Итак, дело тут не в
эстетических соображениях, - что такое несколько лишних или недостающих
миллиметров носа? Комиссия трудилась не покладая рук, рассмотрела
одиннадцать альтернативных гипотез, начиная, разумеется, с биологической:
мол, человеческий самец вычитывает из лица самки черты, которые желал бы
видеть у своего потомка; но эта концепция оказалась неприемлемой, если
принять в соображение, что ни в общественной, ни в профессиональной жизни
на Земле не видно какого бы то ни было предпочтения, оказываемого прямым
носам перед курносыми или же оттопыренным ушам перед ушами, плотно
прилегающими к черепу. А если самец желает иметь сильное потомство, то
осмотр женских мускулов даст ему больше, чем заглядывание в глаза. Если же
речь идет о легких родах, то следовало бы оценивать ширину таза, однако
людям это и в голову не приходит. Поскольку у людей ноги в коленях
сгибаются вперед и значительную часть своей жизни они проводят сидя,
рессорные качества ягодиц могут иметь некоторое селекционное значение; и в
самом деле, похоже на то, что для самцов это немаловажно, но все же лицу
они явно отдают предпочтение, а этого никаким просиживанием на жестких
табуретках не объяснишь. Несчастная эта комиссия исследовала что-то около
восьмисот тысяч снимков актрис, теледикторш и домохозяек, стараясь
установить корреляцию между чертами их лиц и такими недугами, как
желчнокаменная болезнь, расширение вен, потливость ног и даже мягкость
характера, но не нашла и следа какой-либо корреляции, что повергло ее в
полное недоумение. Поэтому она обследовала несколько землян, прибывших на
Энцию, но ничего научного узнать от них не смогла и пришла к выводу, что
данные, закодированные в лицах красивых женщин, являются на Земле
государственной тайной, выдача каковой приравнивается к измене. Допустить,
что опрошенные сами не знали, почему лицо Мерилин Монро вызывает у любого
мужчины сильное побеление зрачков, а лицо сослуживицы - скорее нет,
энцианские ученые не могли никак. Адвокат Финкельштейн долго смеялся, а
потом сказал, что я не трачу время впустую, столь глубоко углубившись в
занятия, и это особенно радует его потому, что он имеет для меня
благоприятное известие. Кюссмих понемногу склоняется к компромиссу.
Слушание дела затягивается, так как нашлись дегустаторы, заявившие, что
пресловутый золотой кофе никто в рот не возьмет, а Кюссмиху не удалось
установить, добросовестные это эксперты или же их подсунула "Нестле".
Словом, если я откажусь от замка, Кюссмих вернет мне 75% средств,
затраченных на ремонт, а его клеветнические показания будут спрятаны под
сукно. Закончив, адвокат Финкельштейн выжидательно посмотрел на меня.
- Не знаю, не знаю, - задумчиво молвил я. - В принципе, весь этот
замок для меня, знаете ли, давно уже прошлогодний снег. Но, скажите на
милость, чего это ради я должен понести убыток? Не в деньгах дело, а в
справедливости. Сколько, собственно, лет этому господину Кюссмиху? -
спросил я, захваченный новой мыслью.
- Семьдесят восемь.
- Ему бы не о деньгах уже думать, - сказал я сурово. - А вы что
посоветуете?
- Я могу тянуть дело дальше, - ответил он, похихикивая, - но хотел
удостовериться, что вы на этом настаиваете. У нас еще пять недель до
следующей сессии.
- За это время многое может случиться, - произнес я, не догадываясь,
до какой степени пророческими были мои слова. Прощаясь с адвокатом, я
попросил его, по возможности, звонить мне не днем, когда я сплю, я между
семью и восемью вечера, когда я взбадриваю себя, перед тем как отправиться
в библиотеку.
Не успел я, добравшись до дому, раздеться и уснуть, как снова
раздался звонок, на этот раз в дверях. Обозленный, я открыл дверь, увидел
респектабельного мужчину с папкой под мышкой и решил, что это новый
адвокат Кюссмиха; но я заблуждался. Это был один из ведущих сотрудников
редакции какого-то международного ежемесячника; он хотел взять у меня
интервью на космические темы.
В первый момент я чуть было не сбросил его с лестницы, но тут мне
пришло в голову, что мой адвокат этого не одобрил бы. Выступление в
популярном издании, как-никак, укрепляло мое положение в споре с
мерзавцем, который наживается на прожорливости младенцев. Правда, я не
расслышал название журнала, но с лестничной клетки тянуло сквозняком,
поэтому я пригласил журналиста к себе, а когда он расположился как
следует, я услышал, что он представляет редакцию "Пентоуза". Это меня
остудило. Меня явно преследовали детородные органы высших земных
млекопитающих, коль скоро журнал, занимающийся их рекламой, не давал мне
спать.
- Что вам угодно? - спросил я. Этот человек совершенно не
соответствовал моим представлениям о сотрудниках "Пентоуза". Вместо броско
одетого субъекта с плотоядным выражением лица и карманами, набитыми
порнографическими снимками, передо мной сидел вылитый дипломат с
журнальной обложки: седые виски, изящно подстриженные усы, глубокий взгляд
интеллектуала и черная адвокатская папка. Заложив ногу за ногу, он ослепил
меня лучезарной улыбкой и сказал, что самое время раскрыть перед широкой
общественностью тайники космического секса. Как я понял, этот элегантный
проходимец знал о моих штудиях в МИДе. Теперь, когда он разбудил меня от
самого глубокого сна, на который я был способен, обычное выдворение его из
квартиры уже не могло считаться достаточной компенсацией. Я решил устроить
ему порядочную, тщательно продуманную трепку и лишь потом попросить его
убраться на свой склад гениталий.
- Я дам интервью, - сказал я, - при условии, что все мною сказанное
вы опубликуете без малейших поправок. А поскольку я уже приобрел здесь
некоторый опыт, ваше устное обещание меня не удовлетворит: мне нужны
гарантии посущественнее...
Он проглотил крючок, и начались долгие переговоры. Чем более солидных
требовал я гарантий, тем больше он утверждался во мнении, что в запасе у
меня есть пакости, о которых он даже никогда не слышал. В ход пошел
телефон. Он связался со своей редакцией, а потом я - со своим адвокатом,
чтобы удостовериться, что заявление, которое оставит у меня журналист,
будет достаточным юридическим основанием для предъявления иска на сумму в
восемьдесят тысяч долларов в случае ненапечатания или искажения текста
моего выступления. Я нарочно заломил столько, чтобы у этой редакционной
своры все слюни во рту стеклись, и я настоял на своем. Я спрятал в ящик
стола требуемое заявление, текст которого продиктовал мне адвокат
Финкельштейн, чтобы нельзя было поколебать его ни в одном пункте, и, все
более обозленный - ведь о том, чтобы поспать оставшуюся часть вечера, не
приходилось и думать, - налил журналисту на редкость паршивый коньяк,
оставленный в баре предыдущим жильцом; а сам, попивая чай (будто бы ввиду
состояния своих почек), приступил к делу при включенном магнитофоне.
- Я выступаю не от собственного имени, - заявил я, - но в качестве
представителя галактических цивилизаций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90