Конечно, будучи русским с головы до ног, я тем не менее радуюсь смертельному удару славянофильству. Как будто бы нельзя быть русским, не нарядившись пляшущей козой.
Не знаю, прочли ли Вы прекрасную брошюру К. Н. Леонтьева: "Народная политика как орудие революции". Чрезвычайно тонко и умно.
Зная Ваше отвращение к письмам, прошу Вас продолжать коснеть в граммафобии, что в случае крайности не удержит меня от письма к Вам.
Работаю над Марциалом и над своими записками понемногу, и будем ждать все, в том числе и Екатерина Владимировна, возможности приветствовать Вас на Плющихе.
Позвольте до личного свидания заочно от души
обнять Вас преданному
А. Шеншину {5}.
67
Московско-Курской ж. д. 8 июля 1892 г. станция Коренная Пустынь.
Дорогой Владимир Сергеевич.
Юрий Николаевич {1} смутил нас вестью, что, собравшись в Воробьевку, Вы изменили свое намерение. С Вашей легкой руки в нынешнем году Воробьевка представляет, по отношению к гостям, довольно разноцветный калейдоскоп, в котором точно по взаимному условию лица сменяются другими. Как ни досадно это в известном отношении, так как не дозволяет приглядеться к приезжему, тем не менее такое мелькание на нашем горизонте является хотя бы и нежелательным <но> фактом. Так, например, день Святой Ольги уносит завтрашний день от нас Страхова к его имениннице в Киев. Зато две Ольги, т. е. Иост и Галахова {2}, обещают прибыть к 22-му {3}, чтобы вместе с нами поклониться Вам. Мария Петровна просит прибавить, что помещение Ваше будет Вас ожидать. Уступаю перо более опытной руке и дружески жму Вам руку
Ваш старый А. Шеншин.
Как я рад, что Екатерина Владимировна исправила мой недосмотр и указала, что к 15 следует поздравить Вас с днем ангела. Исполняю это с тем большим удовольствием, что знаю, что ангел Ваш - чистый, вдохновенный и добрый гений.
68
Московско-Курской ж. д. 10 июля 1892 г. станция Коренная Пустынь.
Дорогой Владимир Сергеевич.
Юрий Николаевич нудит меня к плеоназму ввиду моего напоминания Вам о 22-м, тогда как Вы сами хорошо знаете, что такое напоминание есть только крайний наскок на Вашу нерешительность. А что мы все ждем Вас ежедневно с распростертыми объятиями к Юрию Николаевичу во флигель, - об <этом> говорить считаю излишним.
Преданный и признательный
Вам
А. Шеншин.
<Приписки Ю. Говорухи-Отрока: Новое классическое изречение Аф. Аф., произнесенное им с большою горячностью и даже перекрестившись: "Благодарю тебя, господи, за то, что я язычник" {1}.
Ю. Г.
Сейчас мы читали с А. А. поэму Фофанова. Герой кончает самоубийством, вот слова:
Он умер, он без чувств упал... т. е. сперва умер, а потом упал без чувств. Это уже мера всему>.
Я. П. ПОЛОНСКОМУ
69
Мая 31 <1846 г.>.
Любезный друг Яков Петрович!
Видишь ли, что я гораздо добрее до тебя, нежели ты до меня. Во-первых, я помню очень хорошо, как зовут Вашу Безалаберность, а во-вторых, не терзаю глаз твоих таким письмом, каким ты это сделал сейчас со мной, так как письмо твое только что сейчас дошло до меня. Что тебе сказать. Во-первых, чтобы ты не представлял меня себе иначе, нежели я в самом деле есть, скажу тебе, что я живу в Елисаветграде, корнет кирасирского Военного Ордена полка, прикомандирован к корпусному штабу, для исправления должности старшего адъютанта.
Живу себе понемножку. Воображаю, как ужасно поражает твой поэтический слух это прозаическое слово "понемножку". Но что же делать, друг, не век же страдать выдуманными страданиями и сидеть без свечки, топлива пишешь ты, моря меня со смеху, без халата, все это хорошо в воображении, а на деле очень скверно. Меня одни любят, другие терпят, а я - да что до этого. Я не делаю больших притязаний на человека, следовательно, остальное меня мало занимает. Иногда еще пишу. Ты говоришь, что делает Гораций? - отвечаю: первая книга докончена недавно, точно так же добросовестно, как и начата. Ты спросишь, отчего же ее нет в печати. Я скажу, что по причине весьма естественной: надо прежде купить верховую да пару упряжных лошадей. А у поэтов в каких веках бывали деньги? Если читаешь "Отечественные", то, верно, встречаешь иногда меня там {1}. Спасибо за присылку стихов. Благодарю Вас за билет, а за старанье вдвое. Но во всяком случае: "Вижу ль, я как во храме", "Вызов", "Мраморное сердце", "Последний разговор" - все это очень милые пьесы {2}, означенные печатью несомненного поэтического таланта.
Что я теперь не неистовствую - это я нахожу естественным. К чему? в мире от этого, между глупцами, пользы не будет, а только вред, а где же умных набраться? Ты меня просишь, чтобы я дал тебе адрес Григорьева; но каково же будет твое удивление, когда я тебе скажу: увы! не знаю его адреса, потому что уже больше года с ним не переписываюсь. "Отчего же?" Да так, мы друг друга перестали понимать, не скажу ничего, но желал бы, чтобы кто-нибудь посторонний мог разобрать наш духовный процесс. Кто прав, кто виноват. А жаль, очень жаль. Даже было время, когда мне это было и больно и обидно. Но метафизика уже не одного человека всадила в хемницеровскую яму {3}. Всех не перетаскаешь. Да, любезный друг мой Яков Петрович, неверие и вера, живущие во мне, не плоды, выросшие на университетской скамье, а на браздах жизни, усеянных, по словам поэта, "дикими бесплодными травами" Пиши, пожалуйста. Хотя на это первое письмо отвечай непременно с первой почтой, чтобы я видел, что письмо мое застало тебя в Тифлисе {4}. Напиши мне четко и хорошо свой адрес, одним словом, будь хоть в отношении ко мне человеком порядочным.
До следующего письма
Преданный тебе
Фет.
Вот мой адрес:
Его благородию
Афанасию Афанасьевичу
Фет.
Г-ну корнету кирасирского Военного Ордена полка.
В штаб 2-го резервного Кавалерийского корпуса.
Херсонской губернии в г. Елисаветград.
Еще раз прощай, когда-нибудь, может быть, пришлю тебе стихов, не высовывая языка. Да на что они тебе?
Пиши же, пиши сейчас, садись и пиши. А то это будет <нрзб.> совершенная. Будь здоров.
70
Елисаветград.
30-го июля <1846 г.>.
Любезный друг Яков Петрович!
Третьего дни только получил я твое письмо, которое меня многим порадовало касательно твоего положения. Наконец ты купил себе поэтический халат взамен былого, проданного за полкарбованца.
Как жаль, что я не могу лично с тобой побеседовать, а то-многое, что бы имело смысл в речи, на письме теряет его. Несмотря на видимую внешнюю положительность, которою жизнь меня окружила, я скажу тебе откровенно, что я люблю тот образ, который ты в настоящее время создаешь передо мною твоею жизнию. Да, твоя натура истинно поэтическая, и потому-то для тебя так трудно было устроиться до сих пор. Но если это пришло само собой, то зачем же не воспользоваться случаем.
Что касается до меня, то ты если не знал меня в Москве, то мог поэтическим чутьем прочувствовать. Я все тот же, кроме того, что:
Мой друг, я верую, надеюсь и люблю
И убежденья полон силы,
Что все, чем опытность снабдила грудь мою,
Дойдет со мною до могилы,
Что знамя истины, которому служу,
Вокруг меня овеет рати,
Что с тайной гордостью его я покажу
Толпе неверующих братии.
И что же? Новый день нисходит от творца.
И убежденья величавы
Бледнеют видимо, как за спиной косца
Грядами скошенные травы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Не знаю, прочли ли Вы прекрасную брошюру К. Н. Леонтьева: "Народная политика как орудие революции". Чрезвычайно тонко и умно.
Зная Ваше отвращение к письмам, прошу Вас продолжать коснеть в граммафобии, что в случае крайности не удержит меня от письма к Вам.
Работаю над Марциалом и над своими записками понемногу, и будем ждать все, в том числе и Екатерина Владимировна, возможности приветствовать Вас на Плющихе.
Позвольте до личного свидания заочно от души
обнять Вас преданному
А. Шеншину {5}.
67
Московско-Курской ж. д. 8 июля 1892 г. станция Коренная Пустынь.
Дорогой Владимир Сергеевич.
Юрий Николаевич {1} смутил нас вестью, что, собравшись в Воробьевку, Вы изменили свое намерение. С Вашей легкой руки в нынешнем году Воробьевка представляет, по отношению к гостям, довольно разноцветный калейдоскоп, в котором точно по взаимному условию лица сменяются другими. Как ни досадно это в известном отношении, так как не дозволяет приглядеться к приезжему, тем не менее такое мелькание на нашем горизонте является хотя бы и нежелательным <но> фактом. Так, например, день Святой Ольги уносит завтрашний день от нас Страхова к его имениннице в Киев. Зато две Ольги, т. е. Иост и Галахова {2}, обещают прибыть к 22-му {3}, чтобы вместе с нами поклониться Вам. Мария Петровна просит прибавить, что помещение Ваше будет Вас ожидать. Уступаю перо более опытной руке и дружески жму Вам руку
Ваш старый А. Шеншин.
Как я рад, что Екатерина Владимировна исправила мой недосмотр и указала, что к 15 следует поздравить Вас с днем ангела. Исполняю это с тем большим удовольствием, что знаю, что ангел Ваш - чистый, вдохновенный и добрый гений.
68
Московско-Курской ж. д. 10 июля 1892 г. станция Коренная Пустынь.
Дорогой Владимир Сергеевич.
Юрий Николаевич нудит меня к плеоназму ввиду моего напоминания Вам о 22-м, тогда как Вы сами хорошо знаете, что такое напоминание есть только крайний наскок на Вашу нерешительность. А что мы все ждем Вас ежедневно с распростертыми объятиями к Юрию Николаевичу во флигель, - об <этом> говорить считаю излишним.
Преданный и признательный
Вам
А. Шеншин.
<Приписки Ю. Говорухи-Отрока: Новое классическое изречение Аф. Аф., произнесенное им с большою горячностью и даже перекрестившись: "Благодарю тебя, господи, за то, что я язычник" {1}.
Ю. Г.
Сейчас мы читали с А. А. поэму Фофанова. Герой кончает самоубийством, вот слова:
Он умер, он без чувств упал... т. е. сперва умер, а потом упал без чувств. Это уже мера всему>.
Я. П. ПОЛОНСКОМУ
69
Мая 31 <1846 г.>.
Любезный друг Яков Петрович!
Видишь ли, что я гораздо добрее до тебя, нежели ты до меня. Во-первых, я помню очень хорошо, как зовут Вашу Безалаберность, а во-вторых, не терзаю глаз твоих таким письмом, каким ты это сделал сейчас со мной, так как письмо твое только что сейчас дошло до меня. Что тебе сказать. Во-первых, чтобы ты не представлял меня себе иначе, нежели я в самом деле есть, скажу тебе, что я живу в Елисаветграде, корнет кирасирского Военного Ордена полка, прикомандирован к корпусному штабу, для исправления должности старшего адъютанта.
Живу себе понемножку. Воображаю, как ужасно поражает твой поэтический слух это прозаическое слово "понемножку". Но что же делать, друг, не век же страдать выдуманными страданиями и сидеть без свечки, топлива пишешь ты, моря меня со смеху, без халата, все это хорошо в воображении, а на деле очень скверно. Меня одни любят, другие терпят, а я - да что до этого. Я не делаю больших притязаний на человека, следовательно, остальное меня мало занимает. Иногда еще пишу. Ты говоришь, что делает Гораций? - отвечаю: первая книга докончена недавно, точно так же добросовестно, как и начата. Ты спросишь, отчего же ее нет в печати. Я скажу, что по причине весьма естественной: надо прежде купить верховую да пару упряжных лошадей. А у поэтов в каких веках бывали деньги? Если читаешь "Отечественные", то, верно, встречаешь иногда меня там {1}. Спасибо за присылку стихов. Благодарю Вас за билет, а за старанье вдвое. Но во всяком случае: "Вижу ль, я как во храме", "Вызов", "Мраморное сердце", "Последний разговор" - все это очень милые пьесы {2}, означенные печатью несомненного поэтического таланта.
Что я теперь не неистовствую - это я нахожу естественным. К чему? в мире от этого, между глупцами, пользы не будет, а только вред, а где же умных набраться? Ты меня просишь, чтобы я дал тебе адрес Григорьева; но каково же будет твое удивление, когда я тебе скажу: увы! не знаю его адреса, потому что уже больше года с ним не переписываюсь. "Отчего же?" Да так, мы друг друга перестали понимать, не скажу ничего, но желал бы, чтобы кто-нибудь посторонний мог разобрать наш духовный процесс. Кто прав, кто виноват. А жаль, очень жаль. Даже было время, когда мне это было и больно и обидно. Но метафизика уже не одного человека всадила в хемницеровскую яму {3}. Всех не перетаскаешь. Да, любезный друг мой Яков Петрович, неверие и вера, живущие во мне, не плоды, выросшие на университетской скамье, а на браздах жизни, усеянных, по словам поэта, "дикими бесплодными травами" Пиши, пожалуйста. Хотя на это первое письмо отвечай непременно с первой почтой, чтобы я видел, что письмо мое застало тебя в Тифлисе {4}. Напиши мне четко и хорошо свой адрес, одним словом, будь хоть в отношении ко мне человеком порядочным.
До следующего письма
Преданный тебе
Фет.
Вот мой адрес:
Его благородию
Афанасию Афанасьевичу
Фет.
Г-ну корнету кирасирского Военного Ордена полка.
В штаб 2-го резервного Кавалерийского корпуса.
Херсонской губернии в г. Елисаветград.
Еще раз прощай, когда-нибудь, может быть, пришлю тебе стихов, не высовывая языка. Да на что они тебе?
Пиши же, пиши сейчас, садись и пиши. А то это будет <нрзб.> совершенная. Будь здоров.
70
Елисаветград.
30-го июля <1846 г.>.
Любезный друг Яков Петрович!
Третьего дни только получил я твое письмо, которое меня многим порадовало касательно твоего положения. Наконец ты купил себе поэтический халат взамен былого, проданного за полкарбованца.
Как жаль, что я не могу лично с тобой побеседовать, а то-многое, что бы имело смысл в речи, на письме теряет его. Несмотря на видимую внешнюю положительность, которою жизнь меня окружила, я скажу тебе откровенно, что я люблю тот образ, который ты в настоящее время создаешь передо мною твоею жизнию. Да, твоя натура истинно поэтическая, и потому-то для тебя так трудно было устроиться до сих пор. Но если это пришло само собой, то зачем же не воспользоваться случаем.
Что касается до меня, то ты если не знал меня в Москве, то мог поэтическим чутьем прочувствовать. Я все тот же, кроме того, что:
Мой друг, я верую, надеюсь и люблю
И убежденья полон силы,
Что все, чем опытность снабдила грудь мою,
Дойдет со мною до могилы,
Что знамя истины, которому служу,
Вокруг меня овеет рати,
Что с тайной гордостью его я покажу
Толпе неверующих братии.
И что же? Новый день нисходит от творца.
И убежденья величавы
Бледнеют видимо, как за спиной косца
Грядами скошенные травы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73