Жена просит передать графине Софье Андреевне ее усердный привет, а Вы должны за меня усерднейше поцеловать прекрасную руку моего неизменного идеала. Без нее все Вы, несмотря на гений, на отличные сердца, на состояние, пропали, как мухи осенью. Да хранит ее бог - эту трудолюбивую пчелу - в ее шумливом улье.
Всегда Ваш А. Шеншин.
Вальдшнепов нет как нет! А у Вас?
34
16 апреля <1878 г.>. Будановка.
Христос воскресе!
Дорогой Лев Николаевич.
Более и сознательнее, чем когда-либо, благодаря Ренану (не прямо от него, а через него) захотелось мне, помарфившись до упаду, кликнуть Вам издалека это приветствие. Все с Соломона и за 1000 лет до него и после него искали - и нашли одно отрицание, и никто никогда не сказал великой проповеди из лодки: _блаженны нищие духом_ {1} и блаженны Вы, когда поносят Вас. Но ведь он не разумел тех нищих духом, которые, ничего не понимая, берутся все делать и всему учить. Ко мне сейчас приходили христосоваться три мужика, и я чувствую, что мне не мешало бы занять кое-что у этих нищих духом. Но ведь они ничего не проповедуют.
Простите великодушно, что я Вас хвалил. Я знаю, что это неловко, но позволяю это себе только как объяснение, почему я так настойчиво обращаюсь к Вам со всякой всячиной. Дайте мне человека, и я потушу фонарь.
Но, с другой стороны, если я не буду говорить Вам всего, что думаю, то мои письма будут невозможны. Мог ли я не подпрыгнуть, читая последние строки Вашего письма: "планы Ваши как ни хороши, Петру Афанасьевичу не понравятся". "Экой молодчина! - воскликнул я, передавая письмо брату Петруше, сидевшему по левую мою руку, за чайным столом, - он лучше тебя знает, чем я, знающий тебя от рождения". Брат теперь у нас. Надолго ли - не знаю. Но я ужасно рад его приезду. "Милости хочу, а не жертвы". Если Вы так хорошо знаете брата, то как должны знать меня. Следовательно, оправдываться бесполезно. Но я полагаю, что если в человеке нет подъема, того, что Панаев {2} называл: вздохом, то ничто не может дать его, а если он есть - отнять. Нельзя быть слепому - живописцем, глухонемому - виртуозом, ибо это одно исключает другое; но быть поэтом и сапожником (Ганс Сакс), делать плошки и проповедывать апостола Павла и т. д. Можно быть не только равнодушным ко всему житейскому, но даже чувствовать к нему непреоборимое отвращение и быть слепорожденным для духовных потребностей. Если я действительно Марфа, потому что хлопотал и хлопотал и хлопочу еще много, то, увы! далеко не потому, что так высоко ценю жизнь с ее благами земными. Какой бы я был счастливец, если бы хоть на закате дней, как Гафизова звезда,
Все полюбив, уж на небо она испросилась;
И рада была, что ночною порою скатилась {3}.
Ах! как бы это было хорошо. Но, к сожаленью, этого далеко нет. У меня есть потребность порядка. Дайте мне щей с говядиной, творогу со сливками, душистого кофею, и я не попрошу ничего более. Но чтобы это было хорошо. Кажется, на что проще? а как трудно этого добиться.
Я люблю, чтобы лошади, собаки, коровы, экипаж соответствовали своему названью. Легко ли это, да еще у нас в России, где никто не подумает, можно ли тонкой серебряной ложкой доставать крутую кашу из горшка, не прогнув ложки. Вот теперь я обнес парк оградой, а народ становится ногами на засов и лезет через палисадины. Поставили сторожа у ворот и поймали его с женой, готовых пройти в охраняемые вороты. С другой стороны: мы сердимся, зачем он выливает тут нечистую воду, а дали ли ему, куда ее выливать? В Европе, где чисто, все это прилажено и близко.
Что касается до стихов, то это молния, которая приходит и уходит и зимой бывает как исключение. Напрасно хотите Вы лепить пару людей там, где бог уже слепил ее. Графине не учиться ни у меня, ни у кого на свете практичности. "Das macht ihr keine nach" {Никто не может сравниться с ней (нем).}. Если Вы боитесь за мой материализм, то я не боюсь за Ваш аскетизм и хандру. Такие силачи все перемалывают в муку, а не в муку. Послезавтра ожидаем утренним поездом Дмитрия Петровича с семейством на некоторое время. Грайворонка от Воробьевки 80 верст, и на своих можно быть там в 7 часов. Если буду здоров, думаю проводить Боткиных до Козловки в мае около 15-го - а там мы могли проехать с Вами в Воробьевку и на 2 дня на Грайворонку, если будет охота. Жена и брат вместе со мной просят Вас передать наши усердные поклоны графине Софье Андреевне.
При случае черкните словечко
Вашему А. Шеншину.
35
28 апреля <1878 г.>. Будановка.
У нас полон дом гостей, и я пользуюсь свободной минутой, чтобы отвести душу и сказать Вам, дорогой Лев Николаевич, несколько слов. Жду 15 мая, а может быть, и раньшего срока и наперед испрашиваю у графини Софьи Андреевны позволения привезти брата Петра Афанасьевича на денек. Это его, бедняка, освежит надолго, как и меня. Знаю, что отказать в подобной просьбе неловко. Но если Вы промолчите, то я отклоню его приезд, хотя он, то есть брат, в очень хорошем расположении духа. Дело в том, что и он разделяет мою любовь к Вам обоим, таким, каким мы Вас знаем. Извините заранее, если Не сумею сказать то, что бы хотел.
Дня 2 по получении Вашего последнего письма о Ренане {1} у меня все было ясно, и жаль, что я тогда не написал того, что теперь, второпях, как-то разбросалось клоками.
Помню, что хотел сказать, что с Вашей точки совершенно с Вами согласен, что суть в зерне и хлебе, а не в соломе, хоботье и т. д. Но дело в том, что Евангелие такая книга, которую читающие ее 100 раз не умеют ни запомнить, ни связать в своем представлении. По крайней мере, так до сих пор было со мной. Я когда-то получил по 5 из закона божия и затем из богословия - и я до сих пор довольно твердо умею смотреть в казенные богословские очки. К сожалению, еще на 2 курсе университета, когда уже мне в жизни не приходилось возвращаться к казенному богословию, очки эти разбил у меня на носу вдребезги Штраус {2}, и Вольтер нисколько не способствовал их возрожденью. Приходилось мне не раз с тех пор перечитывать Евангелие, и я уже без очков ничего не мог прочесть и видел только всюду те противоречья, на которые с такой беспощадностью указывал Штраус, хотя бы на въезд в Ерусалим на двух ослах разом: на осля и жеребя сына подъяремнича. Высокое учение любви - ненависть. Индейская религия учит любить не только людей и скотов, но даже нечистых насекомых.
То, что говорили казенщики, что древний мир, то есть Рим (империя), погибал от разврата и нужно было возродить этот мир, - история не детская, а настоящая, - мне указывает, что вселенная только и благоденствовала при императорах, как уже род человеческий не блаженствовал ни до, ни после империи. Что зке это такое, какое же это явление? В чем его всепобедная сила или, по крайней мере, если не всепобедная, то могучая, которая из секты иудейской превратилась в веру общечеловеческую?
Эти вопросы возникают сами собой, и ответы на них, очевидно, могут быть различны и только гадательны. И мне кажется, что один из них это новизна проповеди об духовном уничижении, то есть проповеди в блаженствах.
Таких мыслей я нигде не встречал и не могу не дивиться их глубокому значению. Говорю прямо: до Ренана у меня был хаос в голове, не связанный никаким единством представления. Прочитав Левина, я могу догадаться, что он любил есть, пить, курить. Но, если бы я прочел, что был Левин, который пришел, сел на стул, обрезал себе ногти, насыпал перцу на котлетку и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Всегда Ваш А. Шеншин.
Вальдшнепов нет как нет! А у Вас?
34
16 апреля <1878 г.>. Будановка.
Христос воскресе!
Дорогой Лев Николаевич.
Более и сознательнее, чем когда-либо, благодаря Ренану (не прямо от него, а через него) захотелось мне, помарфившись до упаду, кликнуть Вам издалека это приветствие. Все с Соломона и за 1000 лет до него и после него искали - и нашли одно отрицание, и никто никогда не сказал великой проповеди из лодки: _блаженны нищие духом_ {1} и блаженны Вы, когда поносят Вас. Но ведь он не разумел тех нищих духом, которые, ничего не понимая, берутся все делать и всему учить. Ко мне сейчас приходили христосоваться три мужика, и я чувствую, что мне не мешало бы занять кое-что у этих нищих духом. Но ведь они ничего не проповедуют.
Простите великодушно, что я Вас хвалил. Я знаю, что это неловко, но позволяю это себе только как объяснение, почему я так настойчиво обращаюсь к Вам со всякой всячиной. Дайте мне человека, и я потушу фонарь.
Но, с другой стороны, если я не буду говорить Вам всего, что думаю, то мои письма будут невозможны. Мог ли я не подпрыгнуть, читая последние строки Вашего письма: "планы Ваши как ни хороши, Петру Афанасьевичу не понравятся". "Экой молодчина! - воскликнул я, передавая письмо брату Петруше, сидевшему по левую мою руку, за чайным столом, - он лучше тебя знает, чем я, знающий тебя от рождения". Брат теперь у нас. Надолго ли - не знаю. Но я ужасно рад его приезду. "Милости хочу, а не жертвы". Если Вы так хорошо знаете брата, то как должны знать меня. Следовательно, оправдываться бесполезно. Но я полагаю, что если в человеке нет подъема, того, что Панаев {2} называл: вздохом, то ничто не может дать его, а если он есть - отнять. Нельзя быть слепому - живописцем, глухонемому - виртуозом, ибо это одно исключает другое; но быть поэтом и сапожником (Ганс Сакс), делать плошки и проповедывать апостола Павла и т. д. Можно быть не только равнодушным ко всему житейскому, но даже чувствовать к нему непреоборимое отвращение и быть слепорожденным для духовных потребностей. Если я действительно Марфа, потому что хлопотал и хлопотал и хлопочу еще много, то, увы! далеко не потому, что так высоко ценю жизнь с ее благами земными. Какой бы я был счастливец, если бы хоть на закате дней, как Гафизова звезда,
Все полюбив, уж на небо она испросилась;
И рада была, что ночною порою скатилась {3}.
Ах! как бы это было хорошо. Но, к сожаленью, этого далеко нет. У меня есть потребность порядка. Дайте мне щей с говядиной, творогу со сливками, душистого кофею, и я не попрошу ничего более. Но чтобы это было хорошо. Кажется, на что проще? а как трудно этого добиться.
Я люблю, чтобы лошади, собаки, коровы, экипаж соответствовали своему названью. Легко ли это, да еще у нас в России, где никто не подумает, можно ли тонкой серебряной ложкой доставать крутую кашу из горшка, не прогнув ложки. Вот теперь я обнес парк оградой, а народ становится ногами на засов и лезет через палисадины. Поставили сторожа у ворот и поймали его с женой, готовых пройти в охраняемые вороты. С другой стороны: мы сердимся, зачем он выливает тут нечистую воду, а дали ли ему, куда ее выливать? В Европе, где чисто, все это прилажено и близко.
Что касается до стихов, то это молния, которая приходит и уходит и зимой бывает как исключение. Напрасно хотите Вы лепить пару людей там, где бог уже слепил ее. Графине не учиться ни у меня, ни у кого на свете практичности. "Das macht ihr keine nach" {Никто не может сравниться с ней (нем).}. Если Вы боитесь за мой материализм, то я не боюсь за Ваш аскетизм и хандру. Такие силачи все перемалывают в муку, а не в муку. Послезавтра ожидаем утренним поездом Дмитрия Петровича с семейством на некоторое время. Грайворонка от Воробьевки 80 верст, и на своих можно быть там в 7 часов. Если буду здоров, думаю проводить Боткиных до Козловки в мае около 15-го - а там мы могли проехать с Вами в Воробьевку и на 2 дня на Грайворонку, если будет охота. Жена и брат вместе со мной просят Вас передать наши усердные поклоны графине Софье Андреевне.
При случае черкните словечко
Вашему А. Шеншину.
35
28 апреля <1878 г.>. Будановка.
У нас полон дом гостей, и я пользуюсь свободной минутой, чтобы отвести душу и сказать Вам, дорогой Лев Николаевич, несколько слов. Жду 15 мая, а может быть, и раньшего срока и наперед испрашиваю у графини Софьи Андреевны позволения привезти брата Петра Афанасьевича на денек. Это его, бедняка, освежит надолго, как и меня. Знаю, что отказать в подобной просьбе неловко. Но если Вы промолчите, то я отклоню его приезд, хотя он, то есть брат, в очень хорошем расположении духа. Дело в том, что и он разделяет мою любовь к Вам обоим, таким, каким мы Вас знаем. Извините заранее, если Не сумею сказать то, что бы хотел.
Дня 2 по получении Вашего последнего письма о Ренане {1} у меня все было ясно, и жаль, что я тогда не написал того, что теперь, второпях, как-то разбросалось клоками.
Помню, что хотел сказать, что с Вашей точки совершенно с Вами согласен, что суть в зерне и хлебе, а не в соломе, хоботье и т. д. Но дело в том, что Евангелие такая книга, которую читающие ее 100 раз не умеют ни запомнить, ни связать в своем представлении. По крайней мере, так до сих пор было со мной. Я когда-то получил по 5 из закона божия и затем из богословия - и я до сих пор довольно твердо умею смотреть в казенные богословские очки. К сожалению, еще на 2 курсе университета, когда уже мне в жизни не приходилось возвращаться к казенному богословию, очки эти разбил у меня на носу вдребезги Штраус {2}, и Вольтер нисколько не способствовал их возрожденью. Приходилось мне не раз с тех пор перечитывать Евангелие, и я уже без очков ничего не мог прочесть и видел только всюду те противоречья, на которые с такой беспощадностью указывал Штраус, хотя бы на въезд в Ерусалим на двух ослах разом: на осля и жеребя сына подъяремнича. Высокое учение любви - ненависть. Индейская религия учит любить не только людей и скотов, но даже нечистых насекомых.
То, что говорили казенщики, что древний мир, то есть Рим (империя), погибал от разврата и нужно было возродить этот мир, - история не детская, а настоящая, - мне указывает, что вселенная только и благоденствовала при императорах, как уже род человеческий не блаженствовал ни до, ни после империи. Что зке это такое, какое же это явление? В чем его всепобедная сила или, по крайней мере, если не всепобедная, то могучая, которая из секты иудейской превратилась в веру общечеловеческую?
Эти вопросы возникают сами собой, и ответы на них, очевидно, могут быть различны и только гадательны. И мне кажется, что один из них это новизна проповеди об духовном уничижении, то есть проповеди в блаженствах.
Таких мыслей я нигде не встречал и не могу не дивиться их глубокому значению. Говорю прямо: до Ренана у меня был хаос в голове, не связанный никаким единством представления. Прочитав Левина, я могу догадаться, что он любил есть, пить, курить. Но, если бы я прочел, что был Левин, который пришел, сел на стул, обрезал себе ногти, насыпал перцу на котлетку и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73