Вот и настоящий мой патент на народность, которая, как и у зверей, только основание к известным от них требованиям и не обращенным к ним известным надеждам: "Скакать, но не тяжести возить. Думать, но не молотком бить целый день". Но ведь это все-таки надежда, не более. Может случиться, что Донец обскочит кровную английскую. Признавая очевидные права породы - я ни на волос более ей не приписываю сверх ее данных. Тем не менее я несказанно доволен моим внесением в родословную книгу {3} по отношению к кому бы Вы думали? К Вам. Мне часто говорят: "Люби меня не за богатство, не за талант, не за душевную или телесную красоту, а за меня самого". Начало этой фразы можно слушать, а к концу выходит дичь. Право, в Вас, например, мне дорог не поэт Толстой, а по преимуществу животрепещущий, глубокий, наблюдательный и самобытный разум. Но если бы он не был поэтом и был дураком? Тогда бы он не был Л. Толстым, ergo, о нем не могла бы идти и речь. Несмотря на все это, меня постоянно в сношениях с Вами и только с Вами беспокоила мысль, а ну как он терпит мою близость из-за Фета? Теперь этот пузырь прорвался, и я о нем и не думаю. Теперь никакие другие соображения, кроме вопроса, стоит ли для Толстого моя начинка этой близости - не существует, называйся я хоть X. Y. Z. Все это пришло в голову по поводу статьи о сенсимонизме в "Revue des deux Mondes". Все им хочется направлять природу и силу вещей, то есть делать, чтобы вода была не мокра. Для меня главный смысл в "Карениной" - нравственно-свободная высота Левина. Отнимите у Левина великодушие по породе - он будет врать, отнимите состояние- он будет врать в окружном суде, сенате, в литературе, в жизни. Может ли голодающий быть ценителем роскошного обеда? Напрасно теперь журналисты выхваляют науку - она им кимвал звучащий, потому что она уличная сволочь, и у них, как у французской и немецкой буржуазии, не было научных преданий. Они не служители, а лакеи науки, как выразился Тютчев. Напрасно наши дворяне говорят, что не нужно им науки. Наука, в сущности, прирожденное уважение к разуму и разумности в широком смысле. А кто не уважает высших интересов человечества, не может ни в чем дать хорошего совета. А ведь их пусти непременно в советники, да еще в действительные, тайные. Ну, что эти прирожденные слепцы могут тайно посоветовать, кроме поездки в Буф? А тут Боборыкин, - однофамилец губернатора, прислал ко мне жалобу на то, что состоящий ему должным 6 рублей крестьянин вечером злонамеренно зашел к нему в залу и, отвечая грубо, ушел. Но в сенях злонамеренно закричал: "Караул", и схватил половую щетку, с какой прибежал в людскую и объявил, что он, Боборыкин, его избил. _Между тем щетка осталась все та же_. Хорошо? И потому он просил поступить _по законам_ за злостную клевету. Надо прибавить, что такую клевету про него разглашают очень часто. Но на этот раз сей слух, что хотя _щетка_ и осталась все _такая же_, то в этом ребра помещика не повинны. Конечно, не эти люди удержат нас на Вашей идеальной высоте. Видно, у истории свои задачи, которых она не раскрывает до разрешения.
Сию минуту приехала так давно ожидаемая нами М-Не Козлова, жившая у Кейзер, у которых в доме Frankfurt а/М, по их словам, жил Шопенгауэр. Сказывают, что он не разлучался с трубкой, а он противник курения табаку. Едва ли верна повесть о трубке.
<...>
Спасибо, что отвел душу, побеседовав с Вами. Вот уже истинно dixi et animam solvavi {сказал и душу облегчил (лат.).}.
Как здоровье графини? Мы все, начиная с жены и Оли, просим ее принять наши поклоны и лучшие желания.

Преданный Вам А. Шеншин.

Чтобы быть художником, философом, словом, стоять на _высоте_, надо быть свободным, то есть не торчать до одурения на поезде железной дороги, или в конторе, или в окружном суде. Таких еще не бывало.

26
Московско-Курской ж. д. Полуст. Еропкино. 9 марта <1877 г.>.

Немедленно отвечаю на письмо Ваше от 6-го марта. 1-е - радуюсь, что Боткин успокоил Вас насчет графини Софьи Андреевны. Это главное. Второе - крайне жалею о Ваших головных болях. Я ими редко страдаю, но терпеть их не могу. У меня torpidity {онемелость (англ.).} ходит все время из шеи в плеча и т. д., гадко, но все лучше головной боли. Кашель пароксизмами бьет меня до одуренья.
Представьте себе, дорогой граф, что Вы, без всякого преувеличения, единственно для меня интересный человек и собеседник на (как Курсей, мой уланский командир говорил) _земском шаре_. Бывают и такие, что говоришь ему и, кажется, понимает, но в то же время утробой чувствуешь, что он ничего не понял и никогда не поймет, как невиннейший младенец.
Не знаю, получили ли Вы мое длинное письмо в Двух листах. Шопенгауэр говорил, что разговор только об общих предметах интересен. Хотя Вы совершенно справедливо находите, что один в поле не воин, но что же мне делать, если Россия, цивилизация (Ах! какое словцо подвернулось!), история Руси, книги бытия по отношению к Дарвину и самое кольцо Сатурна, которое уж, кажется, никого не трогает, в тысячу раз для меня интереснее вопроса о том, у кого моя соседка шила свою balayeuse {юбка с воланом (фр.).} и было ли у другой по этому случаю колики и истерика?
Но можно ли серьезно относиться к видимым усилиям литературы разъяснять, как нам быть и жить на основании естественно-исторических условий, нам, славянам? Если славянин не заключает представления об особенной породе, как у всех животных, то оно пустой звук. Нет! кричат: "Русский, это отдельный особенный человек, и мы укажем на его особенность". Ну, указывай. Когда он сморкается, то в кулак. Но укажите <нрзб> этим изыскателям, что русский не мог и не может жить без царя, чему вся его история, начиная с Гостомысла и Самозванцев, до Михаила, Анны Ивановны, Пугачева и декабристов с супругой конституцией - служит примером, скажут фи, не либеральный писатель. Вам бы хотелось ночью задать бал или лезть в клеть, и Вы в полдень меня спрашиваете, что теперь на дворе. Я отвечаю самым нелиберальным тоном - день. Там судят на казенный счет червонных валетов {1}, которые разбросали по всем слоям общества свои карты, а тут Тургенев в "Нови" выставляет их единственно нравственными людьми среди общего сброда негодяев и дураков. Пожалуйста, прочтите и напишите, что это, по-Вашему. Не только прочел несколько раз присланные стихи, {2} но проверял внутренне мое впечатление и скажу по крайнему разумению. Это, без сомнения, неизмеримо выше всего, что печатают у нас по части стихов. Направление поэтических поисков здоровое и верное, ищет не в пятку, а туда, где сияет красота. Не худо даже и то, что тут все еще чужое. Тут Лермонтов сырьем - даже с его размерами и непрерывной мужской рифмой, как в стихотворении "Сокол" и "Живой мертвец". Молодой лирик не может не рабствовать перед чужой красотой. Пушкин раболепствовал перед Парни, а потом перед Байроном. А что наш поэт молод, видно из его неумелости совладеть с формой и иногда различить прозу от поэзии. Такие стихи, как "А если б кто-нибудь мог тут", "Кричу но мрет без пользы крик", но все это выкупается такими стихами, как

Скоро молнии блестящей
Между черных туч
Беспощадный, все разящий
Вырежется луч.

В стихотворении "Ангел милый, ангел неясный" тонина, то есть воздушность чувства не нашла соответственной формы, которая не довольно тонка, - и потому вышло общее место, производящее впечатление несообразного и спешного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73