..
Аббат что-то крикнул, и снова монах, здоровенный парень, по имени
Амброз, закрыл ей рот покрывалом. Она опять освободилась и, повернувшись к
народу, закричала:
- Многим из вас я в свое время помогала. Неужто у меня друга не
осталось? Неужто в Блосхолме нет никого, кто отомстит за меня этой скотине
Амброзу. Кое-кто, верно, найдется!
Но тут Амброз, с помощью других монахов, набросился на нее, ударил по
голове и стал трясти, пока она, задыхаясь, почти лишившись сознания, не
упала на пол.
Быстро обменявшись несколькими словами со своими коллегами, епископ
вскочил с места и в сумерках, сгущающихся в зале - ибо солнце уже зашло, -
прочитал приговор суда.
Прежде всего он заявил, что обвиняемые найдены виновными в
злостнейшем колдовстве. Затем он со всей подобающей торжественностью
отлучил преступниц от церкви и отдал их души во власть сатаны, их
господина. Под конец, как бы между прочим, он приговорил их тела к
сожжению, не указав, однако, когда, кто и каким образом должен совершить
казнь. В это мгновение из темноты раздался чей-то громкий голос:
- Ты превышаешь свою власть, поп, и посягаешь на права короля.
Берегись!
Начался шум; одни кричали "верно", другие - "нет". Когда же все
утихло, епископ или, может быть, аббат - разглядеть было невозможно -
воскликнул:
- Церковь защищает свои права! Пускай король заботится о своих.
- Да он и позаботится, - ответил тот же голос. - Он уже показал это
римскому папе. Монахи, ваша песенка спета.
Опять поднялся ужасающий шум. И правда, вся эта сцена или, вернее,
шум, царивший кругом, кому угодно могли показаться странными. Епископ со
своего места вопил от ярости, словно курица, потревоженная ночью на
насесте; хмурый приор мычал, точно бык; народ волновался и кричал то одно,
то другое; секретарь требовал, чтобы ему дали свечу, а когда, наконец, ее
принесли и она, как слабая звездочка, замерцала в густом мраке, он трубкой
приставил руку ко рту и заорал:
- А как насчет этой Бриджет? Оправдать ее?
Епископ ничего не ответил. Казалось, он испугался тех сил, которые
сам же развязал; но аббат крикнул секретарю:
- На костер старую ведьму вместе с другими! - И тот записал это
решение в протокол.
Когда стража окружила трех осужденных, чтобы увести их, у
перепуганного ребенка вырвался тонкий жалобный крик. А епископ и его
спутники, предшествуемые монахом со свечкой в руке - это как раз был
Амброз, ударивший Эмлин, - целой процессией двинулись через зал к парадной
двери.
Но не успели они дойти до нее, как свеча была вырвана из руки
Амброза, воцарился полнейший мрак, а во мраке поднялась страшная суматоха.
Раздавались вопли, шум борьбы, крики о помощи. Понемногу все стихло, зал
начал пустеть, ибо ни у кого, по-видимому, не было желания там
задерживаться. Зажгли факелы, и глазам оставшихся в зале предстало
необычайное зрелище.
Епископ, аббат, чужой приор лежали в разных местах, избитые,
окровавленные, одежды с них были сорваны, так что они оказались
полуголыми; рядом с епископом валялся его разломанный пополам посох:
похоже было, что и обломали его о голову самого епископа. Но хуже всего
пришлось монаху Амброзу: он лежал, прислоненный к одному из столбов,
поддерживающих свод; ноги его обращены были носками вперед, а лицо
смотрело назад, ибо кто-то свернул ему шею, как гусю в Михайлов день.
Епископ огляделся по сторонам и почувствовал, как болят его раны.
Потом он позвал свою свиту:
- Принесите мне плащ и подайте лошадь; хватит с меня Блосхолма и всех
этих колдовских штук. Теперь вы уж сами распутывайте свои дела, аббат
Мэлдон; мне в них что-то не везет. - При этих словах он взглянул на свой
сломанный посох.
Так закончился большой процесс блосхолмских ведьм.
Сайсели наконец заснула, и Эмлин оберегала ее сон. Так как никакого
другого подходящего помещения не было, их опять отвели в прежнюю комнату,
но теперь они находились там под вооруженной стражей, чтобы им не
вздумалось бежать. Однако Эмлин хорошо сознавала, что на бегство
рассчитывать нечего: даже если бы им и удалось выбраться из стен обители,
как смогли бы они скрыться, не имея друзей себе в помощь, пищи, чтобы не
умереть с голоду, и лошадей для дальнейшего путешествия? Не пройдя и мили,
они оказались бы настигнутыми погоней. К тому же Сайсели не пожелала бы
расстаться с ребенком, да и вряд ли была в состоянии куда-либо двинуться
после всего, что перенесла. Так Эмлин и сидела без сна, и сердце ее полно
было горечи, гнева и страха, ибо она не видела впереди ни малейшего луча
надежды. Тьма окружала их со всех сторон.
Дверь открылась, потом ее снова закрыли и заперли на ключ. Из-за
занавески выступила высокая фигура настоятельницы со свечой в руках,
сверкнувшей во мраке, как звезда. Она стояла и осматривалась, подняв
свечу; и у Эмлин, когда она ее увидела, мелькнула одна мысль: может быть,
она, так любившая Сайсели, поможет им? Разве сейчас образ ее - ласковое
лицо, свеча во мраке - не представился ей воплощением самой надежды? Эмлин
встала навстречу настоятельнице, приложив палец к губам.
- Она спит, не будите ее, - прошептала она. - Вы пришли сказать нам,
что завтра мы будем сожжены?
- Нет, Эмлин. Старый епископ велел, чтобы это совершилось не ранее
как через неделю: ему надо время, чтобы, проехав через всю Англию,
возвратиться домой. По правде говоря если бы не то, что его избили в
темноте и свернули шею брату Амброзу, я думаю, он вообще не довел бы дела
до казни, чтобы не иметь потом неприятностей. Но сейчас он взбешен,
клянется, что в зале на него набросились злые духи и что те, кто их
вызвал, должны умереть. Эмлин, кто же убил брата Амброза? Люди или...
- Думаю, что люди, матушка. Дьявол никому шеи не сворачивает - это
только монахам такое снится. Кого может удивить, если у моей госпожи
сохранились верные друзья? Она ведь самая знатная леди в наших местах, и с
ней поступили так жестоко. Наши люди просто перетрусили, а то бы они уже
давно камня на камне в этом аббатстве не оставили и глотки бы перегрызли
всем, кто скрывается за его стенами.
- Эмлин, - снова начала настоятельница, - во имя Христово и ради
спасения своей души, скажи ты мне правду, - есть во всем этом деле
колдовство или нет? А если нет, то что же оно все означает?
- Не больше в нем колдовства, чем в вашем добром сердце. Все это
сделал человек. Имени его я вам не назову, чтобы вы его как-нибудь не
подвели. Человек надел на себя доспехи Фотрелов и потайным ходом пришел в
часовню посоветоваться с нами. Человек спалил кельи и скирды аббатства,
разогнал скот, надев себе на голову козью шкуру, и вытащил из могилы череп
пьяницы Эндрью. Не сомневаюсь, что его же рука свернула шею Амброзу,
который меня ударил.
- А! - сказала настоятельница. - Кажется, я теперь догадываюсь;
только очень уж у тебя грубое орудие, Эмлин. Ну, не бойся, тайны твоей я
никому не выдам. - Она помолчала, потом заговорила опять: - Ох, и рада же
я, что вражья сила тут ни при чем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77