собачья свадьба. Кроме каждого из нас, есть еще чужие личности, и благовоспитание требует к ним хотя отрицательной вежливости. Dixi. - Думайте что хотите, но не беспокойтесь отвечать.
С истинным почтением имею честь быть
Милостивый Государь
Вашим покорнейшим слугой
А. Шеншин.
Л. И. ТОЛСТОМУ
13
8 мая <1858>.
Каждый день поджидал я, добрейший Лев Николаевич, возможности написать Вам в письме новое стихотворение, но их до сих пор нет как нет. <...>
Погода поправляется, и мы поджидаем приезда Тургенева, хотя, зная его, я не слишком-то отдаюсь на этот счет мечтам.
Напишите мне, где Николай Николаич {1}. Если он переехал уже в наши страны, то я его тотчас же найду верхом на закубанке и затащу к нам. Что касается до Вас, то без Тургенева мечта увидать Вас в нашей Палестине - пуф.
Если бы высчитывать все поклоны, которые посылают Вам наши дамы, то вышло бы вроде поминанья или солдатского письма, потому что и сестра, и жена, и зять {2} просят поклониться особенно.
Что касается до меня, то я сильно желал бы пожать Вашу руку и перекинуться словами безумия: Die Worte des Warms. Только они мне дороги и милы.
Недавно получил я письмо из Парижа от Полонского, в котором он у меня просит "Антония" для журнала, имеющего издаваться с 59-го года января, под редакцией, насколько я понял, Полонского, Григорьева и Кушелева-Безбородко. Имя журнала "Русское слово" . Но так как у меня в мозгу опять муза, то я отвечал, что до поры не мог сказать "Да". Где будет раздаваться "Русское слово" - не имею ни малейшего понятия.
Будьте здоровы Вы, милейший Лев Николаевич, и если тетушка Ваша уже с Вами, то передайте ей мой усерднейший и симпатичнейший поклон.
Жму Вашу руку.
Душевно преданный Вам А. Фет. 8 мая.
14
2 февраля <1860>.
Любезный граф и ментор!
Как сердечно обрадовался я, когда от Сергея Николаевича узнал, что Вы снова принялись за "Казаков". Язык мой слаб для того, чтоб вызвать Вас на Вашу прежнюю писательскую сочинительскую стезю, но не Вам одному, а всем я говорю, что верю в Ваши силы. Вы многого от себя требуете и дадите так многое. Дай бог Вам. Звать Вас в Москву не хочу; незачем, - а пишите, работайте при тихой лампаде, и да благо Вам будет.
А я люблю ловкие вещи, а если Вы скажете, что ночь в "Двух гусарах" вздор, то скажете несуразность. Этот стоячий пруд так и стоит в этой лунной ночи.
Сегодня у нас обедает Григорович, а вчера обедал Раевский {1}. Хочется мне притащить этого юношу к Вам поближе.
Напишите слова два, если найдете свободную минутку. И тетеньке не забудьте передать земной поклон наш с женою. Жму Вашу гимнастическую руку.
Преданный Вам А. Фет.
15
Степановка, 2 мая <1861 г.>.
Хотя и придется дня два ждать этому письму отправки, но зато я не могу ждать, дорогой Лев Николаевич, и не поблагодарить Вас за все, за все. - Нет! - воскликнул я, - воспитание великое дело, и мальчиков должно пороть под латинской грамматикой. Этим пороньем пропороть и мозг и все жилы.
Мари, которая в настоящую минуту сидит у меня в кабинете, между тем как степановская луна смотрит в окно (Вы еще не видали степановской луны - стоит посмотреть - _своя_), Мари говорит, что не благодарила Вас за Вашу обязательную любезность - ну это ее дело. Зато я не буду так нем, и мое восклицание о тонкости чувств вовсе не относится к Вашей поездке из Москвы до Тулы, а насчет бюста - дорогого и вечно близкого мне русского человека {1}.
Экая милая, экая человеческая натура. На этом останавливаюсь и не нахожу эпитетов, потому что к какой европейской личности ни приложу, все выходит не то. А врать не хочется, вспоминая этого правдивого человека. Лучшего, благороднейшего подарка Вы не могли вычувствовать. Тургенев ценил высоко эту благородную и умную личность, и я рад, что Вы наконец сошлись с последним. На меня все те же будут нападки и все те же возгласы: "Если тебе не Лев, не Николай Толстой или не Тургенев - то и никого не нужно". Да, да и да. Я люблю виртуозность, а хромоты в жизни ненавижу, хотя сам хромаю на все копыта.
А такими людьми, как Тургенев, швырять - да еще у нас на Руси - есть или неслыханная роскошь, или бедность. Я начал новый листок, вообразив, что этот дописал, но когда достал из стола, оказалось, что я упраздненный сочинитель.
Не взыщите, вперед у меня будет менее дел и более памяти.
4 мая.
Ах, как хорошо быть сочинителем! Что делает барин? Письма сочиняет, не извольте их беспокоить. А между тем у меня лошадь оседлана и надо ехать. Но не бойтесь, я Вам письмами еще удружу из моего прекрасного далека.
Ради бога, заверните к нам. 9-го, несмотря ни на какие хлопоты, я буду в Спасском на именинах Ник. Ник. Тургенева {2}, да и во Мценске есть дела. Мне необходим Ваш приезд к нам. Все разгром - но тем лучше.
Дружески обнимаю Вас заочно и прошу передать мой и женин искренние приветы тетеньке Вашей Татьяне Александровне и Сергею Николаевичу.
Преданный Вам
А. Фет.
Борисовы оба Вас вспоминают - больные. Если будете писать Раевскому, напишите, что продаются 6 отличных гончих за 50 рублей серебром.
16
Орел, железная лавка.
<12-14 октября 1862 г.>.
Любезнейший граф!
Не могу достаточно из железной лавки высказать Вам, какою радостью обдало меня Ваше лаконическое, но милое послание. Вы счастливы - и я рад душевно за Вас. Вы давно стоите быть счастливым, и дай бог, чтобы нежная рука всадила в Ваш мозг (в физиогномии не силен) тот единственно слабый у Вас винт, который был у Вас шаток и не дозволял всему отличному человеку гулять всецельно по свету. У каждого из нас недостает по нескольку винтов (как в моей молотилке, которая каждую неделю меня радует новыми побряканьями и ломками), но самая беда человеку, когда в нем зашатается тот главный, серединный винт, который был такого крупного и сильного десятку у нашего бесценного Николая Толстого. Этого винта нельзя заменить ничем, и потому скажу: "Я не могу вспомнить про этого милого здоровенного умирающего, не зашумев всеми ощущеньями души, как нагревающийся самовар". Но довольно. Вы имеете в несколько раз более меня всяких средств составить и чужое и свое счастие, желаю Вам его пуд и берковцы, - но если у Вас его будет наиболее моего - и то не очень сердитесь.
Я юхван, - это у меня ничему другому не мешает, и так доволен Степановкой, что не знаю лучшего Парижа. Но до сих пор не могу уладить своих счетов, постройка замучила, окончательно поеду к 1-му ноября или около того на Маросейку в дом Боткиных в Москву - и потому поеду с женой, которая, когда я сообщу ей Вашу новость, будет плясать по комнате от радости, в дилижансе, а не в своем зимнем возке и ergo, лишен буду радости обнять в Вас человека <...> счастливого и быть представленным молодой графине, как не злой человек.
Верьте, далее семейства счастие ходить не умеет, а на колесе-то своем оно вечно спотыкается.
Веретено сломанное сейчас будет готово; зубья уложены, и я жду обрадовать жену Вашей радостью. Но не может быть, чтобы я зимой не увидал Вас.
Воображаю радость тетеньки, у которой от души за меня прогну поцеловать руку. Графине хоть заочно меня порекомендуйте.
Душевно преданный А. Фет.
17
Степановка, 19 октября <1862 г.>.
Радости моей показалось неудовлетворительным, дорогой Лев Николаевич, поздравление из железной лавки, и она излилась далее в астрономическую эпиталаму {1}.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
С истинным почтением имею честь быть
Милостивый Государь
Вашим покорнейшим слугой
А. Шеншин.
Л. И. ТОЛСТОМУ
13
8 мая <1858>.
Каждый день поджидал я, добрейший Лев Николаевич, возможности написать Вам в письме новое стихотворение, но их до сих пор нет как нет. <...>
Погода поправляется, и мы поджидаем приезда Тургенева, хотя, зная его, я не слишком-то отдаюсь на этот счет мечтам.
Напишите мне, где Николай Николаич {1}. Если он переехал уже в наши страны, то я его тотчас же найду верхом на закубанке и затащу к нам. Что касается до Вас, то без Тургенева мечта увидать Вас в нашей Палестине - пуф.
Если бы высчитывать все поклоны, которые посылают Вам наши дамы, то вышло бы вроде поминанья или солдатского письма, потому что и сестра, и жена, и зять {2} просят поклониться особенно.
Что касается до меня, то я сильно желал бы пожать Вашу руку и перекинуться словами безумия: Die Worte des Warms. Только они мне дороги и милы.
Недавно получил я письмо из Парижа от Полонского, в котором он у меня просит "Антония" для журнала, имеющего издаваться с 59-го года января, под редакцией, насколько я понял, Полонского, Григорьева и Кушелева-Безбородко. Имя журнала "Русское слово" . Но так как у меня в мозгу опять муза, то я отвечал, что до поры не мог сказать "Да". Где будет раздаваться "Русское слово" - не имею ни малейшего понятия.
Будьте здоровы Вы, милейший Лев Николаевич, и если тетушка Ваша уже с Вами, то передайте ей мой усерднейший и симпатичнейший поклон.
Жму Вашу руку.
Душевно преданный Вам А. Фет. 8 мая.
14
2 февраля <1860>.
Любезный граф и ментор!
Как сердечно обрадовался я, когда от Сергея Николаевича узнал, что Вы снова принялись за "Казаков". Язык мой слаб для того, чтоб вызвать Вас на Вашу прежнюю писательскую сочинительскую стезю, но не Вам одному, а всем я говорю, что верю в Ваши силы. Вы многого от себя требуете и дадите так многое. Дай бог Вам. Звать Вас в Москву не хочу; незачем, - а пишите, работайте при тихой лампаде, и да благо Вам будет.
А я люблю ловкие вещи, а если Вы скажете, что ночь в "Двух гусарах" вздор, то скажете несуразность. Этот стоячий пруд так и стоит в этой лунной ночи.
Сегодня у нас обедает Григорович, а вчера обедал Раевский {1}. Хочется мне притащить этого юношу к Вам поближе.
Напишите слова два, если найдете свободную минутку. И тетеньке не забудьте передать земной поклон наш с женою. Жму Вашу гимнастическую руку.
Преданный Вам А. Фет.
15
Степановка, 2 мая <1861 г.>.
Хотя и придется дня два ждать этому письму отправки, но зато я не могу ждать, дорогой Лев Николаевич, и не поблагодарить Вас за все, за все. - Нет! - воскликнул я, - воспитание великое дело, и мальчиков должно пороть под латинской грамматикой. Этим пороньем пропороть и мозг и все жилы.
Мари, которая в настоящую минуту сидит у меня в кабинете, между тем как степановская луна смотрит в окно (Вы еще не видали степановской луны - стоит посмотреть - _своя_), Мари говорит, что не благодарила Вас за Вашу обязательную любезность - ну это ее дело. Зато я не буду так нем, и мое восклицание о тонкости чувств вовсе не относится к Вашей поездке из Москвы до Тулы, а насчет бюста - дорогого и вечно близкого мне русского человека {1}.
Экая милая, экая человеческая натура. На этом останавливаюсь и не нахожу эпитетов, потому что к какой европейской личности ни приложу, все выходит не то. А врать не хочется, вспоминая этого правдивого человека. Лучшего, благороднейшего подарка Вы не могли вычувствовать. Тургенев ценил высоко эту благородную и умную личность, и я рад, что Вы наконец сошлись с последним. На меня все те же будут нападки и все те же возгласы: "Если тебе не Лев, не Николай Толстой или не Тургенев - то и никого не нужно". Да, да и да. Я люблю виртуозность, а хромоты в жизни ненавижу, хотя сам хромаю на все копыта.
А такими людьми, как Тургенев, швырять - да еще у нас на Руси - есть или неслыханная роскошь, или бедность. Я начал новый листок, вообразив, что этот дописал, но когда достал из стола, оказалось, что я упраздненный сочинитель.
Не взыщите, вперед у меня будет менее дел и более памяти.
4 мая.
Ах, как хорошо быть сочинителем! Что делает барин? Письма сочиняет, не извольте их беспокоить. А между тем у меня лошадь оседлана и надо ехать. Но не бойтесь, я Вам письмами еще удружу из моего прекрасного далека.
Ради бога, заверните к нам. 9-го, несмотря ни на какие хлопоты, я буду в Спасском на именинах Ник. Ник. Тургенева {2}, да и во Мценске есть дела. Мне необходим Ваш приезд к нам. Все разгром - но тем лучше.
Дружески обнимаю Вас заочно и прошу передать мой и женин искренние приветы тетеньке Вашей Татьяне Александровне и Сергею Николаевичу.
Преданный Вам
А. Фет.
Борисовы оба Вас вспоминают - больные. Если будете писать Раевскому, напишите, что продаются 6 отличных гончих за 50 рублей серебром.
16
Орел, железная лавка.
<12-14 октября 1862 г.>.
Любезнейший граф!
Не могу достаточно из железной лавки высказать Вам, какою радостью обдало меня Ваше лаконическое, но милое послание. Вы счастливы - и я рад душевно за Вас. Вы давно стоите быть счастливым, и дай бог, чтобы нежная рука всадила в Ваш мозг (в физиогномии не силен) тот единственно слабый у Вас винт, который был у Вас шаток и не дозволял всему отличному человеку гулять всецельно по свету. У каждого из нас недостает по нескольку винтов (как в моей молотилке, которая каждую неделю меня радует новыми побряканьями и ломками), но самая беда человеку, когда в нем зашатается тот главный, серединный винт, который был такого крупного и сильного десятку у нашего бесценного Николая Толстого. Этого винта нельзя заменить ничем, и потому скажу: "Я не могу вспомнить про этого милого здоровенного умирающего, не зашумев всеми ощущеньями души, как нагревающийся самовар". Но довольно. Вы имеете в несколько раз более меня всяких средств составить и чужое и свое счастие, желаю Вам его пуд и берковцы, - но если у Вас его будет наиболее моего - и то не очень сердитесь.
Я юхван, - это у меня ничему другому не мешает, и так доволен Степановкой, что не знаю лучшего Парижа. Но до сих пор не могу уладить своих счетов, постройка замучила, окончательно поеду к 1-му ноября или около того на Маросейку в дом Боткиных в Москву - и потому поеду с женой, которая, когда я сообщу ей Вашу новость, будет плясать по комнате от радости, в дилижансе, а не в своем зимнем возке и ergo, лишен буду радости обнять в Вас человека <...> счастливого и быть представленным молодой графине, как не злой человек.
Верьте, далее семейства счастие ходить не умеет, а на колесе-то своем оно вечно спотыкается.
Веретено сломанное сейчас будет готово; зубья уложены, и я жду обрадовать жену Вашей радостью. Но не может быть, чтобы я зимой не увидал Вас.
Воображаю радость тетеньки, у которой от души за меня прогну поцеловать руку. Графине хоть заочно меня порекомендуйте.
Душевно преданный А. Фет.
17
Степановка, 19 октября <1862 г.>.
Радости моей показалось неудовлетворительным, дорогой Лев Николаевич, поздравление из железной лавки, и она излилась далее в астрономическую эпиталаму {1}.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73