Бобби в ответ на эту реплику заливается румянцем.
— Мне тоже, — говорит он, и в этой фразе мне слышится столько намеков, что меня начинает колотить сильный озноб.
— Пошли, — говорит мне Бентли. — Вставай.
— Может, вы оставите меня здесь? — предлагаю я. — Кто же ужинает в такое время?
— У меня с пищеварением полный порядок, — сообщает Бобби. — Никаких проблем.
— Хлое, — говорю я, — не хочешь чего-нибудь выпить со мной?
— Виктор, — говорит Бобби, явно начиная злиться.
Хлое замечает реакцию Бобби.
— Послушай, мне еще нужно распаковать чемоданы, — говорит она. — К тому же я устала после перелета. У меня завтра утром пресс-конференция. В двенадцать — фотосессия с Жилем Бенсимоном, так что… давай лучше в другой раз — извини, ладно?
— Давай отменим ужин, — говорю я Бобби.
— Это невозможно, — сухо отвечает Бобби. — Я умираю от голода.
— Виктор, все в полном порядке, — говорит Хлое. — Все равно мне тоже нужно идти. Я очень устала от перелета. Я приехала сюда прямо из аэропорта.
— Можно встретиться с тобой завтра? — спрашиваю я. Пауза. Зачем-то она бросает взгляд в сторону Бобби.
— Разумеется, — отвечает Хлое наконец. — Позвони мне.
— Хорошо, — говорю я, нервно оглядываясь на Бобби. — Позвоню.
Хлое протягивает руку и стирает следы помады с моей щеки. Затем она целует меня и исчезает.
Мы трое смотрим ей вслед, пока она не исчезает в толпе.
— Пошли, Виктор, — говорит Бобби.
— Нет, — упираюсь я, не вставая со скамьи.
— Что-то мы сегодня вечером раскапризничались, — говорит Бентли и тянет игриво меня за рукав. — Идем, пора кутить.
Я медленно поднимаюсь, но на самом деле это Бентли отрывает меня от скамьи. Я спускаюсь по лестнице, боясь, что поскользнусь и упаду, потому что весь магазин покрыт толстым слоем льда, сверху на нас сыплется дождь из золотых конфетти и повсюду тучами вьются мухи.
16
Снаружи перед «Virgin Megastore» нас поджидает лимузин, а вокруг стоит шум как на карнавале, и вышибалы отодвигают от входа людей, которые по наивности рассчитывали попасть внутрь. От всех переживаний меня два раза выворачивает наизнанку прямо рядом с лимузином, пока Бобби раскуривает сигару.
— Пора ехать, Виктор, — суровым голосом сообщает Бентли. — Пошевеливай задницей.
— Зачем? — хриплю я. — Чтобы доставить тебе удовольствие?
— Кормишь меня одними обещаниями, — изображает усталый вздох Бентли. — Ну-ка давай не выделывайся. Ну вот, так-то лучше.
— Тошно тебя слушать, — говорю я, выпрямляясь.
Бертран, стоящий на тротуаре, смотрит в мою сторону, и я отвечаю ему ненавидящим взглядом, а затем я вырываюсь из рук Бентли и Бобби и кидаюсь к нему, занеся кулак высоко над головой, но Бобби удается поймать меня. Бертран самодовольно ухмыляется мне прямо в лицо и непонятно ругается по-французски.
15
В лимузине, везущем нас домой, я сижу между Бентли и Бобби.
— Хлое Бирнс, — говорит Бобби. — Как это… волнительно.
Я сижу, положив голову на колени, давясь собственной рвотой и задыхаясь в истерике.
— Мне нравится Хлое Бирнс, — говорит Бобби. — Она не стесняется своей чувственности, — бормочет он. — Восхитительное тело. — Пауза. — Можно… развлечься. — И он зловеще хохочет.
— Если ты только попробуешь к ней прикоснуться, Бобби, Богом клянусь, я тебя убью на хер, Богом клянусь, — говорю я, подчеркивая каждое слово.
— О, какие страсти, — хихикает Бентли.
— Заткнись, пидор, — бурчу я.
— На себя-то посмотри, — говорит Бентли. — Если слухи не врут.
Бобби тоже начинает хихикать:
— Мальчики, не надо!
— Ты меня слышал, Бобби? — спрашиваю я.
Бобби продолжает зло хихикать, тиская меня за ляжку и приговаривая:
— Прежде чем угрожать, подумай хорошенько, хватит ли тебе отваги и опыта, чтобы исполнить твою угрозу.
14
В спальне в том самом доме то ли в восьмом, то ли в шестнадцатом аррондисмане мою бессонницу время от времени нарушают невыносимые кошмары: какие-то хищники гонятся за мной по гостиничным коридорам, слова «ПО ТУ СТОРОНУ» возникают в темноте, что-то мокрое беспрестанно шлепает по стеклу в верхнем углу окна. Я все время причесываюсь перед зеркалом, стараясь расчесать как можно лучше волосы на пробор, отменяю встречи, назначенные во сне, стараюсь ни на чем особенно не зарубаться, спотыкаюсь и падаю с лестниц, слишком узких, чтобы разойтись с тем, кто идет тебе навстречу, а под ногами у меня все время вода, и все, на кого я натыкаюсь, имеют мое лицо. Проснувшись, я понимаю: я просто тот, кто ждет в темноте, когда за дверью раздастся шорох, и тень уже стоит в моей прихожей.
Я открываю дверь. За ней — режиссер из французской съемочной группы. Он, похоже, нервничает. В руке он нетерпеливо вертит видеокассету. На плечах у него — дорогая парка.
Без приглашения он заходит внутрь и закрывает дверь. Затем поворачивает ключ в замке.
— Что вам нужно? — спрашиваю я, направляясь обратно к постели.
— Нам не удалось толком побеседовать во время съемок, Виктор… — начинает он извиняющимся тоном.
К моему удивлению, он говорит без малейшего акцента.
— Мне с вами не о чем разговаривать, — бормочу я.
— Я вас прекрасно понимаю, — говорит он. — Пожалуй, сейчас — даже больше, чем вначале.
— Очень приятно, но мне на это глубоко наплевать. Мне хватает своих собственных проблем, — говорю я, зеваю и спрашиваю: — Сколько времени?
— Снаружи уже светло, — сообщает он.
Я протягиваю руку к тумбочке и заглатываю две таблетки ксанакса, затем подношу к губам бутылку Evian и пронзаю режиссера ненавидящим взглядом.
— Что это такое? — спрашиваю я, кивая на кассету в его руках. — Хроника съемок?
— Не совсем, — отвечает он.
Тут до меня кое-что доходит:
— Бобби знает, что вы здесь?
Он испуганно оглядывается по сторонам.
— Я думаю, вам лучше будет уйти, — говорю я. — Если Бобби не знает, что вы здесь, то вам лучше будет уйти.
— Виктор, — говорит режиссер. — Я долго размышлял, стоит ли это вам показывать.
Он выдерживает небольшую паузу. Затем принимает решение и делает шаг по направлению к телевизору с большим экраном, который врезан в стенной шкаф из белого дуба, стоящий напротив постели, в которой лежу я, стуча зубами.
— Но в свете того, что вскоре произойдет, становится просто необходимым, чтобы вы увидели это.
— Эй, эй, подождите, — говорю я. — Пожалуйста, не надо…
— Но вы действительно должны увидеть это, Виктор.
— Но почему? — спрашиваю я испуганно. — Почему?
— Не ради вашего блага, разумеется, — говорит он. — Ради блага совсем других людей.
Он сдувает кружки конфетти с кассеты перед тем, как засунуть ее в прорезь видеомагнитофона:
— По нашему мнению, Бобби Хьюз становится неуправляемым.
Я заворачиваюсь в плед, мне холодно, изо рта у меня вырываются клубы пара — такой холод стоит в комнате.
— Похоже, пора начинать упрощать картину, — говорит режиссер. — Чтобы ситуация стала для вас более ясной. — Он замолкает для того, чтобы что-то настроить на видеомагнитофоне. — Иначе мы будем снимать это кино битый год.
— Я не уверен, что у меня хватит сил посмотреть эту кассету.
— Она короткая, — говорит режиссер. — У вас еще сохранилась кое-какая способность к сосредоточению. Я проверял.
— Но у меня может произойти нервный срыв, — умоляю я. — Я могу потерять форму…
— Какую форму? — изумляется режиссер. — Нельзя потерять то, чего никогда не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160