Хармсовские
временные и пространственные абстракции, на мой взгляд, относятся к
осмыслению этого ничто в мире, потерявшем исторический смысл.
Первое современное осмысление пустых времени и пространства в
контексте трагедии предложил Гельдерлин в своих заметках о Софокле4 . По
мнению Гельдерлина, трагедия строится как чередование представлений
(Vorstellungen), которые сменяют друг друга в ритме, напоминающем
ритм в поэзии. Эта ритмическая смена создает своего рода закон чередования,
который подчиняется правилам счисления. Такое представление о трагическом
законе -- вполне современно потому, что вводит в трагедию некую
исчислимость, механистичность, столь характерные для трагедий XX века с их
безличностью и законами больших чисел. Чередование "представлений" создает
своего рода баланс, равновесие трагического дискурса. Гельдерлин поясняет:
Таким образом, когда порыв представляет себя в ритмической
последовательности представлений, возникает необходимость того, что в
поэтическом метре называется цезурой, в чистом слове, в ритмически
противонаправленном разрыве; [цезура] служит именно для того, чтобы
встретить стремительную смену представлений в момент наивысшего напряжения
таким образом, чтобы в этот момент вместо смены представлений возникло само
представление5.
Подробный комментарий этой цитаты здесь невозможен. Отмечу лишь
главное. В тот момент, когда трагедия достигает наивысшего напряжения, Закон
нарушается и вместо трагической смены представлений является то, что кроется
за ней, -- непреодолимый разрыв между героем и Богом, является ничто
в виде чистых форм пустого пространства и времени, которые ассоциируются
Гельдерлином с областью смерти. Остановка, цезура
_______________
З Cit. in: Frisby David. Fragments of Modernity.
Cambridge, Mass.: The MIT Press, 1986. P. 120.
4 Примером убедительного приложения гельдерлиновской теории трагедии к
политическому апокалипсису XX века может послужить книга Филиппа
Лаку-Лабарта: Lacoue-Labar-the Philippe. Heidegger, Art and Politics.
Oxford; Cambridge, Mass.: Basil Blackwell, 1990. P. 41-46.
5 Holderlin Friedrich. Essays and Letters on Theory / Transl.
and ed. by Thomas Pfau. Albany: SUNY Press, 1988. P. 102.
Заключение 375
смещает человека из его собственной жизненной сферы, переносит центр
его внутренней жизни в иной мир, в эксцентрическую сферу мертвых6.
Трагическая истина являет себя не в виде репрезентаций и их
лихорадочной смены, а как ничто. В небольшом отрывке о трагедии
Гельдерлин неожиданно прямо предвосхищает Хармса, утверждая, что в трагедии
знак, в котором заключена ее сущность, равняется нулю ("=0")7. Иными
словами, сущность трагедии заключается не в ее пафосе, а в том, что она
открывает пропасть богооставленности, потери смысла.
Мне представляется, что гельдерлиновские спекуляции с известной
поправкой применимы к Хармсу. У Хармса мы обнаруживаем, во-первых, ощущение
пустоты пространства и времени, во-вторых, исключительную чувствительность к
механическому чередованию, Закону наррации, за которым проступает
серийность. Наконец, Хармс в своих размышлениях о форме (музыкальной и
литературной) испытывает особый интерес к некоему противонаправленному
ритмическому движению, которое создает цезуру, разрыв, провал, пустоту.
Хармсовская цезура -- это место беспамятства, блокировки дискурса, его
спрессованности в точку. Этот момент амнезии -- момент, в котором теряются
"смыслы", момент богооставленности, осознаваемый в качестве такового самим
Хармсом.
Иначе говоря, перед нами все признаки современного трагедийного письма,
но относящиеся не к жанру трагедии, а к ироническому бурлеску. Трагизм эпохи
преобразуется под пером ирониста в свою противоположность.
С чем связан этот парадоксальный поворот? Не только, по-видимому, с
иной формой дистанцирования. Мне представляется, что сама идеология
социализма парадоксально использует трагическую цезуру. В тридцатые
годы официальный дискурс революционной трагедии (канонизированный
"Оптимистической трагедией" Вишневского или "Броненосцем "Потемкин""
Эйзенштейна) сменяется идиллией некоего вневременного царства всеобщего
благоденствия и счастья. Официальный дискурс, таким образом, начинает в
самом пошлом виде осваивать идею трагической цезуры -- остановки
времени. И освоение это принимает формы пародийного выворачивания
апокалиптического, эсхатологического момента в милленаристскую
пастораль. В силу одного этого освоение исторической цезуры в эпоху
Хармса может наиболее продуктивно вестись в формах ее повторного пародийного
выворачивания через иронию.
Существенно, на мой взгляд, то, что Хармс, как и Гельдерлин, превращает
"ноль" в некий гиперзнак. Ноль -- это конечная стадия самообнаружения
исторического смысла, это выражение цезуры в наиболее радикальной
форме. Но это и наиболее полно выраженное дистанцирование автора от
собственного текста. "Ноль" не только знак полноты смысла как отсутствия
смысла, но и знак невозмож-
____________
6 Ibid. Р. 102.
7 Ibid. P. 89.
376 Заключение
ности какого бы то ни было эмоционального соучастия в этом смысле, знак
тотального дистанцирования.
Поскольку любой разговор о Хармсе обязательно упирается в проблему
смысла, следует сказать несколько слов об этом аспекте его дискурсивных
стратегий.
Напомню несколько положений герменевтической теории, которые могут быть
полезны для понимания "смысла" у Хармса. Прежде всего, следует различать
язык и дискурс. Язык -- это система различий, которая построена на принципе
автореференции. Иными словами, это система знаков, не соотнесенных с
реальностью, но бесконечно отсылающих к другим знакам. Связь с реальностью
возникает на уровне дискурса, который содержит в себе указатели на ситуацию
коммуникации, на автора и адресата сообщения. Дискурс осуществляется в
пространстве и времени, он обладает способностью воздействовать на
получателя сообщения. Иными словами, дискурс -- это событие. Но, как
заметил Поль Рикер,
если любой дискурс имеет место как событие, любой дискурс понимается
как смысл. Мы хотим понять не эфемерное событие, но сохраняющий свое
значение смысл8.
Это отделение смысла от события, по мнению Рикера, -- одна из важных
функций дистанцирования. Если дискурс в отличие от языка референциален, то
есть отсылает к некой конкретной действительности, то дистанцирование
позволяет ослабить референциальность дискурса и придать ему более
универсальное значение, "смысл". Переход от устного высказывания к
письменному тексту, например, является вторичной формой дистанцирования,
отрывающей дискурс от повышенной конкретности ситуации высказывания. Вот
почему литература обладает более универсальным смыслом, чем устное
высказывание, чаще всего направленное на конкретного адресата в конкретной
ситуации.
Все эти общие положения, конечно, в полной мере касаются Хармса, как и
любого другого писателя. Но стратегия Хармса в отделении смысла от
события гораздо более радикальна, чем это принято в традиционной
литературе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
временные и пространственные абстракции, на мой взгляд, относятся к
осмыслению этого ничто в мире, потерявшем исторический смысл.
Первое современное осмысление пустых времени и пространства в
контексте трагедии предложил Гельдерлин в своих заметках о Софокле4 . По
мнению Гельдерлина, трагедия строится как чередование представлений
(Vorstellungen), которые сменяют друг друга в ритме, напоминающем
ритм в поэзии. Эта ритмическая смена создает своего рода закон чередования,
который подчиняется правилам счисления. Такое представление о трагическом
законе -- вполне современно потому, что вводит в трагедию некую
исчислимость, механистичность, столь характерные для трагедий XX века с их
безличностью и законами больших чисел. Чередование "представлений" создает
своего рода баланс, равновесие трагического дискурса. Гельдерлин поясняет:
Таким образом, когда порыв представляет себя в ритмической
последовательности представлений, возникает необходимость того, что в
поэтическом метре называется цезурой, в чистом слове, в ритмически
противонаправленном разрыве; [цезура] служит именно для того, чтобы
встретить стремительную смену представлений в момент наивысшего напряжения
таким образом, чтобы в этот момент вместо смены представлений возникло само
представление5.
Подробный комментарий этой цитаты здесь невозможен. Отмечу лишь
главное. В тот момент, когда трагедия достигает наивысшего напряжения, Закон
нарушается и вместо трагической смены представлений является то, что кроется
за ней, -- непреодолимый разрыв между героем и Богом, является ничто
в виде чистых форм пустого пространства и времени, которые ассоциируются
Гельдерлином с областью смерти. Остановка, цезура
_______________
З Cit. in: Frisby David. Fragments of Modernity.
Cambridge, Mass.: The MIT Press, 1986. P. 120.
4 Примером убедительного приложения гельдерлиновской теории трагедии к
политическому апокалипсису XX века может послужить книга Филиппа
Лаку-Лабарта: Lacoue-Labar-the Philippe. Heidegger, Art and Politics.
Oxford; Cambridge, Mass.: Basil Blackwell, 1990. P. 41-46.
5 Holderlin Friedrich. Essays and Letters on Theory / Transl.
and ed. by Thomas Pfau. Albany: SUNY Press, 1988. P. 102.
Заключение 375
смещает человека из его собственной жизненной сферы, переносит центр
его внутренней жизни в иной мир, в эксцентрическую сферу мертвых6.
Трагическая истина являет себя не в виде репрезентаций и их
лихорадочной смены, а как ничто. В небольшом отрывке о трагедии
Гельдерлин неожиданно прямо предвосхищает Хармса, утверждая, что в трагедии
знак, в котором заключена ее сущность, равняется нулю ("=0")7. Иными
словами, сущность трагедии заключается не в ее пафосе, а в том, что она
открывает пропасть богооставленности, потери смысла.
Мне представляется, что гельдерлиновские спекуляции с известной
поправкой применимы к Хармсу. У Хармса мы обнаруживаем, во-первых, ощущение
пустоты пространства и времени, во-вторых, исключительную чувствительность к
механическому чередованию, Закону наррации, за которым проступает
серийность. Наконец, Хармс в своих размышлениях о форме (музыкальной и
литературной) испытывает особый интерес к некоему противонаправленному
ритмическому движению, которое создает цезуру, разрыв, провал, пустоту.
Хармсовская цезура -- это место беспамятства, блокировки дискурса, его
спрессованности в точку. Этот момент амнезии -- момент, в котором теряются
"смыслы", момент богооставленности, осознаваемый в качестве такового самим
Хармсом.
Иначе говоря, перед нами все признаки современного трагедийного письма,
но относящиеся не к жанру трагедии, а к ироническому бурлеску. Трагизм эпохи
преобразуется под пером ирониста в свою противоположность.
С чем связан этот парадоксальный поворот? Не только, по-видимому, с
иной формой дистанцирования. Мне представляется, что сама идеология
социализма парадоксально использует трагическую цезуру. В тридцатые
годы официальный дискурс революционной трагедии (канонизированный
"Оптимистической трагедией" Вишневского или "Броненосцем "Потемкин""
Эйзенштейна) сменяется идиллией некоего вневременного царства всеобщего
благоденствия и счастья. Официальный дискурс, таким образом, начинает в
самом пошлом виде осваивать идею трагической цезуры -- остановки
времени. И освоение это принимает формы пародийного выворачивания
апокалиптического, эсхатологического момента в милленаристскую
пастораль. В силу одного этого освоение исторической цезуры в эпоху
Хармса может наиболее продуктивно вестись в формах ее повторного пародийного
выворачивания через иронию.
Существенно, на мой взгляд, то, что Хармс, как и Гельдерлин, превращает
"ноль" в некий гиперзнак. Ноль -- это конечная стадия самообнаружения
исторического смысла, это выражение цезуры в наиболее радикальной
форме. Но это и наиболее полно выраженное дистанцирование автора от
собственного текста. "Ноль" не только знак полноты смысла как отсутствия
смысла, но и знак невозмож-
____________
6 Ibid. Р. 102.
7 Ibid. P. 89.
376 Заключение
ности какого бы то ни было эмоционального соучастия в этом смысле, знак
тотального дистанцирования.
Поскольку любой разговор о Хармсе обязательно упирается в проблему
смысла, следует сказать несколько слов об этом аспекте его дискурсивных
стратегий.
Напомню несколько положений герменевтической теории, которые могут быть
полезны для понимания "смысла" у Хармса. Прежде всего, следует различать
язык и дискурс. Язык -- это система различий, которая построена на принципе
автореференции. Иными словами, это система знаков, не соотнесенных с
реальностью, но бесконечно отсылающих к другим знакам. Связь с реальностью
возникает на уровне дискурса, который содержит в себе указатели на ситуацию
коммуникации, на автора и адресата сообщения. Дискурс осуществляется в
пространстве и времени, он обладает способностью воздействовать на
получателя сообщения. Иными словами, дискурс -- это событие. Но, как
заметил Поль Рикер,
если любой дискурс имеет место как событие, любой дискурс понимается
как смысл. Мы хотим понять не эфемерное событие, но сохраняющий свое
значение смысл8.
Это отделение смысла от события, по мнению Рикера, -- одна из важных
функций дистанцирования. Если дискурс в отличие от языка референциален, то
есть отсылает к некой конкретной действительности, то дистанцирование
позволяет ослабить референциальность дискурса и придать ему более
универсальное значение, "смысл". Переход от устного высказывания к
письменному тексту, например, является вторичной формой дистанцирования,
отрывающей дискурс от повышенной конкретности ситуации высказывания. Вот
почему литература обладает более универсальным смыслом, чем устное
высказывание, чаще всего направленное на конкретного адресата в конкретной
ситуации.
Все эти общие положения, конечно, в полной мере касаются Хармса, как и
любого другого писателя. Но стратегия Хармса в отделении смысла от
события гораздо более радикальна, чем это принято в традиционной
литературе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143