-- Вот это да! -- взволнованно произнесла дама.
Господин первым обрел хладнокровие.
-- Целая эпоха, -- почтительно произнес он.
-- Да, -- сказала дама, -- эпоха моей бабушки.
Они сделали несколько шагов и встретились взглядом с Жаном
Парротеном. Дама разинула рот, но муж ее не был гордецом: вид у
него стал приниженный, на него, наверно, не раз устремляли
устрашающие взгляды и выпроваживали за дверь. Он тихонько
потянул жену за рукав.
-- Посмотри вот на этого, -- сказал он.
Улыбка Реми Парротена всегда ободряла униженных. Женщина
подошла и старательно прочитала:
"Портрет Реми Парротена, профессора Медицинской школы в
Париже, родившегося в Бувиле в 1849 году, кисти Ренода".
-- Парротен, член Академии наук, -- сказал ее муж, --
написан членом Французской академии Ренода. Это сама История!
Дама кивнула головой, потом поглядела на Великого
Наставника.
-- Как он хорош! -- сказала она. -- Какое у него умное
лицо.
Муж широким жестом обвел зал.
-- Это все они и создали Бувиль, -- просто сказал он.
-- Хорошо, что их всех соединили здесь, -- сказала
растроганная дама.
Мы были трое рядовых, маневрировавших, как на плацу, в
этом громадном зале. Муж, который из почтительности беззвучно
посмеивался, кинул на меня беспокойный взгляд и внезапно
перестал смеяться. Я отвернулся и подошел к портрету Оливье
Блевиня. Тихая радость завладела мной -- точно, я не ошибся.
Вот умора!
Женщина подошла ближе ко мне.
-- Гастон, -- позвала она, внезапно расхрабрившись. -- Иди
же сюда.
Муж подошел.
-- Послушай, -- сказала она, -- ведь это его именем
названа улица -- улица Оливье Блевиня. Помнишь, маленькая такая
улочка, она идет вверх по Зеленому Холму возле самого
Жукстебувиля. -- И, помолчав, добавила: -- Видно, он был
человек с характером.
-- Да уж надо думать, не давал спуску смутьянам.
Фраза была обращена ко мне. Господин покосился на меня
краешком глаза и засмеялся на сей раз громче, с самодовольным и
требовательным видом, точно сам он и был Оливье Блевинь.
Оливье Блевинь не смеялся. Он нацелил в нас свою
перекошенную челюсть, кадык его выдавался вперед. Настала
минута молчания и экстаза.
-- Кажется, вот-вот шевельнется, -- сказала дама.
-- Это был крупный торговец хлопком, -- с готовностью
пояснил муж. -- А потом он занялся политикой, стал депутатом.
Я это знал. Два года назад я навел о нем справки в
"Кратком словаре великих людей Бувиля" аббата Морелле. И
переписал посвященную ему статью.
"Блевинь, Оливье-Марсиаль, сын предыдущего, родился и умер
в Бувиле (1849 -- 1908), закончил юридический факультет в
Париже, в 1872 году получил звание лиценциата. Глубоко
потрясенный восстанием коммунаров, которое принудило его, как и
многих других, укрыться в Версале под защиту Национального
Собрания, он еще в том возрасте, когда молодые люди помышляют
об одних удовольствиях, дал себе клятву "посвятить жизнь
восстановлению Порядка". Он сдержал слово -- возвратившись в
наш город, он основал известный "Клуб Друзей Порядка", где в
течение долгих лет каждый вечер собирались крупнейшие
коммерсанты и судовладельцы Бувиля. Этот аристрократический
кружок, о котором в шутку говорили, что попасть в него труднее,
чем в "Жокей-Клуб", вплоть до 1908 года оказывал благотворное
влияние на судьбы нашего крупного торгового порта. В 1880 году
Оливье Блевинь женился на Марии-Луизе Паком -- младшей дочери
коммерсанта Шарля Пакома (см. соответствующую статью) и после
смерти последнего основал торговую фирму "Паком -- Блевинь и
сын". Вскоре он занялся активной политической деятельностью и
выставил свою кандидатуру на депутатских выборах.
"Страна наша, -- говорил он в своей знаменитой речи, --
тяжело больна: правящий класс не хочет больше держать в своих
руках бразды правления. Но кто же будет их держать, господа,
если те, кто в силу наследственности, воспитания, опыта более
всех пригодны осуществлять власть, отказываются от нее из
смирения или усталости? Я часто говорил: повелевать -- это не
право избранных, это их первоочередной долг. Господа, заклинаю
вас, восстановим принцип власти!"
Избранный депутатом в первый раз 4 октября 1885 года, он с
той поры постоянно переизбирался. Наделенный красноречием, он в
свойственной ему энергичной и резкой манере произнес множество
блестящих речей. Когда разразилась страшная забастовка 1898
года, Блевинь находился в Париже. Он немедленно вернулся в
Бувиль, где стал вдохновителем сопротивления. Он взял на себя
переговоры с забастовщиками. Переговоры эти, задуманные на
основе широкого соглашения, были прерваны из-за стычки в
Жукстебувиле. Как известно, тактичное вмешательство армии
успокоило разгоряченные умы.
Безвременная смерть его сына Октава, который в юном
возрасте поступил в Политехнический институт и из которого отец
хотел сформировать начальника, нанесло Оливье Блевиню жестокий
удар. Так и не оправившись от него, он умер два года спустя, в
феврале 1908 года.
Сборники речей: "Нравственные силы" (1894 г., распродан);
"Право карать" (1900 г., все речи, вошедшие в этот сборник,
были произнесены в связи с делом Дрейфуса; распродан), "Воля"
(1902 г., распродан). После смерти Блевиня последние его речи и
некоторые письма, адресованные близким, были включены в сборник
под названием "Labor improbus"14 (издательство "Плон", 1910
г.). Иконография: существует великолепный портрет Блевиня кисти
Бордюрена в музее Бувиля".
Великолепный портрет -- что ж, согласен. У Оливье Блевиня
были маленькие черные усики, и его желтоватое лицо слегка
напоминало лицо Мориса Барреса. Они несомненно знали друг друга
-- сидели на одних и тех же скамьях. Но оувильский депутат был
лишен небрежной раскованности президента Лиги патриотов. Он был
прямолинеен как дубина и явно выламывался из холста. Глаза его
сверкали -- зрачок был черный, роговица красноватая. Он поджал
свои маленькие мясистые губы и приложил правую руку к груди.
Как долго мне не давал покоя этот портрет! Блевинь казался
мне то слишком крупным, то слишком маленьким. Но сегодня я уже
понимал, в чем дело.
Правду я узнал, листая "Бувильского сатирика". Номер от 6
ноября 1905 года был целиком посвящен Блевиню. Блевинь был
изображен на обложке журнала -- крохотная фигурка, уцепившаяся
за шевелюру отца Комба. Надпись гласила: "Вошь в гриве льва".
Первая же страница все объясняла -- в Оливье Блевине было всего
метр пятьдесят три. Над его ростом издевались, а заслышав его
квакающий голос, вся Палата не раз покатывалась от хохота.
Уверяли, что он носит ботинки с резиновыми каблуками. Зато
мадам Блевинь, урожденная Паком, была здоровенной кобылой. "Вот
уж когда воистину уместно сказать: дал половину, взял вдвойне",
-- писал хроникер.
Метр пятьдесят три! Все ясно. Бордюрен старательно окружил
Блевиня предметами, которые не могли умалить его рост: пуф,
низкое кресло, этажерка с томиками в двенадцатую долю листа,
маленькая персидская ширма. Но сам Блевинь был на полотне
такого же роста, как висевший с ним рядом Жан Парротен, а оба
холста -- одинакового размера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61