Мои средства тебе известны - она ничего тоже не имеет. Я получил место полкового адъютанта. Что касается лично до меня, то я никого никогда ничем утруждать бы не стал - лично я Крез; но согласись, что все мои пожертвования, труды и разные разности имели какую-либо цель. Я представил этому благородному существу все, на что другие никогда не хотели даже обратить своего эгоистического взгляда; и она, понимая и сочувствуя моим незаслуженным страданиям, - протягивает руку; следовательно- какая бы должна была быть пустая работа: добиваться с утратою невозвратимой жизни того, что для меня теперь даже не нужно. Но как жить, куда обратиться - никто не поможет не только делом, но и добрым словом.
Обращаюсь к тебе: может быть, я буду на походе, когда ты получишь мое письмо - может, мне не суждено более видеть тебя, кто знает. Вот тебе мое завещание: делай как знаешь и как можешь. Брат Вася - негодующий на мое молчание - тогда как он пишет, что будет в июне домой, и которого адрес мне неизвестен - может в самом деле скоро прибыть к вам. Покажи ему это письмо и скажи ему следующее: он хотел для меня сделать многое, я в это не вхожу, это его дело - отделить его, чего, конечно, не будет; но, зная брата, я уверен, что он в деревне не усидит, а если бы он, приблизительно сообразившись с доходом его части, отдал мне ее на поселение, положивши мне хотя 1 1/2 тысячи, которые без глаз пропадут даром, то я, наверное, бросил бы шататься черт знает где и нашел бы себе, может быть, покой. А до тех пор я, бывши адъютантом, тянул бы как-нибудь - если только мы вернемся в Крылов - без этого все прахом идет. Не знаю, какое он будет получать содержание от батюшки, не знаю состояния Любеньки, не знаю хорошо этих людей, т. е. Алекс. Никит. - но они оба, т. е. брат и сестра, меня любят, и если мне можно на кого надеяться, так это на них. Если б, говорю тебе, по приходе в Крылов и утвердившись на незыблемом основании на моем месте (потому что субалтерн-офицеру подобная штука невозможна) - и наконец, хотя приискавши в мирное время человеческое место по штатской службе, я получал бы от брата до времени прочнейшего моего устройства руб. 1000, да от сестры 500, то я мог бы как-нибудь существовать. Если же все это сон и пуф, то и самая жизнь такой жалкий пуф, что не стоит о ней и хлопотать.
Мая 29-го.
Опять прошло много времени, что я не писал тебе, и опять ты, вероятно, ругаешь меня. Да черт с тобой, ругай сколько хочешь. Знаю, что первая половина этого письма - глупость (потому что мне думать о чем-либо хорошем в жизни - чистая глупость), и поэтому я хотел было занести на него мою истребительную десницу, но подумал, что, может быть, хорошо, чтобы ты хотя передумал то, что я передумал. У меня так много тебе говорить, что, верно, ничего не скажу. Начну с главного для тебя. Посылаю тебе просимое тобою; но если ты... и т. д. как-либо в довершение спектакля меня скомпрометируешь - то, значит, ты сделаешь умножение дураков, т. е. FxB=FB; Б=F; след. = Б^2. Теперь моя личная просьба: хотя зимою съезди в Москву. Я, если ты хочешь, пришлю тебе формальную доверенность на взятие, продание и пр. моего сочинения.
Что ты на него бы ни издержал, я тебе тотчас же вышлю, хотя такой штуки не предвидится. Но, по крайней мере, будет же конец этой поганой чепухе. Помилуй, ведь срам на божий свет глядеть. Сделай дружбу, выручи из беды - я тебе этой услуги век не забуду. У Григорьева недоданные деньги, у Степанова - недопечатанные книги. Следовательно, взявшись за это дело порядком - можно и должно его при личном напирании на Степанова, как за свою собственность, окончить в 2 недели. Напиши мне, что ты об этом думаешь? Что касается до моей жизни - то я адъютантствую, время хлопотливое - а иногда бывает и досадно и трудно, но по твоей же пословице: "нужда, стерва, песенки поет". Готовимся и готовы уже в поход, а когда выступать - еще неизвестно, и куда? точно так же. Итак, сентябрь мой полетел в трубу, а я-то, дурак, на него рассчитывал, да не туда угодил. К брату, т. к. ждете вы его еще в августе, пишу в Дармштадт, авось получит мое письмо. Эх, Ваня! Пойду в поход - себя не жаль, потому что черт же во мне, а жаль прекрасного созданья. Не пугайся, что я говорил ей о тебе и всех, кого люблю, - она верней меня; но теперь ей, верно, не до тебя, как и тебе не до нее. Ваня, плохо, голубчик! Дальше этого восклицания пойти не умею, все ни к чему путному не ведет; итак, до следующего письма, может быть, уже с походу. Прощай и не забывай преданного тебе
А. Фета.
Адрес все тот же - в Новогеоргиевск, а за выступлением - вслед за полком. Полковому адъютанту.
7
<Октябрь 1851 г.>
Любезный друг Ваня!
Я убежден, что переписка наша должна быть отдыхом, удовольствием, потребностью и никак не догматическою скукой - принуждением, а потому-то я и беру большой лист и пишу сколько могу тесней; и надеюсь, что письма мои хотя в половину доставят тебе то удовольствие, с каким я постоянно читаю твои милые строки: письма к тебе - мои единственные дневники; для себя их писать - для этого я слишком мало эгоист и слишком много ленив, но тебе мне приятно высказываться, и я уверен, что если мы и не сойдемся в мыслях, ты все-таки поймешь мои в той мере, в какой я понимаю твои и дорожу ими. Как милы твои князья Новосельский и Касимовский. Но кажется, что мать-и-мачеха помогала, и все дело окончилось честным пирком да свадебкой. Значит, и ботаника Мценского уезда к чему-нибудь полезна. Но я сильно боюсь за дурные последствия действия таких злых кореньев - не было бы порчи или чего подобного, оборони боже, хотя Подбелевец {1} из давних времен славится искусными бабками, знахарками, ворожейками, угадками и проч. ученым людом. Да, Ваня, с тобой, мой друг, я люблю окунаться душой в ароматный воздух первой юности; только при помощи товарища детства душа моя об руку с твоей любит пробежать по оврагам, заросшим кустарником и ухающим земляникой и клубникой, по крутым тропинкам, с которых спускали нас деревенские лошадки, - но один я никогда не уношусь в это детство: оно представляет мне совсем другие образы - интриги челяди, тупость учителей, суровость отца, беззащитность матери и тренирование в страхе изо дня в день. Бог с ней, с этой, как выражается капитан Крюднер {2}, паршивой молодостью.
Если ты имел право, бежавши созданного тобой идеала жизни и счастья, создать себе совершенно противоположную бледно-бесцельную жизнь, которою пробиваешься теперь, то отчего же мне не обратиться к жизни, для которой я не рожден, не вскормлен, не вспоен. Не будем обвинять никого -это ребячество. Все люди одинаково дурны и хороши - одни только более или менее умны - восприимчивы к впечатлениям. Ты говоришь о каком-то "дождался" - я, брат, ждал, ждал - и теперь не жду, чего ждал. Я ждал женщины, которая поймет меня - и дождался ее. Она, сгорая, кричала: "Au nom du del sauvez les lettres!" {Во имя неба, берегите письма! (фр.).} {3} - и умерла со словами: он не виноват, - а я. После этого говорить не стоит.
Смерть, брат, хороший пробный камень. Но судьба не могла соединить нас. Ожидать же подобной женщины с условиями ежедневной жизни было бы в мои лета и при моих средствах верх безумия. Итак, идеальный мир мой разрушен давно. Что же прикажешь делать? Служить вечным адъютантом - хуже самого худа; ищу хозяйку, с которой буду жить, не понимая друг друга. Может быть, это будет еще худшее худо - но выбора нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Обращаюсь к тебе: может быть, я буду на походе, когда ты получишь мое письмо - может, мне не суждено более видеть тебя, кто знает. Вот тебе мое завещание: делай как знаешь и как можешь. Брат Вася - негодующий на мое молчание - тогда как он пишет, что будет в июне домой, и которого адрес мне неизвестен - может в самом деле скоро прибыть к вам. Покажи ему это письмо и скажи ему следующее: он хотел для меня сделать многое, я в это не вхожу, это его дело - отделить его, чего, конечно, не будет; но, зная брата, я уверен, что он в деревне не усидит, а если бы он, приблизительно сообразившись с доходом его части, отдал мне ее на поселение, положивши мне хотя 1 1/2 тысячи, которые без глаз пропадут даром, то я, наверное, бросил бы шататься черт знает где и нашел бы себе, может быть, покой. А до тех пор я, бывши адъютантом, тянул бы как-нибудь - если только мы вернемся в Крылов - без этого все прахом идет. Не знаю, какое он будет получать содержание от батюшки, не знаю состояния Любеньки, не знаю хорошо этих людей, т. е. Алекс. Никит. - но они оба, т. е. брат и сестра, меня любят, и если мне можно на кого надеяться, так это на них. Если б, говорю тебе, по приходе в Крылов и утвердившись на незыблемом основании на моем месте (потому что субалтерн-офицеру подобная штука невозможна) - и наконец, хотя приискавши в мирное время человеческое место по штатской службе, я получал бы от брата до времени прочнейшего моего устройства руб. 1000, да от сестры 500, то я мог бы как-нибудь существовать. Если же все это сон и пуф, то и самая жизнь такой жалкий пуф, что не стоит о ней и хлопотать.
Мая 29-го.
Опять прошло много времени, что я не писал тебе, и опять ты, вероятно, ругаешь меня. Да черт с тобой, ругай сколько хочешь. Знаю, что первая половина этого письма - глупость (потому что мне думать о чем-либо хорошем в жизни - чистая глупость), и поэтому я хотел было занести на него мою истребительную десницу, но подумал, что, может быть, хорошо, чтобы ты хотя передумал то, что я передумал. У меня так много тебе говорить, что, верно, ничего не скажу. Начну с главного для тебя. Посылаю тебе просимое тобою; но если ты... и т. д. как-либо в довершение спектакля меня скомпрометируешь - то, значит, ты сделаешь умножение дураков, т. е. FxB=FB; Б=F; след. = Б^2. Теперь моя личная просьба: хотя зимою съезди в Москву. Я, если ты хочешь, пришлю тебе формальную доверенность на взятие, продание и пр. моего сочинения.
Что ты на него бы ни издержал, я тебе тотчас же вышлю, хотя такой штуки не предвидится. Но, по крайней мере, будет же конец этой поганой чепухе. Помилуй, ведь срам на божий свет глядеть. Сделай дружбу, выручи из беды - я тебе этой услуги век не забуду. У Григорьева недоданные деньги, у Степанова - недопечатанные книги. Следовательно, взявшись за это дело порядком - можно и должно его при личном напирании на Степанова, как за свою собственность, окончить в 2 недели. Напиши мне, что ты об этом думаешь? Что касается до моей жизни - то я адъютантствую, время хлопотливое - а иногда бывает и досадно и трудно, но по твоей же пословице: "нужда, стерва, песенки поет". Готовимся и готовы уже в поход, а когда выступать - еще неизвестно, и куда? точно так же. Итак, сентябрь мой полетел в трубу, а я-то, дурак, на него рассчитывал, да не туда угодил. К брату, т. к. ждете вы его еще в августе, пишу в Дармштадт, авось получит мое письмо. Эх, Ваня! Пойду в поход - себя не жаль, потому что черт же во мне, а жаль прекрасного созданья. Не пугайся, что я говорил ей о тебе и всех, кого люблю, - она верней меня; но теперь ей, верно, не до тебя, как и тебе не до нее. Ваня, плохо, голубчик! Дальше этого восклицания пойти не умею, все ни к чему путному не ведет; итак, до следующего письма, может быть, уже с походу. Прощай и не забывай преданного тебе
А. Фета.
Адрес все тот же - в Новогеоргиевск, а за выступлением - вслед за полком. Полковому адъютанту.
7
<Октябрь 1851 г.>
Любезный друг Ваня!
Я убежден, что переписка наша должна быть отдыхом, удовольствием, потребностью и никак не догматическою скукой - принуждением, а потому-то я и беру большой лист и пишу сколько могу тесней; и надеюсь, что письма мои хотя в половину доставят тебе то удовольствие, с каким я постоянно читаю твои милые строки: письма к тебе - мои единственные дневники; для себя их писать - для этого я слишком мало эгоист и слишком много ленив, но тебе мне приятно высказываться, и я уверен, что если мы и не сойдемся в мыслях, ты все-таки поймешь мои в той мере, в какой я понимаю твои и дорожу ими. Как милы твои князья Новосельский и Касимовский. Но кажется, что мать-и-мачеха помогала, и все дело окончилось честным пирком да свадебкой. Значит, и ботаника Мценского уезда к чему-нибудь полезна. Но я сильно боюсь за дурные последствия действия таких злых кореньев - не было бы порчи или чего подобного, оборони боже, хотя Подбелевец {1} из давних времен славится искусными бабками, знахарками, ворожейками, угадками и проч. ученым людом. Да, Ваня, с тобой, мой друг, я люблю окунаться душой в ароматный воздух первой юности; только при помощи товарища детства душа моя об руку с твоей любит пробежать по оврагам, заросшим кустарником и ухающим земляникой и клубникой, по крутым тропинкам, с которых спускали нас деревенские лошадки, - но один я никогда не уношусь в это детство: оно представляет мне совсем другие образы - интриги челяди, тупость учителей, суровость отца, беззащитность матери и тренирование в страхе изо дня в день. Бог с ней, с этой, как выражается капитан Крюднер {2}, паршивой молодостью.
Если ты имел право, бежавши созданного тобой идеала жизни и счастья, создать себе совершенно противоположную бледно-бесцельную жизнь, которою пробиваешься теперь, то отчего же мне не обратиться к жизни, для которой я не рожден, не вскормлен, не вспоен. Не будем обвинять никого -это ребячество. Все люди одинаково дурны и хороши - одни только более или менее умны - восприимчивы к впечатлениям. Ты говоришь о каком-то "дождался" - я, брат, ждал, ждал - и теперь не жду, чего ждал. Я ждал женщины, которая поймет меня - и дождался ее. Она, сгорая, кричала: "Au nom du del sauvez les lettres!" {Во имя неба, берегите письма! (фр.).} {3} - и умерла со словами: он не виноват, - а я. После этого говорить не стоит.
Смерть, брат, хороший пробный камень. Но судьба не могла соединить нас. Ожидать же подобной женщины с условиями ежедневной жизни было бы в мои лета и при моих средствах верх безумия. Итак, идеальный мир мой разрушен давно. Что же прикажешь делать? Служить вечным адъютантом - хуже самого худа; ищу хозяйку, с которой буду жить, не понимая друг друга. Может быть, это будет еще худшее худо - но выбора нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73