СОСЛУЖИВЕЦ И ДРУГИЕ
Сослуживец попал на губу по недоразумению. Подписываясь на очередной
заем, он перестарался и подписался на всю зарплату за год. Его похвалили и
целый месяц ставили всем в пример. Через месяц вышел новый заем, и
подписываться Сослуживцу уже было не на что. Школа не дала стопроцентного
охвата. Сачок, обладавший профессионально развитыми навыками по увиливанию
от нарядов и занятий, попался по чистой случайности. Он заправил себя в свою
собственную койку под тюфяк. Но пришла комиссия, обратила внимание на
отлично заправленную койку и пожелала ознакомиться с методом заправки. Мерин
и Мазила караулили севший на вынужденную самолет. Сначала они сменяли
оставшийся в баках бензин на молоко. Потом за пол-литра неочищенного спирта
продали крыло на кастрюли и ложки демобилизованному инвалиду. Выпив спирт
без закуски, они попали сначала в санчасть, а потом на губу. Безымянных
засекли со старой поварихой. Хотя повариха жаловаться не собиралась, им
приписали дурные намерения.
ЛИТЕРАТОР
Литератор попал за то, что напечатал в местной газете рассказ под
псевдонимом "Ефрейтор", хотя ефрейтором никогда не был. Сачок сказал, что
Литератора сгубило непомерное тщеславие. Но Сослуживец с этим не согласился,
полагая, что Литератора сгубила черная зависть бездарных конкурентов. То,
что Литератор -- официальный стукач, было хорошо известно даже местным
кобелям. И он сам не только этого не скрывал, но открыто использовал, чтобы
уклониться от нарядов и ходить без увольнительной в город под тем предлогом,
что его якобы вызывают Туда. Но однажды его засекли в тот самый момент,
когда он переписывал набело очередной донос, предварительно одолжив ручку у
одного из объектов доноса и лист бумаги у другого. Хотели устроить темную,
но по совету Интеллигента приняли более разумное решение: пусть Литератор
пишет доносы под контролем. Интеллигент прочитал ему прекрасную лекцию по
теории информации. Если бы можно было очистить ее от непонятных иностранных
слов, специальных научных терминов и, главным образом, нецензурных
выражений, то она выглядела бы так. Главное в доносе -- не богатство
содержания, а литературная форма. Пожалуй, здесь как нигде верна формула
"искусство для искусства", принимающая здесь конкретный вид "донос для
доноса". Донос должен быть составлен так, чтобы оставалась возможность для
деятельности интеллекта самого Начальства. Чтобы Начальство без труда
догадалось, о чем идет речь, но чтобы оно могло при этом подумать о
доносчике, что этот болван не может шевелить мозгами. Вот ты пишешь:
"Курсант Ибанов в ночь с такого-то на такое-то спер портянки у курсанта
Ибанова а продал их курсанту Ибанову за полбуханки хлеба". Ничего не
скажешь, информация содержательная. Но разве Начальству это нужно? Именно
это-то ему и не нужно, ибо такой донос не оставляет ему возможности мыслить.
Знаете, что оно скажет по поводу такого доноса? Вот что: "Тоже мне умник
нашелся! Надо его на заметку. Пусть-ка Ибанов последит за ним". Во-вторых,
начальство заинтересовано не в раскрытии преступлений, а в деятельности,
создающей впечатление, что таковые не останутся нераскрытыми, если
произойдут. Им нужно совместить диалектические противоположности: чтобы в
части не было преступлений и чтобы с точки зрения еще более высокого
начальства было ясно, что они успешно раскрывают все преступления. Так что
донос тебе лучше переписать. Ну хотя бы так: "В ночь с такого-то на такое-то
у курсанта Ибанова пропали портянки. На другой день курсант Ибанов выменял
на портянки у курсанта Ибанова полбуханки хлеба". Все ясно. И вместе с тем
-- какой простор для размышлений и решений! Не нужно даже писать еще один
донос о том, кто спер буханку хлеба в хлеборезке.
ИНТЕЛЛИГЕНТ
Интеллигент попал за дело, но никто не знал, за какое. Ходили всякие
слухи. Одни болтали, будто он был связан с бандой "Черная кошка". Другие
намекали на худшее. Сослуживец как-то слышал от одного курсанта, будто тот
слышал, как Интеллигент рассказывал историю про истопника японского
консульства, который сожительствовал с консульской свиньей и по жалобе
консула был расстрелян как японский шпион. Но Литератор утверждал, что
Интеллигент влип за другое. Однажды Интеллигент предложил Литератору
великолепный сюжет для рассказа. В одном учреждении стали пропадать
сотрудники. Поскольку сотрудников было в избытке, на это не обращали
внимания. Но вот пропал начальник, и устроили расследование. Обнаружили люк,
который вел прямо в мясорубку в буфете. Оказывается, буфетчица рубила
сотрудников на котлеты. На допросе выяснилось, что буфетчица была
белогвардейским полковником. Литератор рассказ написал и отнес в редакцию,
где уже стал своим человеком. Там его отвели в особый кабинет и долго
допрашивали, от кого он этот факт узнал. Литератор считал, что Интеллигент
поступил с ним не по-товарищески, так как не предупредил, что сведения эти
были секретными. На самом же деле Интеллигент попал на губу за то, что
поленился ночью выйти во двор и помочился в сапог старшине. Старшина был
взбешен до такой степени, что обложил Интеллигента самым страшным в его
представлении ругательством "интеллигент" и с ходу отправил его на губу без
лишних объяснений.
КЛЕВЕТНИК, ПРЕТЕНДЕНТ, МЫСЛИТЕЛЬ
После того, как Клеветник отказался дать в Журнал статью с критикой
Секретаря, которую от него хотел иметь Претендент, последний дал указание
Мыслителю покончить с этим предателем их общих интересов. Мы его выдвинули в
Академию, а он! Мы его собирались выдвинуть на премию, а он! Мы собирались
дать рецензию на его книгу, а он! И Претендент велел выбросить рецензию из
ближайшего номера Журналы и из всех последующих. Если бы не Мыслитель (это
большая удача, что он тут есть!), то дело для Клеветника кончилось бы совсем
плохо. Просмотрев приводимый в Журнале список работ, опубликованных за
последнее время, Мыслитель обнаружил пять работ Клеветника. Четыре он
вычеркнул, чтобы не привлекать ненужное внимание к Клеветнику и спасти
упоминание хотя бы об одной работе. Чтобы не раздражать инструкторов,
Мыслитель снял все сноски на работы Клеветника. Пусть работает спокойно,
думал он. К чему эта шумиха вокруг его работ. Она только мешает. В следующем
номере прошла статья с незначительными критическими замечаниями в адрес
Клеветника. Это неплохо, думал Мыслитель. А то забвение -- худшая форма
погрома. Надо оставить. Все говорили, что лишь благодаря Мыслителю Клеветник
может жить и работать спокойно. Ходил даже слух, будто Социолог и Претендент
добиваются в верхах квартиры для Клеветника. В следующем номере Журнала
появилась критическая, но доброжелательная статья против Клеветника. Все
жали Мыслителю руку и говорили, что он проявил большое мужество, вычеркнув
из статьи такие обвинения в адрес Клеветника, за которые раньше ставили к
стенке. А этот чисто профессиональный разнос -- детские игрушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118