Если они или кто-нибудь из них
возвратится до понедельника, ты их увидишь.
- Если же они не вернутся, я увижу их впоследствии, - ответила Эмлин,
пожав плечами. - Это неважно. Прощайте, милорд аббат, пока мы не
встретимся у костра.
В воскресенье, то есть накануне казни, аббат явился снова.
- Три дня тому назад, - сказал он, обращаясь к ним обеим, - я
предлагал вам на известных условиях возможность сохранить жизнь, но вы,
упорствующие в своем злодействе ведьмы, не захотели слушать. Теперь я
предлагаю вам единственное, что еще в моей власти, - не жизнь, конечно,
для этого уже слишком поздно, но смерть без мучений. Если вы отдадите мне
то, чего я домогаюсь, палач отправит вас на тот свет прежде, чем вас
коснется пламя, - неважно, как он это сделает. Если же нет, - я уже сказал
вам: прошли сильные дожди и, говорят, хворост довольно сырой.
Сайсели слегка побледнела - кто бы не побледнел даже в те жестокие
времена! - а затем спросила:
- А что вам нужно такое, что мы можем вам дать? Признание своей вины,
чтобы обелить вас в глазах людей? Если так, то этого вы не добьетесь, хотя
бы тела наши горели понемножку, дюйм за дюймом.
- Да, я хочу этого, но ради вас самих, а не ради себя, ибо кто
признает свою вину и покается, тот может получить отпущение. Однако мне и
другое нужно - великолепные драгоценности, которые вы спрятали и которые
можно употребить ко благу церкви.
Тогда Сайсели проявила все мужество, которое было у нее в крови.
- Никогда, никогда! - закричала она, обратив на него горящий взор. -
Пытайте и убивайте меня, если хотите, но достояния моего вам не похитить.
Я не знаю, где находятся эти драгоценности, но, где бы они ни были, пусть
там и лежат, пока их не найдут мои наследники или пока они не рассыплются
прахом.
Лицо аббата приняло злобное выражение.
- Это твое последнее слово, Сайсели Фотрел?
Она наклонила голову, он же повторил свой вопрос Эмлин, которая
ответила:
- Что говорит моя госпожа, то и я скажу.
- Пусть же будет так! - вскричал он. - Наверно, вы, колдуньи,
надеетесь на дьявола. Что ж, посмотрим, поможет ли он вам завтра.
- Бог нам поможет, - спокойно ответила Сайсели. - Придет время, и вы
вспомните мои слова. С тем он и ушел.

12. КОСТЕР
Последняя ночь была ужасна. Пусть те, кто следил за этим рассказом,
представят себе, в каком состоянии находились эти две женщины - одна из
них почти девочка, - которые завтра, под глумленье и проклятия суеверной
толпы, должны были безвинно претерпеть мучительную смерть, если, конечно,
не считать преступлением затеи Эмлин и Томаса Болла, к которым Сайсели
почти не имела отношения. Однако тысячам других, тоже ни в чем не
повинным, приходилось претерпевать подобную же, а то и еще худшую участь в
те времена, кое-кем именуемые "добрыми, старыми", времена рыцарей и
любезных кавалеров, когда даже малых детей пытали и сжигали "святые" и
"ученые" мужи, трепетавшие перед дьяволом и его деяниями: ведь считалось,
что дьявола можно видеть или хотя бы ощущать его присутствие.
Жестокость их была жестокостью страха. Несомненно, что хотя аббат
Мэлдон преследовал и другие священные для него цели, он верил в то, что
Сайсели и Эмлин занимались мерзостным колдовством, что они общались с
сатаной ради мщения ему, аббату, и потому были слишком большими
злодейками, чтобы оставаться в живых. Старый епископ тоже в это верил,
верили и хмурый приор и большая часть невежественных людей, что жили в
округе и знали об ужасных вещах, творившихся в Блосхолме. Разве некоторые
из них не видели взаправду, как злой дух с рогами, копытами и хвостом
угонял монастырский скот, а другим разве не встретился призрак сэра Джона
Фотрела, который, без сомнения, был также чертом, только в другом облике?
О, эти женщины были виновны, несомненно виновны и заслуживали костра!
Какое значение имело то, что мужа и отца одной из них убили, а другая тоже
претерпела в прошлом горькие, но позабытые уже обиды? По сравнению с
колдовством убийство было вещью для всех привычной, незначительным, вполне
обычным преступлением, которое всегда может совершиться там, где замешаны
человеческие страсти и нужды.
Ужасная это была ночь. Иногда Сайсели ненадолго засыпала, но большую
часть времени она молилась. Ожесточившаяся Эмлин не спала и не молилась,
лишь раз или два вознесла она мольбу о том, чтобы мщение поразило аббата,
ибо вся душа ее возмущалась и гнев душил при мысли о том, что она со своей
любимой госпожой должна погибнуть позорной смертью, а враг их будет жить,
торжествуя, окруженный почетом. Далее ребенок, видимо, нервничал и
беспокоился, словно некое неосознанное чувство предупреждало его о
неминуемой ужасной беде, он не был болен, но, вопреки своему обыкновению,
беспрестанно просыпался и плакал.
- Эмлин, - сказала Сайсели уже под утро, но еще до рассвета, когда
наконец ей удалось успокоить ребенка и он уснул, - как ты думаешь, сможет
мать Матильда помочь нами?
- Нет, нет, и не помышляй об этом, родная. Она стара и слаба, дорога
трудная и длинная; ей даже, может быть, и вовсе не удалось добраться до
места. Наугад пустилась она в путь, и даже если и попала куда нужно, то,
может быть, этот самый комиссар уже уехал, или не пожелал ее выслушать,
или, возможно, почему-либо не в состоянии приехать сюда. Чего ему
тревожиться о том, что каких-то двух ведьм собираются спечь за сотню миль
от него? Это же пиявка, присосавшаяся к какому-нибудь жирному монастырю!
Нет, нет, не рассчитывай на нее!
- Во всяком случае, она смелая и верная, Эмлин, и сделала все, что
могла. Да будет над нею всегда милость божия! Ну, а что ты скажешь насчет
Томаса Болла?
- Ничего, кроме того, что он рыжий осел, который кричать умеет, а
лягнуть не смеет, - со злобой ответила Эмлин. - Не говори мне о Томасе
Болле. Если бы он был мужчиной, так давно уже свернул бы шею этому
мерзавцу аббату, вместо того, чтобы наряжаться козлом и охотиться за его
коровами.
- Если то, что говорят, правда, он же свернул шею отцу Амброзу, -
слегка улыбнувшись, возразила Сайсели. - Может быть, он просто ошибся в
темноте.
- Если так, то это очень похоже на Томаса Болла: он всегда хотел
того, что нужно, а делал обратное. Не говори о нем больше, я не хочу
встретить свой смертный час с горечью в сердце. Мы теперь погибаем из-за
веселых проказ Томаса Болла. Чума на него, безмозглого труса, вот что! А
ведь я еще его поцеловала!
Сайсели слегка удивилась ее последним словам, но, решив, что
расспрашивать не стоит, сказала: - Нет, нет, спасибо ему говорю я - он
ведь спас моего мальчика от этой гнусной ведьмы.
На некоторое время опять воцарилось молчание, ибо о бедном Томасе
Болле и его поведении говорить было уже нечего. Да и не хотелось им
спорить о людях, с которыми им уже никогда не придется увидеться. Под
конец Сайсели опять заговорила в темноте:
- Эмлин, я постараюсь быть мужественной. Но помнишь, как-то ребенком
я хотела стащить только что сваренные и еще не застывшие леденцы и
обожглась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77