Ни один из обследованных не ощущал себя психически больным. Диагноз
был поставлен не на авось. Было экспериментально доказано, что
фотоаппараты подверглись сильному нагреванию, вероятно, в духовке
корабельной кухни, хотя больные не желали в этом признаться.
Спектроскопический и хроматографический анализ пыли, в которую будто бы
обратились подарки, показал наличие элементов, встречающихся во всякого
рода соре и мусоре. Хотя столь тщательные анализы доказывали лживость их
утверждений, больные упорно настаивали на том, что столкнулись с жителями
планеты, которые, будучи издали человекоподобны, вблизи напоминают скорее
помесь страуса или эму с вылечившимся от ожирения пингвином. Существа эти
могут ходить, как люди, но могут также передвигаться скачками, держа ноги
вместе, как воробьи или дети, играющие в "классы". Они не способны
усесться по-человечески, поскольку колени у них сгибаются назад, как у
птиц, и отдыхают они, сев на колени. Одеваются очень пестро, а на лице у
них, по-видимому, маски, потому что они снимаются и тогда можно увидеть
довольно-таки неприятное обличье с широким лбом, широко расставленными,
совершенно круглыми глазами, а там, где у нас рот и нос, у них имеется
выпуклость с отверстиями, напоминающими ноздри. После изоляции в лечебнице
агрессивность несчастных больных значительно возросла. Далее следовал
список больничного инвентаря, приведенного в негодность в приступе
бешенства.
Комиссия, созданная для изучения этого вопроса, рассмотрела сорок
восемь различных гипотез и пришла к выводу, что внезапный массовый психоз
мог быть намеренно индуцирован чужой цивилизацией, которая тем самым
защищала себя от нежелательного вторжения. Поэтому на посещение планеты
наложили запрет, а собранные впоследствии материалы получены исключительно
благодаря радиосвязи, с обычным запаздыванием во времени. Дойдя до этого
места отчета, я даже обрадовался, что все дальнейшие сведения об Энции и
энцианах исходят прямо от них, а значит, не искажены человеческими
предрассудками. Тем не менее, работа мне предстояла длительная и тяжелая:
энциане, проявив немалый космический альтруизм, одарили нас сотнями своих
сочинений, трактатов, учебников, газет и даже листовок.
Я счел за лучшее начать с учебников истории, и притом самых старых,
чтобы идти как бы естественным путем социального, а равно
интеллектуального развития неизвестных существ. Местом моих борений с
этими фолиантами был стол, ярко освещенный низко свисавшей лампой. Имея
слева от себя термос, а справа бисквиты, я взялся за первый трактат, на
всякий случай поставив в выдвинутый ящик стола фляжку с открученной
пробкой так, чтобы можно было взять ее наощупь, не отрывая глаз от страниц
с убористым текстом. В огромном зале было тихо, словно в пещере. Кроме
шелеста перелистываемых страниц, время от времени раздавались мои тихие
стоны, ибо за нелегкое взялся я дело. По привычке я просмотрел сначала
библиографию, помещенную в конце изучаемого труда, и тут уже было над чем
подумать, потому что имена ученых, цитировавшихся энцианским историком,
гласили: Триррцарракакс, Тррлитриплиррлипитт, Кьюкьюксикс,
Кворрстьерркьерр, Квидтдердудук и так далее. Не следует делать
преждевременных выводов, сказал я себе и взглянул на титульный лист.
Это была "История Энции" пера знаменитого, как утверждалось,
курдляндского историка Квакерли. Советник рекомендовал мне ее как неплохое
введение в предмет, но при виде имени автора, явно перекликающегося со
швейцарскими именами, у меня мелькнула безумная мысль, что Штрюмпфли
именно потому и посоветовал мне ее. Очевидный нонсенс, свидетельствующий
лишь о моем душевном состоянии. Я последовал этому совету, так как он
показался мне дельным. Хотя и непросто было решить, какая часть шихты
непонятнее, курдляндская или люзанская, что-то подсказывало мне, что при
всей своей необычности, прямо-таки уникальности, культура градозавров -
обитаемых живых созданий - ближе к Природе, не столь искусственна, как
цивилизация, наделившая разумом даже камни и почву. Природа, в качестве
универсальной космический постоянной, должна была стать связующим звеном и
введением в чужую историю. Не подумайте, однако, будто я с жадностью
набросился на этот толстенный том, глотая страницу за страницей, - нет, я
стоял как нерешительный купальщик над прорубью, пока, наконец, набрав в
легкие побольше воздуху, не погрузился в чтение.
Зарождение жизни на Энции Квакерли описывал на ученый манер, но в
общем, вполне понятно. Жизнь, по его словам, всюду зарождается одинаково.
Сперва океан неслыханно медленно скисает у берегов, превращаясь в
киселеобразную хлюпь, и тихие волны взбивают ее столетиями, а то и
тысячелетиями, пока из этой жижи не вычленится чмокающий студень и после
бесчисленных приключений дочмокает туда, где его мякоть затвердеет в
известковый каркас. Квакерли утверждал, что на разных планетах, в
зависимости от местных условий, возникают различные высшие организмы,
главные разновидности коих: кровососы, молокососы и клювоносы.
Размножаются они тоже по-разному - потиранием, опылением, почкованием, а
иногда, хотя и неслыханно редко, так называемым шпунтованием, до которого
на Энции, планете вполне нормальной, дело, слава богу, не дошло. Происходя
от больших птиц-нелетов, энциане называют себя члаками: это слово
некоторые энтропологи возводят к чавкающему звуку, обычному при
передвижении по болотам, поскольку болота, бескрайние топи и громаднейшие
трясины были здесь колыбелью жизни. Причиной тому местная география. Энция
обращается вокруг своего солнца по сильно вытянутой орбите, и в афелии на
ней воцаряется жуткий мороз. Но океан своими необычайно обширными
мелководьями подходит к кромке континента, у берегов болотистого, но в
глубине усеянного вулканами сейсмически активного плоскогорья, и от них
исходит спасительное тепло, которое периодически подсушивает болота.
Однако кипящие гейзеры, непрестанные вулканические и серные извержения
заставляли все живое держаться подальше от этого пекла. Поэтому жизнь
приютилась как раз посередке меж океанскими льдами и вулканами Тарактиды,
в области Великого Грязеана. Именно там из протогадов вывелись гады, а из
гадов - переползы и недоползы. Последние, как указывает само их название,
не доползли до более теплых участков суши и утонули, зато переползы
положили начало чавкам. Чавки развились в чапель, у которых ноги были еще
коротковаты; по этой причине они быстро увязали в трясине и гибли с
голоду. Чапли превратились в чмоков, чмыков и чмух. Существовали еще
чмушканчики, но это была, так сказать, слепая улочка эволюции: они были
подслеповаты и вскоре повымирали. Затем развитие приостановилось на
миллион лет, потому что размножаться в склизкой холодной трясине радости
мало, и самцы чаще делали вид, будто занимаются своим делом, нежели
действительно им занимались, прижимаясь к самкам больше для согрева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
был поставлен не на авось. Было экспериментально доказано, что
фотоаппараты подверглись сильному нагреванию, вероятно, в духовке
корабельной кухни, хотя больные не желали в этом признаться.
Спектроскопический и хроматографический анализ пыли, в которую будто бы
обратились подарки, показал наличие элементов, встречающихся во всякого
рода соре и мусоре. Хотя столь тщательные анализы доказывали лживость их
утверждений, больные упорно настаивали на том, что столкнулись с жителями
планеты, которые, будучи издали человекоподобны, вблизи напоминают скорее
помесь страуса или эму с вылечившимся от ожирения пингвином. Существа эти
могут ходить, как люди, но могут также передвигаться скачками, держа ноги
вместе, как воробьи или дети, играющие в "классы". Они не способны
усесться по-человечески, поскольку колени у них сгибаются назад, как у
птиц, и отдыхают они, сев на колени. Одеваются очень пестро, а на лице у
них, по-видимому, маски, потому что они снимаются и тогда можно увидеть
довольно-таки неприятное обличье с широким лбом, широко расставленными,
совершенно круглыми глазами, а там, где у нас рот и нос, у них имеется
выпуклость с отверстиями, напоминающими ноздри. После изоляции в лечебнице
агрессивность несчастных больных значительно возросла. Далее следовал
список больничного инвентаря, приведенного в негодность в приступе
бешенства.
Комиссия, созданная для изучения этого вопроса, рассмотрела сорок
восемь различных гипотез и пришла к выводу, что внезапный массовый психоз
мог быть намеренно индуцирован чужой цивилизацией, которая тем самым
защищала себя от нежелательного вторжения. Поэтому на посещение планеты
наложили запрет, а собранные впоследствии материалы получены исключительно
благодаря радиосвязи, с обычным запаздыванием во времени. Дойдя до этого
места отчета, я даже обрадовался, что все дальнейшие сведения об Энции и
энцианах исходят прямо от них, а значит, не искажены человеческими
предрассудками. Тем не менее, работа мне предстояла длительная и тяжелая:
энциане, проявив немалый космический альтруизм, одарили нас сотнями своих
сочинений, трактатов, учебников, газет и даже листовок.
Я счел за лучшее начать с учебников истории, и притом самых старых,
чтобы идти как бы естественным путем социального, а равно
интеллектуального развития неизвестных существ. Местом моих борений с
этими фолиантами был стол, ярко освещенный низко свисавшей лампой. Имея
слева от себя термос, а справа бисквиты, я взялся за первый трактат, на
всякий случай поставив в выдвинутый ящик стола фляжку с открученной
пробкой так, чтобы можно было взять ее наощупь, не отрывая глаз от страниц
с убористым текстом. В огромном зале было тихо, словно в пещере. Кроме
шелеста перелистываемых страниц, время от времени раздавались мои тихие
стоны, ибо за нелегкое взялся я дело. По привычке я просмотрел сначала
библиографию, помещенную в конце изучаемого труда, и тут уже было над чем
подумать, потому что имена ученых, цитировавшихся энцианским историком,
гласили: Триррцарракакс, Тррлитриплиррлипитт, Кьюкьюксикс,
Кворрстьерркьерр, Квидтдердудук и так далее. Не следует делать
преждевременных выводов, сказал я себе и взглянул на титульный лист.
Это была "История Энции" пера знаменитого, как утверждалось,
курдляндского историка Квакерли. Советник рекомендовал мне ее как неплохое
введение в предмет, но при виде имени автора, явно перекликающегося со
швейцарскими именами, у меня мелькнула безумная мысль, что Штрюмпфли
именно потому и посоветовал мне ее. Очевидный нонсенс, свидетельствующий
лишь о моем душевном состоянии. Я последовал этому совету, так как он
показался мне дельным. Хотя и непросто было решить, какая часть шихты
непонятнее, курдляндская или люзанская, что-то подсказывало мне, что при
всей своей необычности, прямо-таки уникальности, культура градозавров -
обитаемых живых созданий - ближе к Природе, не столь искусственна, как
цивилизация, наделившая разумом даже камни и почву. Природа, в качестве
универсальной космический постоянной, должна была стать связующим звеном и
введением в чужую историю. Не подумайте, однако, будто я с жадностью
набросился на этот толстенный том, глотая страницу за страницей, - нет, я
стоял как нерешительный купальщик над прорубью, пока, наконец, набрав в
легкие побольше воздуху, не погрузился в чтение.
Зарождение жизни на Энции Квакерли описывал на ученый манер, но в
общем, вполне понятно. Жизнь, по его словам, всюду зарождается одинаково.
Сперва океан неслыханно медленно скисает у берегов, превращаясь в
киселеобразную хлюпь, и тихие волны взбивают ее столетиями, а то и
тысячелетиями, пока из этой жижи не вычленится чмокающий студень и после
бесчисленных приключений дочмокает туда, где его мякоть затвердеет в
известковый каркас. Квакерли утверждал, что на разных планетах, в
зависимости от местных условий, возникают различные высшие организмы,
главные разновидности коих: кровососы, молокососы и клювоносы.
Размножаются они тоже по-разному - потиранием, опылением, почкованием, а
иногда, хотя и неслыханно редко, так называемым шпунтованием, до которого
на Энции, планете вполне нормальной, дело, слава богу, не дошло. Происходя
от больших птиц-нелетов, энциане называют себя члаками: это слово
некоторые энтропологи возводят к чавкающему звуку, обычному при
передвижении по болотам, поскольку болота, бескрайние топи и громаднейшие
трясины были здесь колыбелью жизни. Причиной тому местная география. Энция
обращается вокруг своего солнца по сильно вытянутой орбите, и в афелии на
ней воцаряется жуткий мороз. Но океан своими необычайно обширными
мелководьями подходит к кромке континента, у берегов болотистого, но в
глубине усеянного вулканами сейсмически активного плоскогорья, и от них
исходит спасительное тепло, которое периодически подсушивает болота.
Однако кипящие гейзеры, непрестанные вулканические и серные извержения
заставляли все живое держаться подальше от этого пекла. Поэтому жизнь
приютилась как раз посередке меж океанскими льдами и вулканами Тарактиды,
в области Великого Грязеана. Именно там из протогадов вывелись гады, а из
гадов - переползы и недоползы. Последние, как указывает само их название,
не доползли до более теплых участков суши и утонули, зато переползы
положили начало чавкам. Чавки развились в чапель, у которых ноги были еще
коротковаты; по этой причине они быстро увязали в трясине и гибли с
голоду. Чапли превратились в чмоков, чмыков и чмух. Существовали еще
чмушканчики, но это была, так сказать, слепая улочка эволюции: они были
подслеповаты и вскоре повымирали. Затем развитие приостановилось на
миллион лет, потому что размножаться в склизкой холодной трясине радости
мало, и самцы чаще делали вид, будто занимаются своим делом, нежели
действительно им занимались, прижимаясь к самкам больше для согрева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90