Не этот неизбежный конец нововведения, а нововведение самая задача. Признавая прекрасным и плодотворным замысел, необходимо признать и его следствие. Но тут является художественное _но_. Вы пишете подкладку вместо лица, Вы перевернули содержание. Вы вольный художник, и Вы вполне правы. "Ты сам свой высший суд". Но художественные _законы_ для всяческого содержания неизменны и неизбежны, как смерть. И первый закон - _единство представления_. Это единство в искусстве достигается совсем не так, как в жизни. Ах! бумаги мало, а кратко сказать не умею! В жизни - Демосфен на площади, с кипящей филиппикой на устах, и Демосфен, все потерявший, одно и то же лицо, а в искусстве одна статуя в Риме, а другая в Париже, и обе прелестны, но не совместимы. В жизни и Пьер и Каратаев могли вонять во вшах и потом надеть чистое белье и фраки, оставаясь, в существе, теми же, какими были в грязи. Но в искусстве Пьер это может и должен пережить, как Петя должен быть убит, а Каратаев так и должен остаться пристреленным под березкой. Тронуть его оттуда невозможно, как невозможно заставить Милосскую стирать белье. Гектор, Ахиллес - характеры, а Алтиной, Нарцисс - красота, а не характеры, - даром, что мужчины. Елена, Офелия, Гретхен, Наташа {2}, как ни вертись художник, - красота, а не характер. Художник хотел нам показать, как настоящая женская духовная красота отпечатывается под станком брака, и художник вполне прав. Мы поняли, почему Наташа сбросила Knalleffekt, поняли, что ее не тянет петь, а тянет ревновать и напряженно кормить детей. Поняли, что ей не нужно обдумывать пояса, ленты и колечки локонов. Все это не вредит целому представлению о ее духовной красоте. Но зачем было напирать на то, что она стала неряха. Это может быть в действительности, но это нестерпимый натурализм в искусстве... Это шаржа, нарушающая гармонию. Кланяйтесь всем
Ваш А. Фет.
24
Московско-Курской ж. д. Полустанция Еропкино. 26 марта <1876 г>.
"Дух бодр - плоть же немощна".
Все это время, дорогой граф, проводил я под гнетом собственного бессилия. И теперь еще с небывалым напряжением держу перо. Теперь как будто побольше сил, хотя я даже на урок к Оле не всхожу по лестнице, а она ходит ко мне.
Сегодня серенький вешний день, и мои поехали сеять под борону с 5 молодыми матками. Матки пошли покойно. По саду ручьи. Брат Петр Афанасьевич чуть не ежедневно поет Вам с графиней хвалебные гимны в минуты, когда отрывается от убийственно-напорного изучения английского языка. Мы с Олей прошли историю до конвента и консульства. Но все это не утоляет духовной жажды. Утоляет ее сознание, что на Руси сидит в Ясной Поляне человек, способный написать "Каренину". "Ouandoque bonus dormitat Homerus" {Иногда дремлет и добрый Гомер (лат.).}, говорит Гораций. Есть и в "Карениной" скучноватые главы. Мне скажут: "Они необходимы для связи целого". Я скажу: "Это не мое дело". Но зато все целое и подробности, это - червонное золото. В некоторых операх есть трио без музыки: все три голоса (в "Роберте") поют свое, а вместе выходит, что душа улетает на седьмое небо.
Такое трио поют у постели больной - Каренина, муж и Вронский. Какое содержание и какая форма! Я уверен, что Вы сами достигаете этой высоты только в минуты светлого вдохновения, а то сейчас является так называемая "трезвая правда Решетникова" {1}, с тупым раздуванием озлобленных ноздрей. Та грубая, зверская ненависть, которая с самых, по-видимому, вершин воспитания и науки нет-нет в каждом столетии заявит себя не только петролейщицами, но и разбиванием своих (Вандомская) и чужих (Милосская) памятников высокого. Не смей-де быть высоким, - я подл, будь и ты таким, а то убью.
Жена говорит, что теперь в моду взойдет объясняться в любви посредством инициалов {2}.
Гомер дает каждому, что тот может взять. Но что тот-то может взять? Наверное, то, чего не стоит и подымать.
А небойсь чуют они все, что этот роман есть строгий; неподкупный суд всему нашему строю жизни. От мужика и до говядины принца. Чуют, что над ними есть глаз, иначе вооруженный, чем их слепорожденные гляделки.
То, что им кажется несомненно честным, хорошим, желательным, изящным, завидным, оказывается тупым, грубым, бессмысленным и смешным. Последнего они в своем английском проборе ужасно не любят. А дело-то выходит бедовое. Вот Тургенев все пишет рассказы вроде "Часы", да вперед засылает соглядатаев осведомиться: хорошо ли публика почивала, да в духе ли? - И увы! все спрашивают друг друга: зачем это он все говорит. А тут и англичане говорят: "Это глубокая пахота, тут все корешки повыворотило". Заметьте: у Тургенева нет теперь рассказа без _ссыльного отца_. Это единственная соль, которой заправляется непосыпанная резка из старой, третьегодичной соломы. Но с Вами никогда не кончишь. На святой собираюсь с Марьей Петровной в Питер спросить Боткина: "Что делать?" А на обратном пути хотим заехать к Вам с 7-часовым поездом в Тулу, прислав за день телеграмму. Напишите, возможно ли это? Все, все мы Вам и графине усердно кланяемся и желаем здоровья.
Преданный Вам А. Шеншин.
25
Московско-Курской ж. д. Полустанция Еропкино.
3 мая <1876 г.>
<...> Письмо Ваше до того для меня значительно и чревато содержанием, что я только, как Федор Федорович {1}, когда ему нечего говорить, готов протяжным голосом повторять: "Ja-j-j-a". <...> Жизнь (день прекрасный, солнечный, соловьи поют, и я купил отличную вороную матку рысистую) снова фактически отодвигает меня от самого края нирваны, в которую все время mit Sehnsucht {с тоской (нем.).} смотрело мое недовольство и мука. Вы правы, я не встречал двух людей, которые бы так искренно, так взаправду смотрели на великую нирвану и даже санзару {2}. Люди обыкновенно об них не говорят, а если говорят и даже пишут томы, то к слову, как на тему красноречия, чтобы тотчас же уйти в какую-нибудь мельчайшую подробность обыденного быта, где всем управляет Ваш несравненный бог мух. Der Fliegengott.
Письма мои к Вам, как и Ваши ко мне, не литература, а грезы облаков. Порядку в них и ранжиру не ищите, но в причудливой и отрывочной игре их отражается то творческое дуновенье, которого не найдешь в скалах, полях, словом, в оконченных произведениях из неподвижного материалу, воздвигнутых той же творческой рукой.
Давно хотел я Вам сказать, что государство со своей точки размножения людей, платящих повинности, казнит скопцов. Но что _скопчество_ есть самый логический вывод из буквального учения Христа, не говорю о словах: "Иже оскопится меня ради, тот мой слуга". Какой подвиг может быть для плотеборца, как убить самый корень - высшую Bejahung des Willens? {утверждение воли (нем.).} Это для меня давно было неоспоримо и хотел Вам это передать. А тут вдруг читаю в тексте церковных преданий о видении ангелов (у Костомарова в нескольких местах): "Некие прекрасные скопцы в белых ризах", то есть прямо ангелы. А писали это люди без верования, более нас чуткие к нравственным идеалам. Стало быть, я был прав.
Теперь напишу Вам психологическую правду, но по форме ужасную чушь, из которой сами вытаскивайте ноги, если можете, а Вы можете, порукой все Ваше бытие. В последний раз, как и всегда при свидании, Иван Петрович Новосильцев приветствовал меня обычной фразой: "Toujours le plus joli pied du monde" {Как обычно самая красивая нога в мире (фр.).}, глядя на мои ноги. Мои сапоги сжались к остальным двум моим братьям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Ваш А. Фет.
24
Московско-Курской ж. д. Полустанция Еропкино. 26 марта <1876 г>.
"Дух бодр - плоть же немощна".
Все это время, дорогой граф, проводил я под гнетом собственного бессилия. И теперь еще с небывалым напряжением держу перо. Теперь как будто побольше сил, хотя я даже на урок к Оле не всхожу по лестнице, а она ходит ко мне.
Сегодня серенький вешний день, и мои поехали сеять под борону с 5 молодыми матками. Матки пошли покойно. По саду ручьи. Брат Петр Афанасьевич чуть не ежедневно поет Вам с графиней хвалебные гимны в минуты, когда отрывается от убийственно-напорного изучения английского языка. Мы с Олей прошли историю до конвента и консульства. Но все это не утоляет духовной жажды. Утоляет ее сознание, что на Руси сидит в Ясной Поляне человек, способный написать "Каренину". "Ouandoque bonus dormitat Homerus" {Иногда дремлет и добрый Гомер (лат.).}, говорит Гораций. Есть и в "Карениной" скучноватые главы. Мне скажут: "Они необходимы для связи целого". Я скажу: "Это не мое дело". Но зато все целое и подробности, это - червонное золото. В некоторых операх есть трио без музыки: все три голоса (в "Роберте") поют свое, а вместе выходит, что душа улетает на седьмое небо.
Такое трио поют у постели больной - Каренина, муж и Вронский. Какое содержание и какая форма! Я уверен, что Вы сами достигаете этой высоты только в минуты светлого вдохновения, а то сейчас является так называемая "трезвая правда Решетникова" {1}, с тупым раздуванием озлобленных ноздрей. Та грубая, зверская ненависть, которая с самых, по-видимому, вершин воспитания и науки нет-нет в каждом столетии заявит себя не только петролейщицами, но и разбиванием своих (Вандомская) и чужих (Милосская) памятников высокого. Не смей-де быть высоким, - я подл, будь и ты таким, а то убью.
Жена говорит, что теперь в моду взойдет объясняться в любви посредством инициалов {2}.
Гомер дает каждому, что тот может взять. Но что тот-то может взять? Наверное, то, чего не стоит и подымать.
А небойсь чуют они все, что этот роман есть строгий; неподкупный суд всему нашему строю жизни. От мужика и до говядины принца. Чуют, что над ними есть глаз, иначе вооруженный, чем их слепорожденные гляделки.
То, что им кажется несомненно честным, хорошим, желательным, изящным, завидным, оказывается тупым, грубым, бессмысленным и смешным. Последнего они в своем английском проборе ужасно не любят. А дело-то выходит бедовое. Вот Тургенев все пишет рассказы вроде "Часы", да вперед засылает соглядатаев осведомиться: хорошо ли публика почивала, да в духе ли? - И увы! все спрашивают друг друга: зачем это он все говорит. А тут и англичане говорят: "Это глубокая пахота, тут все корешки повыворотило". Заметьте: у Тургенева нет теперь рассказа без _ссыльного отца_. Это единственная соль, которой заправляется непосыпанная резка из старой, третьегодичной соломы. Но с Вами никогда не кончишь. На святой собираюсь с Марьей Петровной в Питер спросить Боткина: "Что делать?" А на обратном пути хотим заехать к Вам с 7-часовым поездом в Тулу, прислав за день телеграмму. Напишите, возможно ли это? Все, все мы Вам и графине усердно кланяемся и желаем здоровья.
Преданный Вам А. Шеншин.
25
Московско-Курской ж. д. Полустанция Еропкино.
3 мая <1876 г.>
<...> Письмо Ваше до того для меня значительно и чревато содержанием, что я только, как Федор Федорович {1}, когда ему нечего говорить, готов протяжным голосом повторять: "Ja-j-j-a". <...> Жизнь (день прекрасный, солнечный, соловьи поют, и я купил отличную вороную матку рысистую) снова фактически отодвигает меня от самого края нирваны, в которую все время mit Sehnsucht {с тоской (нем.).} смотрело мое недовольство и мука. Вы правы, я не встречал двух людей, которые бы так искренно, так взаправду смотрели на великую нирвану и даже санзару {2}. Люди обыкновенно об них не говорят, а если говорят и даже пишут томы, то к слову, как на тему красноречия, чтобы тотчас же уйти в какую-нибудь мельчайшую подробность обыденного быта, где всем управляет Ваш несравненный бог мух. Der Fliegengott.
Письма мои к Вам, как и Ваши ко мне, не литература, а грезы облаков. Порядку в них и ранжиру не ищите, но в причудливой и отрывочной игре их отражается то творческое дуновенье, которого не найдешь в скалах, полях, словом, в оконченных произведениях из неподвижного материалу, воздвигнутых той же творческой рукой.
Давно хотел я Вам сказать, что государство со своей точки размножения людей, платящих повинности, казнит скопцов. Но что _скопчество_ есть самый логический вывод из буквального учения Христа, не говорю о словах: "Иже оскопится меня ради, тот мой слуга". Какой подвиг может быть для плотеборца, как убить самый корень - высшую Bejahung des Willens? {утверждение воли (нем.).} Это для меня давно было неоспоримо и хотел Вам это передать. А тут вдруг читаю в тексте церковных преданий о видении ангелов (у Костомарова в нескольких местах): "Некие прекрасные скопцы в белых ризах", то есть прямо ангелы. А писали это люди без верования, более нас чуткие к нравственным идеалам. Стало быть, я был прав.
Теперь напишу Вам психологическую правду, но по форме ужасную чушь, из которой сами вытаскивайте ноги, если можете, а Вы можете, порукой все Ваше бытие. В последний раз, как и всегда при свидании, Иван Петрович Новосильцев приветствовал меня обычной фразой: "Toujours le plus joli pied du monde" {Как обычно самая красивая нога в мире (фр.).}, глядя на мои ноги. Мои сапоги сжались к остальным двум моим братьям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73