Ваши источники говорят об этом по-разному...
- Наши источники лгут, - ответил великий старик. Он все еще
неподвижно смотрел на освещенный солнцем сад. - Но лгут не там, где ты
видишь ложь. Историки все еще ведут спор о том, нанесли ли мы им
превентивный удар или же это была контратака. Были ли основные боевые
средства, пущенные в ход, биологическими или нет. Как будто это имело
какую-то важность. Важно то, что эктофикация возникла как средство
уничтожения. Лишь потом у экспертов спала с глаз пелена, и они обнаружили,
что умерщвление способно продлить жизнь. Вовсе не этого они хотели, а
шустры первого поколения были орудием эктоцида.
- Значит, шустры возникли как оружие?
- Да. Они убивали постепенно, незаметно и необратимо. Однажды
начавшийся процесс эктофикации нельзя ни обратить вспять, ни прервать.
Шустры, рассеянные над Кливией, убили ее за каких-нибудь несколько лет.
- А ледник? Правда ли, что...
- Оледенение Севера наступило позже. Я не вникал в подробности
военной истории и не знаю, как дошло до оледенения всего континента. Не
думаю, что это была чистая случайность. Если ты хочешь узнать больше и
если тебе недостаточно того, что я сказал, отправляйся к кающимся. Знаешь,
кто они?
- Да. Орден, предающийся воспоминаниям о судьбе Кливии.
- Не совсем так. Все это сложнее. Но ты иди к ним. Это не такой уж
плохой совет, хотя узнаешь ты не то, что хочешь узнать.
- Ты думаешь, мне удастся?
- Полагаю, никто тебе в этом не помешает. Во всяком случае,
попробовать можно. Больше ты ни о чем не хочешь спросить?
- Я хочу знать, почему ты пожелал встречи со мной, если сам ни о чем
не спрашиваешь?
- Я хотел видеть человека, - сказал Аникс.
УЧЕНИЕ О ТРЕХ МИРАХ
Личность старого мудреца произвела на меня большее впечатление, чем
его слова. Аникс воплощал в себе то, что Шекспиру только казалось: он был
жив и мертв одновременно. Он не был всего лишь суррогатом умершего,
имитацией, но реальным продолжением существа, жившего триста лет назад.
Однако я не мог поверить в то, что он говорил о фиаско эктотехники. Я был
уверен, что множество людей решилось бы на подобное превращение, чтобы
достичь бессмертия, отчего же здесь должно быть по-другому? Я промолчал об
этих своих сомнениях, охваченный внезапным предчувствием, что не
старик-философ ответит на мой вопрос, а облако шустров, принявших его
облик. Правда, я убеждал себя, что думаю как дикарь, отыскивающий в
радиоприемнике говорящих гномов, но непреоборимая сила замкнула мои уста.
В самом ли деле постепенность автоморфозы обеспечивает непрерывность
существования личности? Как убедиться в этом? Решение этого вопроса
показалось мне более важным, чем экспедиция к кающимся, и я отложил ее.
Между тем меня пригласили на встречу со студентами и преподавателями
Института Шустретики. Зал был набит до отказа, но обрушившиеся на меня
вопросы свидетельствовали о полном невежестве по части земных дел.
Какой-то белоперый студент в очках втянул меня в дискуссию об ангелах.
Зная их по картинкам, он утверждал, что на таких крыльях летать нельзя.
Вдобавок только оперенный хвост обеспечивает устойчивость, или же
оперенные стабилизаторы у щиколоток. Я ответил, что это духовные существа,
объекты веры, а не аэродинамических исследований. Это его не убедило.
Видимо, люди втайне обожествляют пернатых, в противном случае крылья
ангелов были бы не оперенными, а, допустим, перепончатыми. Он хотел, чтобы
я ясно определил наше отношение к перьям. Крылья - символические, объяснял
я, и не означают птиц, и речь идет тут не о маховых перьях и не о пухе, но
о небесах, куда верующий отправится после смерти. Последовали вопросы о
поле и способе размножения ангелов. Я втолковывал им, что ангелы не могут
иметь потомства, но, будучи не слишком силен а ангелологии, терял почву
под ногами. Кто-то слышал об ангелах-хранителях и спрашивал, не есть ли
это земной аналог этикосферы? В конце концов и эта тема была исчерпана, но
не успел я передохнуть, как меня спросили о наших родительских играх. Я
догадался, о чем речь: однажды я наблюдал на городском стадионе ежегодные
брачные бега. Именно эта спортивная дисциплина заменяет люзанцам эротику.
Молодежь обоего пола, празднично разодетая, выходит на беговую дорожку, а
трибуны подстегивают бегунов и бегуний, бешено аплодируя каждому удачному
акту оплодотворения. Итак, я объяснил им, что мы не размножаемся на бегу,
поэтому размножение не может быть у нас спортом. Тогда чем же? Я начал
что-то мямлить о любви. К сожалению, от любви я соскользнул к чувственной
страсти, для них непостижимой, и попал под перекрестный огонь. Чувственная
страсть? Что это такое? Да, да, мы знаем, у вас иное анатомическое
строение, вы не бегаете, очень хорошо, вы делаете это иначе, чем мы, но к
чему эти секреты, намеки, экивоки, обиняки? Почему в вашей печати столько
реклам с грудными железами? Это имеет что-то общее с политикой? С борьбой
за власть? Нет? Тогда с чем же? Семейная жизнь? И что с того? Я потел, как
мышь, они наседали все сильнее, непременно желая услышать, что зазорного
мы видим в оплодотворении? Что же тут стыдного? Кто стыдится, самка или
самец? И чего, собственно? Может, религия запрещает вам размножаться? Не
запрещает? В зале, на беду, присутствовало несколько студентов с
факультета сравнительной религиологии, и от них мне досталось больше
всего. Не успел я сказать, что религия ничего не имеет против детей, как
один из этих умников напомнил об обетах целомудрия, долженствующих
способствовать спасению души, откуда следует, что чем больше ты наплодил
детей, тем дальше ты от спасения, согласно земной вере. Я упирался -
ничего, мол, подобного. Он что-то скрывает! - кричали мне с разных сторон.
Я горячо уверял, что нет. Аудитория бурлила, ей не терпелось узнать,
откуда берется этот непонятный стыд, эти уединения, эта интимность, - ведь
у них нет ничего более публичного, чем эта сфера жизни, а я, отупев
совершенно, не мог им ничего объяснить. Какая-то студентка спросила,
откладываем ли мы яйца, но другие, более сведущие, подняли ее на смех.
Люди произошли от четвероруких древесных волосатиков из класса
млекопитающих, и они живородящие. Млекопитающие? Ну да. Мать кормит
ребенка грудью. Грудью? Молоком из груди, самой грудью кормит детенышей
пеликан. Молоко произвело сенсацию. А творогом тоже? А как насчет масла? Я
путался в показаниях. Может, в конце концов я и сумел бы растолковать им
двуединство эротики - духовной и чувственной одновременно, но барьер между
той и другой, возвышающий первую в ущерб второй, был совершенно для них
непонятен. Откуда такое деление? Совпадает ли оно со сферами добродетели и
греха? Да? Нет? Какой-то молодой логик, жемчужно-серый как горлица, стал
доказывать, что люди не исповедуют по-настоящему собственную религию,
иначе давно бы вымерли, не оставив потомства. Коллективное целибатическое
самоубийство! Грешат, следовательно, существуют! Pecco, ergo sum, et nihil
obscoenum a me alienum puto [грешу, следовательно, существую, и ничто
непристойное мне не чуждо (лат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
- Наши источники лгут, - ответил великий старик. Он все еще
неподвижно смотрел на освещенный солнцем сад. - Но лгут не там, где ты
видишь ложь. Историки все еще ведут спор о том, нанесли ли мы им
превентивный удар или же это была контратака. Были ли основные боевые
средства, пущенные в ход, биологическими или нет. Как будто это имело
какую-то важность. Важно то, что эктофикация возникла как средство
уничтожения. Лишь потом у экспертов спала с глаз пелена, и они обнаружили,
что умерщвление способно продлить жизнь. Вовсе не этого они хотели, а
шустры первого поколения были орудием эктоцида.
- Значит, шустры возникли как оружие?
- Да. Они убивали постепенно, незаметно и необратимо. Однажды
начавшийся процесс эктофикации нельзя ни обратить вспять, ни прервать.
Шустры, рассеянные над Кливией, убили ее за каких-нибудь несколько лет.
- А ледник? Правда ли, что...
- Оледенение Севера наступило позже. Я не вникал в подробности
военной истории и не знаю, как дошло до оледенения всего континента. Не
думаю, что это была чистая случайность. Если ты хочешь узнать больше и
если тебе недостаточно того, что я сказал, отправляйся к кающимся. Знаешь,
кто они?
- Да. Орден, предающийся воспоминаниям о судьбе Кливии.
- Не совсем так. Все это сложнее. Но ты иди к ним. Это не такой уж
плохой совет, хотя узнаешь ты не то, что хочешь узнать.
- Ты думаешь, мне удастся?
- Полагаю, никто тебе в этом не помешает. Во всяком случае,
попробовать можно. Больше ты ни о чем не хочешь спросить?
- Я хочу знать, почему ты пожелал встречи со мной, если сам ни о чем
не спрашиваешь?
- Я хотел видеть человека, - сказал Аникс.
УЧЕНИЕ О ТРЕХ МИРАХ
Личность старого мудреца произвела на меня большее впечатление, чем
его слова. Аникс воплощал в себе то, что Шекспиру только казалось: он был
жив и мертв одновременно. Он не был всего лишь суррогатом умершего,
имитацией, но реальным продолжением существа, жившего триста лет назад.
Однако я не мог поверить в то, что он говорил о фиаско эктотехники. Я был
уверен, что множество людей решилось бы на подобное превращение, чтобы
достичь бессмертия, отчего же здесь должно быть по-другому? Я промолчал об
этих своих сомнениях, охваченный внезапным предчувствием, что не
старик-философ ответит на мой вопрос, а облако шустров, принявших его
облик. Правда, я убеждал себя, что думаю как дикарь, отыскивающий в
радиоприемнике говорящих гномов, но непреоборимая сила замкнула мои уста.
В самом ли деле постепенность автоморфозы обеспечивает непрерывность
существования личности? Как убедиться в этом? Решение этого вопроса
показалось мне более важным, чем экспедиция к кающимся, и я отложил ее.
Между тем меня пригласили на встречу со студентами и преподавателями
Института Шустретики. Зал был набит до отказа, но обрушившиеся на меня
вопросы свидетельствовали о полном невежестве по части земных дел.
Какой-то белоперый студент в очках втянул меня в дискуссию об ангелах.
Зная их по картинкам, он утверждал, что на таких крыльях летать нельзя.
Вдобавок только оперенный хвост обеспечивает устойчивость, или же
оперенные стабилизаторы у щиколоток. Я ответил, что это духовные существа,
объекты веры, а не аэродинамических исследований. Это его не убедило.
Видимо, люди втайне обожествляют пернатых, в противном случае крылья
ангелов были бы не оперенными, а, допустим, перепончатыми. Он хотел, чтобы
я ясно определил наше отношение к перьям. Крылья - символические, объяснял
я, и не означают птиц, и речь идет тут не о маховых перьях и не о пухе, но
о небесах, куда верующий отправится после смерти. Последовали вопросы о
поле и способе размножения ангелов. Я втолковывал им, что ангелы не могут
иметь потомства, но, будучи не слишком силен а ангелологии, терял почву
под ногами. Кто-то слышал об ангелах-хранителях и спрашивал, не есть ли
это земной аналог этикосферы? В конце концов и эта тема была исчерпана, но
не успел я передохнуть, как меня спросили о наших родительских играх. Я
догадался, о чем речь: однажды я наблюдал на городском стадионе ежегодные
брачные бега. Именно эта спортивная дисциплина заменяет люзанцам эротику.
Молодежь обоего пола, празднично разодетая, выходит на беговую дорожку, а
трибуны подстегивают бегунов и бегуний, бешено аплодируя каждому удачному
акту оплодотворения. Итак, я объяснил им, что мы не размножаемся на бегу,
поэтому размножение не может быть у нас спортом. Тогда чем же? Я начал
что-то мямлить о любви. К сожалению, от любви я соскользнул к чувственной
страсти, для них непостижимой, и попал под перекрестный огонь. Чувственная
страсть? Что это такое? Да, да, мы знаем, у вас иное анатомическое
строение, вы не бегаете, очень хорошо, вы делаете это иначе, чем мы, но к
чему эти секреты, намеки, экивоки, обиняки? Почему в вашей печати столько
реклам с грудными железами? Это имеет что-то общее с политикой? С борьбой
за власть? Нет? Тогда с чем же? Семейная жизнь? И что с того? Я потел, как
мышь, они наседали все сильнее, непременно желая услышать, что зазорного
мы видим в оплодотворении? Что же тут стыдного? Кто стыдится, самка или
самец? И чего, собственно? Может, религия запрещает вам размножаться? Не
запрещает? В зале, на беду, присутствовало несколько студентов с
факультета сравнительной религиологии, и от них мне досталось больше
всего. Не успел я сказать, что религия ничего не имеет против детей, как
один из этих умников напомнил об обетах целомудрия, долженствующих
способствовать спасению души, откуда следует, что чем больше ты наплодил
детей, тем дальше ты от спасения, согласно земной вере. Я упирался -
ничего, мол, подобного. Он что-то скрывает! - кричали мне с разных сторон.
Я горячо уверял, что нет. Аудитория бурлила, ей не терпелось узнать,
откуда берется этот непонятный стыд, эти уединения, эта интимность, - ведь
у них нет ничего более публичного, чем эта сфера жизни, а я, отупев
совершенно, не мог им ничего объяснить. Какая-то студентка спросила,
откладываем ли мы яйца, но другие, более сведущие, подняли ее на смех.
Люди произошли от четвероруких древесных волосатиков из класса
млекопитающих, и они живородящие. Млекопитающие? Ну да. Мать кормит
ребенка грудью. Грудью? Молоком из груди, самой грудью кормит детенышей
пеликан. Молоко произвело сенсацию. А творогом тоже? А как насчет масла? Я
путался в показаниях. Может, в конце концов я и сумел бы растолковать им
двуединство эротики - духовной и чувственной одновременно, но барьер между
той и другой, возвышающий первую в ущерб второй, был совершенно для них
непонятен. Откуда такое деление? Совпадает ли оно со сферами добродетели и
греха? Да? Нет? Какой-то молодой логик, жемчужно-серый как горлица, стал
доказывать, что люди не исповедуют по-настоящему собственную религию,
иначе давно бы вымерли, не оставив потомства. Коллективное целибатическое
самоубийство! Грешат, следовательно, существуют! Pecco, ergo sum, et nihil
obscoenum a me alienum puto [грешу, следовательно, существую, и ничто
непристойное мне не чуждо (лат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90