«Кто это был?», а затем, когда она ничего не отвечает: «Это не твой телефон. Чей он?»
— Мне его дал Бакстер, — говорит Хлое. И после паузы: — Потому что на свой я не отвечаю.
— Детка, — начинаю я, — с тобой все в порядке?
Думаю я при этом о ручном зеркальце, найденном мной в ванной, — я так и не успел рассмотреть, были ли на нем следы порошка или нет.
— Ты, случайно, не начала снова?.. — я намеренно не заканчиваю мой вопрос.
Мой намек доходит до нее гораздо дольше, чем я ожидал, и наконец она говорит: «Нет, Виктор», но при этом вздрагивает, так что я не вполне ей верю.
Телефон все звонит и звонит, а Хлое все достает и достает свитеры из своего стенного шкафа и укладывает их в чемоданы, при этом все ее движения подчеркнуто неторопливы, даже демонстративны, словно мое присутствие для нее ничего не значит, но затем она вздыхает и замирает. Она смотрит на меня, а я сижу в огромном белом кресле, и меня колотит от холода. В зеркале на противоположной стене спальни я вижу свое отражение и замечаю, что мое лицо разбито далеко не так сильно, как я опасался. Хлое спрашивает меня: «Почему?», а телефон все звонит и звонит.
— Почему… что?
— Просто почему, Виктор.
— Детка, — говорю я, разводя руками так, словно собираюсь что-то объяснить. — Ты для меня, эээ… непрестанный источник, эээ… вдохновения.
— Я хочу, чтобы ты дал мне понятный ответ, — спокойно говорит она. — Без этих твоих хождений вокруг да около. Просто ответь почему.
Мне ничего не остается, как сказать:
— А, теперь я врубился.
— Если, конечно, ты еще меня хоть капельку любишь, Виктор, — вздыхает она, снова направляясь к шкафу.
— Зайка, прошу тебя, не надо…
— Почему, Виктор? — спрашивает она снова.
— Детка, я…
— Не бойся, я не буду плакать. Я уже проплакала всю ночь, — сообщает она. — И уж точно я не буду плакать, пока ты здесь, так что говори и ничего не бойся.
— Зайка, мне нужно… мне нужно… — я вздыхаю, а затем начинаю сначала. — Зайка, понимаешь, подобные вещи…
— Ты ведь никогда не отвечаешь прямо на вопрос, если можно избежать этого, верно?
— Гмм… — Я гляжу на нее в растерянности. — А ты что-то спрашивала?
Она осторожно укладывает футболки и колготки в угол самого большого чемодана, затем обматывает провод фена вокруг его ручки и укладывает фен в чемодан поменьше.
— Мне понадобилось очень много времени, Виктор, для того, чтобы начать верить в себя, — говорит она, проскальзывая мимо. — Я не позволю тебе все испортить.
— Но ты не веришь в себя, — бормочу я, устало мотая головой. — Вернее, веришь, но не до конца. Слушай, перестань все время ходить по комнате.
Кто-то звонит Бакстеру на мобильник. Хлое поднимает его с кровати и слушает, не сводя с меня взгляда, а затем отворачивается в сторону и говорит:
— Да, конечно… У меня просто еще одна встреча… Разумеется, спасибо… Хью Грант и Элизабет Херли?.. Отлично… Нет, все хорошо… Да, он сейчас здесь у меня… Нет, нет — все в порядке, не надо. Я чувствую себя нормально… До встречи.
Она выключает телефон, направляется прямиком в ванную и закрывает за собой дверь. Затем слышно, как она дважды смывает унитаз, после чего возвращается в спальню. Я хочу спросить ее, кто звонил, чтобы она назвала имя, хотя я и так знаю, кто это, и в конце концов мне не так уж и хочется услышать это имя от нее.
— Итак, ответь мне все же почему, Виктор? — спрашивает она вновь. — Почему это все случилось?
— Потому что, зайка, — глотаю я слюну. — Это так сложно… Кончай, зайка… Это все… что я понимаю? Это все… что я могу?
Я говорю, надеясь, что правильные слова сами придут мне на ум.
— Ты все понимаешь превратно, — говорит она. — Абсолютно все.
— О Боже, — вздыхаю я.
— Посмотри на свою жизнь, Виктор. Ты губишь себя. У тебя есть знакомые девушки, которых зовут Влагалище…
— Эй, детка, ее зовут Янни. Это только переводится как влагалище.
— Сколько еще осталось кабинок в ночных клубах, в которых ты не потусовался? — спрашивает она. — Ты ничего не делаешь, кроме как сидишь в «Bowery Bar», «Pravda» или «Indochine» и ноешь, какое кругом все говно. И ты делаешь это как минимум четыре раза в неделю.
— Зайка, ты просто не представляешь себе, как ужасно я устал.
— Нет, ты не устал, Виктор, — отзывается она, внимательно вглядываясь в содержимое чемодана и положив руки на бедра. — Ты не устал — ты болен. Больна твоя душа.
— Зайка, мне просто, — я поднимаю на нее растерянный взгляд, — мне просто подсунули паленый кокс. — И добавляю, окончательно капитулировав: — Да, впрочем, какая разница?
— Для тебя — никакой.
— Я просто… озадачен. Почему все… презирают меня?
— Потому что ты положил целую жизнь на то, чтобы производить впечатление на тех людей, которые впечатляют тебя.
— Зайка, но с чего бы мне пытаться производить впечатление на людей, которые меня не впечатляют ?
— Может быть, потому, что люди, на которых ты пытаешься производить впечатление, просто того не стоят?
Проглотив это заявление, я прочищаю горло и хнычущим тоном сообщаю:
— Я просто даже не знаю сейчас, как ко всему этому относиться, зайка…
— Ты подлизываешься к людям, которым на это совершенно наплевать.
— Зайка, кончай! — восклицаю я. — Они просто делают вид, что им на это наплевать!
Она награждает меня таким взглядом, что я моментально затыкаюсь:
— Ты вообще-то сам слышишь, что говоришь?
Я с жалким видом пожимаю плечами.
— Я знаю, смириться с реальностью не всегда просто, но, может, все же пора? — говорит она, застегнув один чемодан и принимаясь за другой.
— Зайка, неужели ты не понимаешь — это была самая тяжелая неделя в моей жизни? — шепчу я. — Я прошел через настоящий кошмар, и…
— Ах, этот твой любимый крошечный мирок! — говорит она, отмахиваясь рукой от моих слов.
— Нет, нет, ты не поняла! Я действительно устал от всего этого, я тоже устал от всего этого, — говорю я, так и не вставая с огромного белого кресла. — Я устал дружить с людьми, которые или ненавидят меня, или пытаются убить, или…
— Неужели ты и вправду считаешь, что все это кончилось? — перебивает она меня.
Я вздыхаю, затем выдерживаю приличествующую моменту паузу, перед тем как спросить:
— А почему бы и нет?
Она смотрит на меня безо всякого выражения.
— Люди и большее прощают, — бормочу я.
— Просто потому, что они все умнее тебя, — говорит она. — Потому что ты все воспринимаешь превратно и потому что все умнее тебя.
— Зайка, эта фотография… Я не знаю, откуда она взялась, но этого на самом деле не было, никогда не было…
— Чего не было? — спрашивает она, внезапно оживляясь.
— Того, что на фотографии, — говорю я.
— Иными словами, ты не занимался и никогда не пытался заняться сексом или хотя бы целоваться с Лорен Хайнд? — говорит она. — Ты это хочешь сказать?
Я обдумываю заданный мне вопрос, пытаюсь изменить его формулировку, а затем выдавливаю:
— Я хотел сказать, что…
Она отодвигается от меня:
— Возможно, ты очнешься скорее, если меня не будет рядом, — кто знает?
Я отчаянно жестикулирую, стараясь придумать что-нибудь или хотя бы просто произнести какую-нибудь фразу.
— А ты не пыталась, эээ, ну, может быть, поговорить с Лорен ? Разве она тебе не объяснила, что случилось? — спрашиваю я с надеждой.
— Нет, — говорит она. — Лорен мне очень нравится. Но я больше не хочу никогда ни слышать, ни видеть ее.
Хлое смотрит на часы и вполголоса чертыхается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160
— Мне его дал Бакстер, — говорит Хлое. И после паузы: — Потому что на свой я не отвечаю.
— Детка, — начинаю я, — с тобой все в порядке?
Думаю я при этом о ручном зеркальце, найденном мной в ванной, — я так и не успел рассмотреть, были ли на нем следы порошка или нет.
— Ты, случайно, не начала снова?.. — я намеренно не заканчиваю мой вопрос.
Мой намек доходит до нее гораздо дольше, чем я ожидал, и наконец она говорит: «Нет, Виктор», но при этом вздрагивает, так что я не вполне ей верю.
Телефон все звонит и звонит, а Хлое все достает и достает свитеры из своего стенного шкафа и укладывает их в чемоданы, при этом все ее движения подчеркнуто неторопливы, даже демонстративны, словно мое присутствие для нее ничего не значит, но затем она вздыхает и замирает. Она смотрит на меня, а я сижу в огромном белом кресле, и меня колотит от холода. В зеркале на противоположной стене спальни я вижу свое отражение и замечаю, что мое лицо разбито далеко не так сильно, как я опасался. Хлое спрашивает меня: «Почему?», а телефон все звонит и звонит.
— Почему… что?
— Просто почему, Виктор.
— Детка, — говорю я, разводя руками так, словно собираюсь что-то объяснить. — Ты для меня, эээ… непрестанный источник, эээ… вдохновения.
— Я хочу, чтобы ты дал мне понятный ответ, — спокойно говорит она. — Без этих твоих хождений вокруг да около. Просто ответь почему.
Мне ничего не остается, как сказать:
— А, теперь я врубился.
— Если, конечно, ты еще меня хоть капельку любишь, Виктор, — вздыхает она, снова направляясь к шкафу.
— Зайка, прошу тебя, не надо…
— Почему, Виктор? — спрашивает она снова.
— Детка, я…
— Не бойся, я не буду плакать. Я уже проплакала всю ночь, — сообщает она. — И уж точно я не буду плакать, пока ты здесь, так что говори и ничего не бойся.
— Зайка, мне нужно… мне нужно… — я вздыхаю, а затем начинаю сначала. — Зайка, понимаешь, подобные вещи…
— Ты ведь никогда не отвечаешь прямо на вопрос, если можно избежать этого, верно?
— Гмм… — Я гляжу на нее в растерянности. — А ты что-то спрашивала?
Она осторожно укладывает футболки и колготки в угол самого большого чемодана, затем обматывает провод фена вокруг его ручки и укладывает фен в чемодан поменьше.
— Мне понадобилось очень много времени, Виктор, для того, чтобы начать верить в себя, — говорит она, проскальзывая мимо. — Я не позволю тебе все испортить.
— Но ты не веришь в себя, — бормочу я, устало мотая головой. — Вернее, веришь, но не до конца. Слушай, перестань все время ходить по комнате.
Кто-то звонит Бакстеру на мобильник. Хлое поднимает его с кровати и слушает, не сводя с меня взгляда, а затем отворачивается в сторону и говорит:
— Да, конечно… У меня просто еще одна встреча… Разумеется, спасибо… Хью Грант и Элизабет Херли?.. Отлично… Нет, все хорошо… Да, он сейчас здесь у меня… Нет, нет — все в порядке, не надо. Я чувствую себя нормально… До встречи.
Она выключает телефон, направляется прямиком в ванную и закрывает за собой дверь. Затем слышно, как она дважды смывает унитаз, после чего возвращается в спальню. Я хочу спросить ее, кто звонил, чтобы она назвала имя, хотя я и так знаю, кто это, и в конце концов мне не так уж и хочется услышать это имя от нее.
— Итак, ответь мне все же почему, Виктор? — спрашивает она вновь. — Почему это все случилось?
— Потому что, зайка, — глотаю я слюну. — Это так сложно… Кончай, зайка… Это все… что я понимаю? Это все… что я могу?
Я говорю, надеясь, что правильные слова сами придут мне на ум.
— Ты все понимаешь превратно, — говорит она. — Абсолютно все.
— О Боже, — вздыхаю я.
— Посмотри на свою жизнь, Виктор. Ты губишь себя. У тебя есть знакомые девушки, которых зовут Влагалище…
— Эй, детка, ее зовут Янни. Это только переводится как влагалище.
— Сколько еще осталось кабинок в ночных клубах, в которых ты не потусовался? — спрашивает она. — Ты ничего не делаешь, кроме как сидишь в «Bowery Bar», «Pravda» или «Indochine» и ноешь, какое кругом все говно. И ты делаешь это как минимум четыре раза в неделю.
— Зайка, ты просто не представляешь себе, как ужасно я устал.
— Нет, ты не устал, Виктор, — отзывается она, внимательно вглядываясь в содержимое чемодана и положив руки на бедра. — Ты не устал — ты болен. Больна твоя душа.
— Зайка, мне просто, — я поднимаю на нее растерянный взгляд, — мне просто подсунули паленый кокс. — И добавляю, окончательно капитулировав: — Да, впрочем, какая разница?
— Для тебя — никакой.
— Я просто… озадачен. Почему все… презирают меня?
— Потому что ты положил целую жизнь на то, чтобы производить впечатление на тех людей, которые впечатляют тебя.
— Зайка, но с чего бы мне пытаться производить впечатление на людей, которые меня не впечатляют ?
— Может быть, потому, что люди, на которых ты пытаешься производить впечатление, просто того не стоят?
Проглотив это заявление, я прочищаю горло и хнычущим тоном сообщаю:
— Я просто даже не знаю сейчас, как ко всему этому относиться, зайка…
— Ты подлизываешься к людям, которым на это совершенно наплевать.
— Зайка, кончай! — восклицаю я. — Они просто делают вид, что им на это наплевать!
Она награждает меня таким взглядом, что я моментально затыкаюсь:
— Ты вообще-то сам слышишь, что говоришь?
Я с жалким видом пожимаю плечами.
— Я знаю, смириться с реальностью не всегда просто, но, может, все же пора? — говорит она, застегнув один чемодан и принимаясь за другой.
— Зайка, неужели ты не понимаешь — это была самая тяжелая неделя в моей жизни? — шепчу я. — Я прошел через настоящий кошмар, и…
— Ах, этот твой любимый крошечный мирок! — говорит она, отмахиваясь рукой от моих слов.
— Нет, нет, ты не поняла! Я действительно устал от всего этого, я тоже устал от всего этого, — говорю я, так и не вставая с огромного белого кресла. — Я устал дружить с людьми, которые или ненавидят меня, или пытаются убить, или…
— Неужели ты и вправду считаешь, что все это кончилось? — перебивает она меня.
Я вздыхаю, затем выдерживаю приличествующую моменту паузу, перед тем как спросить:
— А почему бы и нет?
Она смотрит на меня безо всякого выражения.
— Люди и большее прощают, — бормочу я.
— Просто потому, что они все умнее тебя, — говорит она. — Потому что ты все воспринимаешь превратно и потому что все умнее тебя.
— Зайка, эта фотография… Я не знаю, откуда она взялась, но этого на самом деле не было, никогда не было…
— Чего не было? — спрашивает она, внезапно оживляясь.
— Того, что на фотографии, — говорю я.
— Иными словами, ты не занимался и никогда не пытался заняться сексом или хотя бы целоваться с Лорен Хайнд? — говорит она. — Ты это хочешь сказать?
Я обдумываю заданный мне вопрос, пытаюсь изменить его формулировку, а затем выдавливаю:
— Я хотел сказать, что…
Она отодвигается от меня:
— Возможно, ты очнешься скорее, если меня не будет рядом, — кто знает?
Я отчаянно жестикулирую, стараясь придумать что-нибудь или хотя бы просто произнести какую-нибудь фразу.
— А ты не пыталась, эээ, ну, может быть, поговорить с Лорен ? Разве она тебе не объяснила, что случилось? — спрашиваю я с надеждой.
— Нет, — говорит она. — Лорен мне очень нравится. Но я больше не хочу никогда ни слышать, ни видеть ее.
Хлое смотрит на часы и вполголоса чертыхается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160