Рынок — это порождение не "естественного состояния", а правового
состояния. Именно право урезонивает потенциальных экспроприаторов
и создает предпосылки такой реальности, где искомую потребительную
стоимость можно получить только в обмен на равноценную потреби-
тельную стоимость, а не путем насильственного изъятия ее у тех, кто
окажется слабее.
Вопрос, как видим, философский: способен ли современный мир
существовать при тех предпосылках, из которых исходят постмодерни-
сты, или своей относительною устойчивостью он более обязан старым
предпосылкам, восходящим ко временам, когда нормы крепились и па-
тетикой веры, и авторитетом власти?
Перейдем теперь от этих общих соображений к конкретному анали-
зу влияния духа постмодернистской эпохи на политическую систему и
метаморфозы, в ней происходящие.
Лучше всего это сделать на примере современной России. Наша
страна в лабораторно чистом виде продемонстрировала метаморфозы,
связанные с переходом от модернизационной политической системы к
постмодернистской.
100
События, произошедшие в августе 1991 г., казалось, воплощали со-
бой новейший модернизационный проект. Налицо были все его состав-
ляющие. Во-первых, появилась идеология, исправившая заблуждения ста-
рой и "на этот раз безошибочно" указавшая всем, куда на самом деле
движется вся мировая история, неудержимо вовлекая туда и Россию.
Оказывается, движется она совсем не к мировому коммунизму, а к
мировому либерализму западного образца: рыночной экономике, право-
вому государству, политической демократии.
История, таким образом, вновь оказалась "одновариантной". Наши
"демократы", провозгласившие приверженность плюрализму, не позво-
лили истории быть столь же открытой и плюралистичной. Они просто
заменили один "единственно возможный путь" другим, тоже "единст-
венно возможным".
Во-вторых, появился и свой демократический авангард, который не
только хорошо знал единственно правильный путь, но и был полон ре-
шимости уберечь от уклонений от него, ибо "иного не дано".
При этом чем дальше, тем больше подтверждалась основная пре-
зумпция модернизационной теории - о темной консервативной массе,
которая непонятным образом привержена "проклятому прошлому" и не
знает своего истинного счастья, и которую, следовательно, придется
вести к будущему, может быть, вопреки ее собственной воле. Этот пе-
реход от "общедемократического единства" народа к делению на новый,
демократический авангард и косную массу проступал все явственнее по
мере того, как нарастало противоречие между "демократическим" пре-
зидентом и "реакционным" Верховным Советом РФ, а затем - между
Президентом и Думой. Так происходило превращение представитель-
ской политической системы, в которой народ является политическим
сувереном, диктующим свою волю исполнительной власти, к модерни-
зационной модели, в которой народ опускается до роли воспитуемого и
направляемого.
Однако, как оказалось, не это превращение было главным и роко-
вым. В сущности эту травму перехода от иллюзий общедемократическо-
го единства к новому авторитаризму "просвещенного авангарда" пере-
жили все страны, относящиеся ко второму эшелону модернизации. Да-
же Франция не избежала этой травмы: модернизационный режим 5-й
республики был авторитарным и удостоился со стороны оппозиции на-
звания "режим личной власти".
Настоящие беды и срывы августовского режима были впереди и их
не могла предусмотреть модернизационная теория.
Вспомним Истона: его концепция политической системы формули-
рует правило, согласно которому увеличение требований должно сопро-
вождаться усилением поддержки. Политическая система включает осо-
101
бое поле власти, сообщающее направленность действию политических
акторов. "Политический режим характеризуется единой матрицей, со-
общающей разнообразнейшим политическим действиям и инициативам
один общий смысл: все они рассматриваются как наделенные авторите-
том — формальной или неформальной способностью добиваться повино-
вения, а значит, — предсказуемости человеческого поведения"1.
Власть есть такое отношение между А и Б, при котором А убежден
в своем праве и способности ожидать от Б повиновения, а Б, в свою
очередь, не сомневается ни в праве А повелевать, ни в своем долге по-
виноваться. Секрет в том, что соответствующую систему ожиданий
нельзя обеспечить чисто институциональным образом, создавая разветв-
ленную сеть инструкций и предписаний. Во-первых, в инструкциях не-
возможно предусмотреть нестандартные ситуации, всегда возможные в
будущем, а во-вторых, инструкции отличаются принципиальной непол-
нотой: исполнителю всегда приходится в ответ на нюансы и повороты
дела идти на риск собственной интерпретации.
Следовательно, политическая система - это не только вещество ин-
ститутов, но и поле регулируемых ожиданий, установок, идентифика-
ций, обеспечивающих готовность к руководству и повиновению.
Не случайно авторы постструктурального направления (они же -
постмодернисты), в частности Пьер Бурдье, разрабатывают "принцип
дополнительности" в политологии: сочетание описания политических
явлений на языке теории поля наряду с их описанием на обычном языке
институциональной теории2.
Так вот, сбой, послуживший началом перехода от модернизационной
парадигмы к постмодернистской, произошел как раз в области полити-
ческого поля. Оно почему-то перестало излучать напряжение, обеспе-
чивающее как субъективную готовность к властвованию, так и готов-
ность к повиновению.
В поле создался вакуум смысла. Не случайно Бурдье подчеркивает:
"Агенты, стоящие в подчиненной позиции в социальном пространстве,
занимают ее также и в поле производства символической продукции..."3
Катастрофа в системе политического управления наступает тогда,
когда в поле производства символической продукции власть теряет ини-
циативу: спасительную уверенность, что за ее командными акциями
стоят высшие символические сущности: историческая закономерность
или высшая социальная справедливость.
* Easton D. Analyse du systeme politique. P., 182.
тики.
102
2 См.: Бурдье П. Социология политики. М., 1993.
3 Там же. С. 80.
Постмодернистская ситуация, собственно, и означает, что классиче-
ская презумпция, заставляющая рассматривать власть как превращен-
ную форму той или иной "высшей необходимости", больше никого не
убеждает: ни самих властвующих, ни подвластных. И в России (как и в
других странах бывшего "социалистического лагеря"), где соответст-
вующие претензии власти были выражены в неумеренной форме месси-
анского бахвальства, реакция постмодернистского типа сегодня прояв-
ляется значительно резче, чем на Западе. Как пишет З.Бауман,
"неудивительно, что, больно обжегшись на молоке, мы дуем и на воду,
с подозрением глядим на планы райских садоводов, отворачиваемся со
смесью отвращения и страха от самозванных социальных инженеров и
ищем, куда бы скрыться, заслышав клич "дайте мне власть, и я вас
устрою!" Не то или иное государство потеряло авторитет, но государст-
во как таковое, власть как таковая, а главное, потерял силу любимый
призыв всякого государства с инженерными претензиями:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143