— Извини, мне нужно ненадолго в ванную, — говорит она. — Ты пока не складывай вещи. Я хочу поговорить с тобой.
— Что с тобой? — спрашиваю я.
— Мне дурно, — бормочет она.
— Ты ничего не ела? — спрашиваю я, внезапно начиная беспокоиться.
— Нет, только шампанского выпила.
Я смотрю на ведерко со льдом и на покоящуюся в нем бутылку «Кристалла» и на пустой фужер, стоящий на столе.
Она встает со стула. Я смотрю на нее.
Она проходит мимо меня.
Я смотрю на фужер, а затем делаю шаг к нему.
Заглянув в фужер, я вижу на его дне какие-то крохотные гранулы.
И тут я замечаю кое-что еще.
Огромное кровавое пятно на стуле, где только что сидела Хлое.
Я смотрю на пятно.
Я зову ее:
— Хлое!
Она оборачивается и спрашивает:
— Что?
Я не хочу, чтобы она заметила, как сильно я испуган, но тут до нее доходит, куда направлен мой взгляд.
Она начинает хрипло дышать. Она осматривает себя.
Вся нижняя часть ее платья густо пропитана темно-красной кровью.
— Хлое… — повторяю я.
Она, пошатываясь, направляется к двери ванной и хватается за косяк, чтобы не упасть, а кровь течет по ее ногам тонкими ручейками, и когда она приподнимает подол, мы оба видим, что ее нижнее белье все пропитано кровью, она в ужасе срывает его с себя, и тотчас же из-под ее платья вырывается целый фонтан крови, который с хлюпаньем разбивается об пол.
Хлое хватает ртом воздух, низкий стон вырывается у нее из горла, она складывается пополам, схватившись за живот, и издает крик. С изумленным выражением на лице, не отпуская живот, она извергает рвоту, поскальзывается и падает на пол ванной. Я успеваю заметить, что у Хлое изо рта высовываются какие-то кровоточащие обрывки тканей.
— Хлое! — кричу я.
Хлое ползет по полу, оставляя за собой ярко-красный кровавый след.
Я кидаюсь в ванную следом за ней, а она, хрипло дыша, продолжает извиваться на скользком полу, пытаясь доползти до ванны.
Еще одна струя крови прыскает из нее, сопровождаемая жутким тошнотворным звуком. Она кричит, тянет ко мне руку, я хватаюсь за нее и чувствую, как новый крик сотрясает все ее существо, вслед за чем вновь раздается все тот же противный хлюпающий звук.
В ванной я срываю со стены телефонную трубку и набираю ноль.
— На помощь! — ору я в трубку. — Человек умирает. Я в комнате Хлое Бирнс, и мне срочно нужна «скорая». У нее кровотечение, и она сейчас умрет — гребаный боже, она точно сейчас умрет…
Молчание, а затем чей-то голос переспрашивает:
— Мистер Вард?
Это голос режиссера.
— Мистер Вард? — спрашивает он вновь.
— Нет !Нет !Нет !
— Мы сейчас будем, мистер Вард.
И на том конце провода кладут трубку.
Обливаясь слезами, я швыряю телефонную трубку на пол.
Я выскакиваю из ванной, но в трубке того телефона, что стоит на тумбочке, гудка нет вообще.
Хлое зовет меня.
С того места, где я стою, кажется, что весь пол в ванной комнате залит кровью, словно на него вытекло, превратившись в жидкость, все, что было у Хлое внутри.
Кровь продолжает хлестать у нее между ног и почему-то кажется, что она состоит из мельчайших, похожих на песок крупинок. Хлое вскрикивает от боли, и вместе с кровью из нее на пол плюхается какой-то комок плоти, и когда я обнимаю ее, она разражается серией истерических, беспомощных всхлипываний, а я говорю ей, что все обойдется, обливаясь при этом слезами. Еще один длинный шматок плоти, похожий на кусок каната, выпадает из нее.
— Виктор! Виктор! — вопит она как сумасшедшая, ее кожа на глазах желтеет, крики слабеют, а рот все время открывается и бессильно закрывается.
Я прижимаю полотенце к ее влагалищу, пытаясь остановить поток крови, но полотенце в считаные секунды промокает насквозь. Она продолжает дышать со свистом, затем громко опорожняет кишечник, выгибает спину дугой, еще один лоскут мяса вылетает из нее, и за ним на пол вновь изливается густая струя крови.
Мои руки все перепачканы теплой кровью, и я истошно ору:
— Не волнуйся, зайка, не волнуйся, зайка, не волнуйся!
Еще один фонтан тошнотворно горячей крови вырывается у Хлое между ног, глаза ее выползают из орбит, она делает чудовищный вдох, и я слышу жуткие звуки, доносящиеся из ее нутра. Еще один хриплый, леденящий душу вопль.
— Да сделай ты что-нибудь, Боже, сделай ты что-нибудь, — умоляет она меня, но все, что я могу, — это плакать навзрыд.
Еще один комок плоти, белый и молочный, вылетает наружу. Тело Хлое пронзает такая боль, что она уже больше не может произнести ни слова. Наконец все ее мышцы расслабляются, и она пытается улыбнуться мне, но вместо улыбки на лице у нее — жуткий оскал окровавленных зубов, и я вижу, что вся слизистая ее рта — фиолетового цвета, и она что-то шепчет, вцепившись одной рукой в мою руку, в то время как другая лежит на кафельном полу, сведенная судорогой, а вся ванная наполнена запахом крови, и я обнимаю Хлое, гляжу ей прямо в глаза, и рыдаю: «Прости меня зайка прости меня зайка», а в ее глазах — изумление, потому что она понимает, насколько неотвратима ее смерть, и она то видит меня отчетливо, то я расплываюсь у нее перед глазами и исчезаю, а затем она начинает издавать какие-то звериные звуки, а затем обмякает у меня на руках, глаза закатываются, и Хлое умирает, причем лицо ее тут же бледнеет, рот широко открывается, а я чуть не падаю в обморок, и весь мир тускнеет у меня перед глазами, когда из ее открытого рта вытекает струйка лавандового цвета жидкости.
И когда я наконец закрываю глаза и затыкаю уши ладонями, в комнату врывается съемочная группа.
3
Мы мчимся по автостраде. В большом фургоне. Мы направляемся в аэропорт. За рулем — самый лучший водитель во всей французской съемочной группе. Я лежу на полу фургона в кататоническом ступоре, окруженный камерами и оборудованием, мои штанины липкие от крови Хлое, а за окнами фургона то сплошная темень, то какая-то пустыня, вроде калифорнийской, а порой эти окна превращаются в матовые экраны, от которых исходит сияние — иногда цвета электрик, иногда — ослепительно белое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160
— Он был с другом, — отвечает она. — Ужасно похожий на Брюса Райнбека, но, по-моему, это не Брюс.
Долгая пауза. Я стою посередине гостиной, держась за бока.
— Брюс Райнбек?
— Ага, жуткое дело. Он был ну просто вылитый Брюс, но что-то в нем было немного не так. Волосы другие или что-то в этом роде.
Она морщится и потирает живот.
— Этот парень сказал, что его зовут Брюс, но фамилии своей не назвал, так что — кто знает?
Я цепенею на месте.
— Так не бывает, — бормочу я.
Брюс Райнбек умер.
— Чего не бывает? — спрашивает она недовольно.
Брюс Райнбек погиб, обезвреживая бомбу в жилом доме на Бетюнской набережной.
— Это был не Брюс Райнбек, зайка.
— В любом случае он ужасно походил на Брюса Райнбека, — говорит Хлое. — Фраза эта звучит довольно резко, поэтому она тут же переходит на более ласковый тон и добавляет: — Я же так и сказала. Виктор, успокойся.
Ее личико снова морщится.
Я начинаю вынимать ее вещи из шкафа. Она оборачивается.
— Что ты делаешь?
— Мы сваливаем отсюда, — говорю я, бросая на кровать чемодан от Gucci. — Прямо сейчас.
— Откуда «отсюда»? — нетерпеливо спрашивает Хлое, поворачиваясь на стуле.
— Из Парижа, — говорю я. — Мы возвращаемся в Нью-Йорк.
— Виктор, но у меня завтра пока…
— Наплевать, — ору я. — Мы сматываемся отсюда немедленно.
— Виктор, я тоже начинаю волноваться за тебя, — говорит она. — Присядь на минутку, я хочу поговорить с тобой.
— Нам некогда разговаривать, — кричу я. — Мы должны немедленно свалить отсюда.
— Перестань, — говорит она, вдруг сгибаясь пополам. — Сядь и успокойся.
— Хлое…
— Извини, мне нужно ненадолго в ванную, — говорит она. — Ты пока не складывай вещи. Я хочу поговорить с тобой.
— Что с тобой? — спрашиваю я.
— Мне дурно, — бормочет она.
— Ты ничего не ела? — спрашиваю я, внезапно начиная беспокоиться.
— Нет, только шампанского выпила.
Я смотрю на ведерко со льдом и на покоящуюся в нем бутылку «Кристалла» и на пустой фужер, стоящий на столе.
Она встает со стула. Я смотрю на нее.
Она проходит мимо меня.
Я смотрю на фужер, а затем делаю шаг к нему.
Заглянув в фужер, я вижу на его дне какие-то крохотные гранулы.
И тут я замечаю кое-что еще.
Огромное кровавое пятно на стуле, где только что сидела Хлое.
Я смотрю на пятно.
Я зову ее:
— Хлое!
Она оборачивается и спрашивает:
— Что?
Я не хочу, чтобы она заметила, как сильно я испуган, но тут до нее доходит, куда направлен мой взгляд.
Она начинает хрипло дышать. Она осматривает себя.
Вся нижняя часть ее платья густо пропитана темно-красной кровью.
— Хлое… — повторяю я.
Она, пошатываясь, направляется к двери ванной и хватается за косяк, чтобы не упасть, а кровь течет по ее ногам тонкими ручейками, и когда она приподнимает подол, мы оба видим, что ее нижнее белье все пропитано кровью, она в ужасе срывает его с себя, и тотчас же из-под ее платья вырывается целый фонтан крови, который с хлюпаньем разбивается об пол.
Хлое хватает ртом воздух, низкий стон вырывается у нее из горла, она складывается пополам, схватившись за живот, и издает крик. С изумленным выражением на лице, не отпуская живот, она извергает рвоту, поскальзывается и падает на пол ванной. Я успеваю заметить, что у Хлое изо рта высовываются какие-то кровоточащие обрывки тканей.
— Хлое! — кричу я.
Хлое ползет по полу, оставляя за собой ярко-красный кровавый след.
Я кидаюсь в ванную следом за ней, а она, хрипло дыша, продолжает извиваться на скользком полу, пытаясь доползти до ванны.
Еще одна струя крови прыскает из нее, сопровождаемая жутким тошнотворным звуком. Она кричит, тянет ко мне руку, я хватаюсь за нее и чувствую, как новый крик сотрясает все ее существо, вслед за чем вновь раздается все тот же противный хлюпающий звук.
В ванной я срываю со стены телефонную трубку и набираю ноль.
— На помощь! — ору я в трубку. — Человек умирает. Я в комнате Хлое Бирнс, и мне срочно нужна «скорая». У нее кровотечение, и она сейчас умрет — гребаный боже, она точно сейчас умрет…
Молчание, а затем чей-то голос переспрашивает:
— Мистер Вард?
Это голос режиссера.
— Мистер Вард? — спрашивает он вновь.
— Нет !Нет !Нет !
— Мы сейчас будем, мистер Вард.
И на том конце провода кладут трубку.
Обливаясь слезами, я швыряю телефонную трубку на пол.
Я выскакиваю из ванной, но в трубке того телефона, что стоит на тумбочке, гудка нет вообще.
Хлое зовет меня.
С того места, где я стою, кажется, что весь пол в ванной комнате залит кровью, словно на него вытекло, превратившись в жидкость, все, что было у Хлое внутри.
Кровь продолжает хлестать у нее между ног и почему-то кажется, что она состоит из мельчайших, похожих на песок крупинок. Хлое вскрикивает от боли, и вместе с кровью из нее на пол плюхается какой-то комок плоти, и когда я обнимаю ее, она разражается серией истерических, беспомощных всхлипываний, а я говорю ей, что все обойдется, обливаясь при этом слезами. Еще один длинный шматок плоти, похожий на кусок каната, выпадает из нее.
— Виктор! Виктор! — вопит она как сумасшедшая, ее кожа на глазах желтеет, крики слабеют, а рот все время открывается и бессильно закрывается.
Я прижимаю полотенце к ее влагалищу, пытаясь остановить поток крови, но полотенце в считаные секунды промокает насквозь. Она продолжает дышать со свистом, затем громко опорожняет кишечник, выгибает спину дугой, еще один лоскут мяса вылетает из нее, и за ним на пол вновь изливается густая струя крови.
Мои руки все перепачканы теплой кровью, и я истошно ору:
— Не волнуйся, зайка, не волнуйся, зайка, не волнуйся!
Еще один фонтан тошнотворно горячей крови вырывается у Хлое между ног, глаза ее выползают из орбит, она делает чудовищный вдох, и я слышу жуткие звуки, доносящиеся из ее нутра. Еще один хриплый, леденящий душу вопль.
— Да сделай ты что-нибудь, Боже, сделай ты что-нибудь, — умоляет она меня, но все, что я могу, — это плакать навзрыд.
Еще один комок плоти, белый и молочный, вылетает наружу. Тело Хлое пронзает такая боль, что она уже больше не может произнести ни слова. Наконец все ее мышцы расслабляются, и она пытается улыбнуться мне, но вместо улыбки на лице у нее — жуткий оскал окровавленных зубов, и я вижу, что вся слизистая ее рта — фиолетового цвета, и она что-то шепчет, вцепившись одной рукой в мою руку, в то время как другая лежит на кафельном полу, сведенная судорогой, а вся ванная наполнена запахом крови, и я обнимаю Хлое, гляжу ей прямо в глаза, и рыдаю: «Прости меня зайка прости меня зайка», а в ее глазах — изумление, потому что она понимает, насколько неотвратима ее смерть, и она то видит меня отчетливо, то я расплываюсь у нее перед глазами и исчезаю, а затем она начинает издавать какие-то звериные звуки, а затем обмякает у меня на руках, глаза закатываются, и Хлое умирает, причем лицо ее тут же бледнеет, рот широко открывается, а я чуть не падаю в обморок, и весь мир тускнеет у меня перед глазами, когда из ее открытого рта вытекает струйка лавандового цвета жидкости.
И когда я наконец закрываю глаза и затыкаю уши ладонями, в комнату врывается съемочная группа.
3
Мы мчимся по автостраде. В большом фургоне. Мы направляемся в аэропорт. За рулем — самый лучший водитель во всей французской съемочной группе. Я лежу на полу фургона в кататоническом ступоре, окруженный камерами и оборудованием, мои штанины липкие от крови Хлое, а за окнами фургона то сплошная темень, то какая-то пустыня, вроде калифорнийской, а порой эти окна превращаются в матовые экраны, от которых исходит сияние — иногда цвета электрик, иногда — ослепительно белое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160