Дальше вооружаетесь, яды смертельные
варите, без роздыху, без перерыву, а ежели что, усмехаетесь, мы-де людишки
мирные - затем что на уме у вас не честное ратоборство, а хитрости да
измена. Соседей мучаете, самих себя травите, а ныне вздумалось вам в гости
пожаловать ради подглядывания, вынюхиванья да выслеживанья, где какая
добыча. А мы что на это? Мы (он уже ревел, колотя кулаком по столу) тоже
собрались тебя поприветствовать, разбойный посол! Слышал ли кто в целой
Галактике, млечная ее гать, чтобы Землистолицые, те самые, что пускают в
расход соплеменников, и даже малых детишек, по расстеленному ковру мира
лезли на глаза доблестным гидийцам, которые наставления отцов о ворогах
чужеземных не забыли? Думали кротостью мнимой люзанцев-олухов поймать на
крючок, да мы-то не таковы! Нас на этой мякине не проведешь! О, жестоко
обманется разум твой высший, падалью вскормленный! Что, не хватает уже у
себя желтолицых, зеленолицых, чернолицых для истребления? Сидел бы ты в
своей тундре, у этих своих могил, тогда, глядишь, и уберег бы свою лысую,
не стоящую выделки шкуру, но не здесь, где бдит красноперый муж! Побили,
порезали, пограбили соплеменников, а после - покойников в землю, одежонку
получше - на себя, и айда на посиделки с "братьями по Разуму", так, что
ли? Ну так красный братишка по разуму тебе растолкует, уж брат
постарается, выкопает военный топор и закопает мертвеца-землеца, выпишет
на братской шкуре счет и засушит ее на память... Ну что, Землистолицый,
слушаешь красноперого брата по разуму? Вижу, что слушаешь... И молчишь?..
Слышу, что молчишь... Так вот: теперь красноперый брат своими руками
прикончит брательника-висельника, спровадит его в Страну Вечного
Бесчестья, куда немало уже отправили Злых, но такого, как Землистолицый,
покамест не было...
Сам не знаю, как и когда он опрокинул лавку вместе со мною, прыгнул
через стол, отшвырнул ненужный уже листок с диспозицией и, пустившись
вприсядку, жутким, диким голосом грянул:
Млекопита мы словили,
Эх, били его, били,
Босиком ужо попляшем,
Эх, на его могиле...
Забившись в угол возле дымохода, я ни разу не звякнул цепями ему в
такт, - я знал, что дело плохо. Хуже и быть не могло. Этот похититель не
был, к сожалению, настолько уж темен, как мне поначалу показалось, раз до
него дошли обрывки нашей всеобщей истории, а дистанция между нашими мирами
заранее обрекала на неудачу любые попытки защитить себя: он считал меня
шпионом уголовной звездной расы, и я не представлял себе, как втолковать
ему тонкости, убедительные для любого земного суда, но не здесь, в
чужепланетном подвале. Я был словно в параличе, не имея ни сил, ни охоты
снова лезть за перочинным ножом, как вдруг послышались какие-то
неотчетливые крики, топот, и в двери ворвался орущий клубок энциан. Я
узнал художника Кситю, антипредседателя и Гагуся - они все еще имели
человеческий облик, но некоторых я до сих пор не видел, возможно, это были
товарищи моего стража, не знаю, ведь ни одного из них я не мог рассмотреть
в темноте, когда они запихивали меня в сундук. В первое мгновение мне
показалось, что они дерутся друг с другом, но это было нечто иное, гораздо
более удивительное: каждый из них словно боролся с самим собою. Мой
стражник вскочил с пола, ничуть не удивленный, и закричал:
- Сымайте одежу, мигом, - вас уже схватывает, вот зараза, не иначе
криминофильтры пробило! кальсонами нас повяжет! Ну, живо, а то уже
застывает... - вопя таким образом, он в то же время стаскивал с себя
штаны, но шло это у него все тяжелее, все медленнее, а те, дергаясь и
выгибаясь как рыбы на берегу, тоже боролись, кто с курткой, кто с рубахой,
или, может, туникой, и все же двигались все медленнее, словно их заливал
какой-то невидимый, быстро схватывающий клей, какой-то густой сироп, - и
через каких-нибудь полминуты едва подергивали руками и ногами, прямо как
мухи в невидимой паучьей сети. Мой цербер, который перед пляской сбросил с
себя куртку, имел дело с одними только штанами, но они так держали его,
что он мог лишь ползать по полу на спине, задрав ноги к бревенчатому
накату; он рвал перья на голове и ругался ругательски. Так что же,
выручка? Помощь? Никого, однако, в подвале не было, кроме меня -
по-прежнему ничем не стесненного в движениях, хотя и на цепи... а они,
валяясь кто на боку, кто на животе, кто навзничь, кричали с яростью и
отчаянием:
- Зараза... фильтр криминальный пробило... ох, задыхаюсь... Гургакс,
помоги же, у тебя рука свободна... куда ты своими ножищами, кретин... это
не я, это штаны... председатель, есть у тебя кримистор?.. откуда!.. ох,
повязали нас без фараонов... погибаю-ю-ю!!!
Их жалостливые стоны и визги так меня заморочили, что я, совершенно
забыв про цепь, встал с лавки. Ошейник сдавил мне горло, я упал, и горло
сдавило еще раз, но как будто бы мягче, и, к моему изумлению, звенья цепи
разошлись... голова у меня шла кругом, я опустился на колени, все еще в
ошейнике, но когда я инстинктивно просунул палец между ним и шеей, то
почувствовал, что ошейник словно из теста... с необычайной легкостью я
разорвал его и выпрямил подгибающиеся ноги, глядя на своих похитителей,
первой и второй очереди, которые все еще барахтались на полу - вяло,
беспомощно; я уже понял, что это не агония, что им, собственно, ничего не
грозит и держит их только одежда, затвердевшая, как гипсовая отливка,
сковывая руки, ноги, тела...
- Млекопит уходит, млечный его помет, держи его, кто в честь
верует... - захрипел Гургакс, тот самый, что минуту назад распевал и
отплясывал мне на погибель. Как видно, он был неистовей остальных, - те
старались словно бы вовсе не замечать меня в позорном своем положении... а
я стоял над ними, тяжко дыша, с размякшим обломком ошейника в руке, не
зная, бежать ли куда глаза глядят или заговорить с ними... уж не
напрашиваться ли со своей помощью? Признаться, на это я был не способен. Я
поочередно прошел мимо застывшего Ксити, Гагуся с задранными кверху руками
в окаменевших рукавах куртки и тишком, молчком выбрался через дверь,
ожидая все время, что и моя одежда вдруг взбунтуется все тем же,
непонятным мне образом; но страхи оказались напрасны. Я нашел лестницу,
массивные стальные двери были приоткрыты, их громадные задвижки свисали,
словно растопленные огненным жаром, хотя они были совершенно холодные;
стараясь почему-то не прикасаться к фрамуге, поднялся по лестнице, увидел
усыпанное звездами небо, ощутил холодное дуновение ветра... я был
свободен. Луна исчезла бесследно. Черная, кромешная тьма. Вытянув перед
собой руки, я осторожно ступал под звездным небом; вдруг какая-то звезда
изменила цвет и начала ко мне приближаться. Прежде чем я понял, что это
значит, послышался гул, звезда превратилась в пульсирующий сгусток света,
который залил меня и все вокруг ртутным блеском, я бросился бежать,
споткнулся и рухнул в какой-то колючий кустарник. Что-то мягкое упало на
меня сверху, я вскрикнул и, должно быть, тогда потерял сознание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
варите, без роздыху, без перерыву, а ежели что, усмехаетесь, мы-де людишки
мирные - затем что на уме у вас не честное ратоборство, а хитрости да
измена. Соседей мучаете, самих себя травите, а ныне вздумалось вам в гости
пожаловать ради подглядывания, вынюхиванья да выслеживанья, где какая
добыча. А мы что на это? Мы (он уже ревел, колотя кулаком по столу) тоже
собрались тебя поприветствовать, разбойный посол! Слышал ли кто в целой
Галактике, млечная ее гать, чтобы Землистолицые, те самые, что пускают в
расход соплеменников, и даже малых детишек, по расстеленному ковру мира
лезли на глаза доблестным гидийцам, которые наставления отцов о ворогах
чужеземных не забыли? Думали кротостью мнимой люзанцев-олухов поймать на
крючок, да мы-то не таковы! Нас на этой мякине не проведешь! О, жестоко
обманется разум твой высший, падалью вскормленный! Что, не хватает уже у
себя желтолицых, зеленолицых, чернолицых для истребления? Сидел бы ты в
своей тундре, у этих своих могил, тогда, глядишь, и уберег бы свою лысую,
не стоящую выделки шкуру, но не здесь, где бдит красноперый муж! Побили,
порезали, пограбили соплеменников, а после - покойников в землю, одежонку
получше - на себя, и айда на посиделки с "братьями по Разуму", так, что
ли? Ну так красный братишка по разуму тебе растолкует, уж брат
постарается, выкопает военный топор и закопает мертвеца-землеца, выпишет
на братской шкуре счет и засушит ее на память... Ну что, Землистолицый,
слушаешь красноперого брата по разуму? Вижу, что слушаешь... И молчишь?..
Слышу, что молчишь... Так вот: теперь красноперый брат своими руками
прикончит брательника-висельника, спровадит его в Страну Вечного
Бесчестья, куда немало уже отправили Злых, но такого, как Землистолицый,
покамест не было...
Сам не знаю, как и когда он опрокинул лавку вместе со мною, прыгнул
через стол, отшвырнул ненужный уже листок с диспозицией и, пустившись
вприсядку, жутким, диким голосом грянул:
Млекопита мы словили,
Эх, били его, били,
Босиком ужо попляшем,
Эх, на его могиле...
Забившись в угол возле дымохода, я ни разу не звякнул цепями ему в
такт, - я знал, что дело плохо. Хуже и быть не могло. Этот похититель не
был, к сожалению, настолько уж темен, как мне поначалу показалось, раз до
него дошли обрывки нашей всеобщей истории, а дистанция между нашими мирами
заранее обрекала на неудачу любые попытки защитить себя: он считал меня
шпионом уголовной звездной расы, и я не представлял себе, как втолковать
ему тонкости, убедительные для любого земного суда, но не здесь, в
чужепланетном подвале. Я был словно в параличе, не имея ни сил, ни охоты
снова лезть за перочинным ножом, как вдруг послышались какие-то
неотчетливые крики, топот, и в двери ворвался орущий клубок энциан. Я
узнал художника Кситю, антипредседателя и Гагуся - они все еще имели
человеческий облик, но некоторых я до сих пор не видел, возможно, это были
товарищи моего стража, не знаю, ведь ни одного из них я не мог рассмотреть
в темноте, когда они запихивали меня в сундук. В первое мгновение мне
показалось, что они дерутся друг с другом, но это было нечто иное, гораздо
более удивительное: каждый из них словно боролся с самим собою. Мой
стражник вскочил с пола, ничуть не удивленный, и закричал:
- Сымайте одежу, мигом, - вас уже схватывает, вот зараза, не иначе
криминофильтры пробило! кальсонами нас повяжет! Ну, живо, а то уже
застывает... - вопя таким образом, он в то же время стаскивал с себя
штаны, но шло это у него все тяжелее, все медленнее, а те, дергаясь и
выгибаясь как рыбы на берегу, тоже боролись, кто с курткой, кто с рубахой,
или, может, туникой, и все же двигались все медленнее, словно их заливал
какой-то невидимый, быстро схватывающий клей, какой-то густой сироп, - и
через каких-нибудь полминуты едва подергивали руками и ногами, прямо как
мухи в невидимой паучьей сети. Мой цербер, который перед пляской сбросил с
себя куртку, имел дело с одними только штанами, но они так держали его,
что он мог лишь ползать по полу на спине, задрав ноги к бревенчатому
накату; он рвал перья на голове и ругался ругательски. Так что же,
выручка? Помощь? Никого, однако, в подвале не было, кроме меня -
по-прежнему ничем не стесненного в движениях, хотя и на цепи... а они,
валяясь кто на боку, кто на животе, кто навзничь, кричали с яростью и
отчаянием:
- Зараза... фильтр криминальный пробило... ох, задыхаюсь... Гургакс,
помоги же, у тебя рука свободна... куда ты своими ножищами, кретин... это
не я, это штаны... председатель, есть у тебя кримистор?.. откуда!.. ох,
повязали нас без фараонов... погибаю-ю-ю!!!
Их жалостливые стоны и визги так меня заморочили, что я, совершенно
забыв про цепь, встал с лавки. Ошейник сдавил мне горло, я упал, и горло
сдавило еще раз, но как будто бы мягче, и, к моему изумлению, звенья цепи
разошлись... голова у меня шла кругом, я опустился на колени, все еще в
ошейнике, но когда я инстинктивно просунул палец между ним и шеей, то
почувствовал, что ошейник словно из теста... с необычайной легкостью я
разорвал его и выпрямил подгибающиеся ноги, глядя на своих похитителей,
первой и второй очереди, которые все еще барахтались на полу - вяло,
беспомощно; я уже понял, что это не агония, что им, собственно, ничего не
грозит и держит их только одежда, затвердевшая, как гипсовая отливка,
сковывая руки, ноги, тела...
- Млекопит уходит, млечный его помет, держи его, кто в честь
верует... - захрипел Гургакс, тот самый, что минуту назад распевал и
отплясывал мне на погибель. Как видно, он был неистовей остальных, - те
старались словно бы вовсе не замечать меня в позорном своем положении... а
я стоял над ними, тяжко дыша, с размякшим обломком ошейника в руке, не
зная, бежать ли куда глаза глядят или заговорить с ними... уж не
напрашиваться ли со своей помощью? Признаться, на это я был не способен. Я
поочередно прошел мимо застывшего Ксити, Гагуся с задранными кверху руками
в окаменевших рукавах куртки и тишком, молчком выбрался через дверь,
ожидая все время, что и моя одежда вдруг взбунтуется все тем же,
непонятным мне образом; но страхи оказались напрасны. Я нашел лестницу,
массивные стальные двери были приоткрыты, их громадные задвижки свисали,
словно растопленные огненным жаром, хотя они были совершенно холодные;
стараясь почему-то не прикасаться к фрамуге, поднялся по лестнице, увидел
усыпанное звездами небо, ощутил холодное дуновение ветра... я был
свободен. Луна исчезла бесследно. Черная, кромешная тьма. Вытянув перед
собой руки, я осторожно ступал под звездным небом; вдруг какая-то звезда
изменила цвет и начала ко мне приближаться. Прежде чем я понял, что это
значит, послышался гул, звезда превратилась в пульсирующий сгусток света,
который залил меня и все вокруг ртутным блеском, я бросился бежать,
споткнулся и рухнул в какой-то колючий кустарник. Что-то мягкое упало на
меня сверху, я вскрикнул и, должно быть, тогда потерял сознание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90