И Св.
Писание благословляет его на этот подвиг: justus ex fide vivit ("Праведник
жив будет верой"), говорит нам пророк, а за пророком апостолlxxxiii. И еще:
если у вас будет вера с горчичное зерно, то не будет для вас ничего
невозможного - (?(?( ?((((("((( ?(<(lxxxiv.
V. ДВИЖЕНИЕ ВЕРЫ
Я не могу осуществить движение веры; я не могу закрыть глаза и без
оглядки броситься в бездну Абсурда.
Киргегард
От Иова путь ведет к отцу веры, Аврааму, и к его страшной жертве. Вся
книга "Страх и Трепет", заглавие которой взято из Библии32, посвящена
Аврааму. Уже с Иовом было трудно, очень трудно: мы помним, каких усилий
стоила Киргегарду его решимость противопоставить слезы и проклятия Иова
спокойному и трезвому мышлению Гегеля. Но от Авраама потребовалось больше,
много больше, чем от Иова. Иову его беды были ниспосланы внешней,
посторонней силой - Авраам сам заносит нож над тем, кто ему был дороже всего
на свете. От Иова люди бегут, и даже "этическое", чувствуя свое полное
бессилие, незаметно отстраняется от него. От Авраама же люди не бежать
должны, а ополчиться против него, этика же не только отстраняется от него,
она его предает проклятию. На суд этики - Авраам величайший из преступников,
отверженнейший из людей: сыноубийца. Помочь человеку этика не умеет, но, мы
знаем, она располагает достаточными средствами, чтобы замучить того, кто не
угодил ей. Авраам одновременно и несчастнейший, и преступнейший из людей: он
теряет любимого сына, надежду и опору старости, и, вместе с тем, он, как и
Киргегард, теряет свою честь и свою гордость.
Кто такой этот таинственный Авраам и что это за загадочная Книга, в
которой дело Авраама не заклеймено позорным именем, которого оно заслужило,
а прославлено и возвеличено, в поучение и назидание потомству? Напомню уже
приведенные мною раз слова Киргегарда: "Авраам своим поступком переходит
границы этического. Его (?((( (цель) лежит выше, вне этического. Озираясь на
этот (?(((, он отстраняет этическое". Мы помним тоже, что этическое
прикрывало собой Необходимость, которой дана власть превращать в камень
всякого, взглянувшего на нее. Как мог осмелиться Авраам отстранить
этическое? "Когда я думаю об Аврааме, - пишет Киргегард, - я как бы
совершенно уничтожаюсь. Каждое мгновение я вижу, какой неслыханный парадокс
составляет содержание жизни Авраама; каждое мгновение что-то отталкивает
меня от него, и мысль моя, при всем ее напряжении, в парадокс проникнуть не
может. Я не продвигаюсь ни на один волосок вперед. Я напрягаю все существо,
чтобы добиться своего, но сейчас же чувствую себя совершенно
парализованным". И дальше он поясняет: "Я могу вдуматься в героя, в Авраама
же моя мысль проникнуть не может. Как только я пытаюсь подняться на его
высоту, я сейчас падаю, так как то, что мне открывается, оказывается
парадоксом. Но я оттого не принижаю значения веры, наоборот: для меня вера
есть высшее, что дано человеку, и я считаю нечестным, что философия ставит
на место веры что-то другое и веру высмеивает. Философия не может и не
обязана давать человеку веру, но она должна знать свои пределы, она не
должна ничего отнимать у человека и менее всего вправе она своей болтовней
лишать человека того, что он имеет, точно это было пустяком и
ничтожностью33. Тут, конечно, нужно остановиться и спросить в свой черед: по
какому праву Киргегард утверждает, что вера находится за пределами
философии? И можно ли так "легко" отделаться от притязания философии, "быть
абсолютным судьей", пред которым, как нам сказал Гегель и как думают все
почти философы, "содержание религии должно оправдать и объяснить себя"? Но
Киргегард, как отчасти уже можно понять из того, что он нам рассказал об
Аврааме, и сам знает, какие трудности ему предстоят. Он пишет: "Я глядел в
глаза страшному и не боялся, не дрожал. Но я знаю, что если я даже и
противостою мужественно страшному, мое мужество - не есть мужество веры, но
есть, сравнительно с последним - ничто. Я не могу осуществить движения веры:
я не могу закрыть глаза и без оглядки броситься в бездну Абсурда". Он это
повторяет несчетное количество раз: "Да, этого движения я не могу сделать.
Как только я его пытаюсь сделать, все идет кругом вокруг меня". Или даже
так: "Сделать последнее движение, парадоксальное движение веры для меня
просто невозможно. И я бегу укрыться в горечь покорности"34.
Откуда пришли все эти "не могу" и "невозможно"? Кто или что парализует
волю Киргегарда, мешает ему сделать то, что он называет движением веры и
властно гонит его в скорбную долину покорности и бездействия? У философии,
сказал он нам, т.е. у разумного мышления, нет права своей болтовней отнимать
у человека веру. Но разве тут идет вопрос о праве? У Необходимости тоже не
было никакого права ограничивать власть Отца богов, но и божественный
Платон, и суровый Эпиктет тем не менее принуждены были признать bona, optima
fide, что Зевс, вседержитель все-таки, хотя и против воли, покорялся
Необходимости и уступал ей: ему хотелось отдать людям и их тела и весь мир в
полную собственность, а пришлось удовольствоваться лишь "подержанием" и
благоразумными советами находить блаженство в малом. Что же? И Платон, и
Эпиктет, и сам Зевс не были достаточно мужественными, чтобы вступить в бой с
Необходимостью, и тоже бежали с поля битвы, чтобы укрыться в скорбной долине
покорности, как выразился Киргегард? Если бы мы обратили этот вопрос к
греческим философам или богам, они бы с негодованием отвергли объяснение
Киргегарда. Мужества у них было достаточно, более чем достаточно, и не за
мужеством тут стало дело. Но всякий разумный человек твердо знает, что
Необходимость потому и есть Необходимость, что ее преодолеть невозможно, и
что скорбь резиньяцииlxxxv есть единственное утешение в жизни, которым
бессмертные поделились со смертными, отдавши им от своей способности
приспособляться к условиям существования. Киргегард всегда взывает к
Сократу, учителю Платона и Эпиктета. Но у Сократа ли было недостаточно
мужества? И мог ли Киргегард хоть на минуту допустить, что Сократ взял бы
сторону Иова или Авраама? Сократ, который всегда высмеивал мужество, не
рассчитывающее вперед свои силы и без оглядки бросающееся в опасность!
Несомненно, что весь яд и всю остроту своей иронии и своих сарказмов Сократ
направил бы против неистовствующего Иова и еще больше против бросающегося с
закрытыми глазами в пропасть Абсурда Авраама. Философия не вправе отнимать у
человека веру, не вправе высмеивать веру! Откуда принес эту заповедь
Киргегард? Не наоборот ли: не есть ли основная задача философии в том,
чтобы, высмеявши веру, вернуть людей к единственному источнику истины - к
разуму? Особенно такую веру, какую прославляет Киргегард в Аврааме. Уже с
Иовом дело обстояло плохо: нужно быть выжившим из ума и совершенно
невежественным притом человеком, чтобы из-за своих личных неудач, хотя бы и
больших, призывать к ответу мироздание. И надо быть до крайности наивным -
как неизвестный автор Книги Иова, - чтобы серьезно уверять, что Бог мог
вернуть Иову и его угнанных коров, и отнятые богатства, и даже убитых детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Писание благословляет его на этот подвиг: justus ex fide vivit ("Праведник
жив будет верой"), говорит нам пророк, а за пророком апостолlxxxiii. И еще:
если у вас будет вера с горчичное зерно, то не будет для вас ничего
невозможного - (?(?( ?((((("((( ?(<(lxxxiv.
V. ДВИЖЕНИЕ ВЕРЫ
Я не могу осуществить движение веры; я не могу закрыть глаза и без
оглядки броситься в бездну Абсурда.
Киргегард
От Иова путь ведет к отцу веры, Аврааму, и к его страшной жертве. Вся
книга "Страх и Трепет", заглавие которой взято из Библии32, посвящена
Аврааму. Уже с Иовом было трудно, очень трудно: мы помним, каких усилий
стоила Киргегарду его решимость противопоставить слезы и проклятия Иова
спокойному и трезвому мышлению Гегеля. Но от Авраама потребовалось больше,
много больше, чем от Иова. Иову его беды были ниспосланы внешней,
посторонней силой - Авраам сам заносит нож над тем, кто ему был дороже всего
на свете. От Иова люди бегут, и даже "этическое", чувствуя свое полное
бессилие, незаметно отстраняется от него. От Авраама же люди не бежать
должны, а ополчиться против него, этика же не только отстраняется от него,
она его предает проклятию. На суд этики - Авраам величайший из преступников,
отверженнейший из людей: сыноубийца. Помочь человеку этика не умеет, но, мы
знаем, она располагает достаточными средствами, чтобы замучить того, кто не
угодил ей. Авраам одновременно и несчастнейший, и преступнейший из людей: он
теряет любимого сына, надежду и опору старости, и, вместе с тем, он, как и
Киргегард, теряет свою честь и свою гордость.
Кто такой этот таинственный Авраам и что это за загадочная Книга, в
которой дело Авраама не заклеймено позорным именем, которого оно заслужило,
а прославлено и возвеличено, в поучение и назидание потомству? Напомню уже
приведенные мною раз слова Киргегарда: "Авраам своим поступком переходит
границы этического. Его (?((( (цель) лежит выше, вне этического. Озираясь на
этот (?(((, он отстраняет этическое". Мы помним тоже, что этическое
прикрывало собой Необходимость, которой дана власть превращать в камень
всякого, взглянувшего на нее. Как мог осмелиться Авраам отстранить
этическое? "Когда я думаю об Аврааме, - пишет Киргегард, - я как бы
совершенно уничтожаюсь. Каждое мгновение я вижу, какой неслыханный парадокс
составляет содержание жизни Авраама; каждое мгновение что-то отталкивает
меня от него, и мысль моя, при всем ее напряжении, в парадокс проникнуть не
может. Я не продвигаюсь ни на один волосок вперед. Я напрягаю все существо,
чтобы добиться своего, но сейчас же чувствую себя совершенно
парализованным". И дальше он поясняет: "Я могу вдуматься в героя, в Авраама
же моя мысль проникнуть не может. Как только я пытаюсь подняться на его
высоту, я сейчас падаю, так как то, что мне открывается, оказывается
парадоксом. Но я оттого не принижаю значения веры, наоборот: для меня вера
есть высшее, что дано человеку, и я считаю нечестным, что философия ставит
на место веры что-то другое и веру высмеивает. Философия не может и не
обязана давать человеку веру, но она должна знать свои пределы, она не
должна ничего отнимать у человека и менее всего вправе она своей болтовней
лишать человека того, что он имеет, точно это было пустяком и
ничтожностью33. Тут, конечно, нужно остановиться и спросить в свой черед: по
какому праву Киргегард утверждает, что вера находится за пределами
философии? И можно ли так "легко" отделаться от притязания философии, "быть
абсолютным судьей", пред которым, как нам сказал Гегель и как думают все
почти философы, "содержание религии должно оправдать и объяснить себя"? Но
Киргегард, как отчасти уже можно понять из того, что он нам рассказал об
Аврааме, и сам знает, какие трудности ему предстоят. Он пишет: "Я глядел в
глаза страшному и не боялся, не дрожал. Но я знаю, что если я даже и
противостою мужественно страшному, мое мужество - не есть мужество веры, но
есть, сравнительно с последним - ничто. Я не могу осуществить движения веры:
я не могу закрыть глаза и без оглядки броситься в бездну Абсурда". Он это
повторяет несчетное количество раз: "Да, этого движения я не могу сделать.
Как только я его пытаюсь сделать, все идет кругом вокруг меня". Или даже
так: "Сделать последнее движение, парадоксальное движение веры для меня
просто невозможно. И я бегу укрыться в горечь покорности"34.
Откуда пришли все эти "не могу" и "невозможно"? Кто или что парализует
волю Киргегарда, мешает ему сделать то, что он называет движением веры и
властно гонит его в скорбную долину покорности и бездействия? У философии,
сказал он нам, т.е. у разумного мышления, нет права своей болтовней отнимать
у человека веру. Но разве тут идет вопрос о праве? У Необходимости тоже не
было никакого права ограничивать власть Отца богов, но и божественный
Платон, и суровый Эпиктет тем не менее принуждены были признать bona, optima
fide, что Зевс, вседержитель все-таки, хотя и против воли, покорялся
Необходимости и уступал ей: ему хотелось отдать людям и их тела и весь мир в
полную собственность, а пришлось удовольствоваться лишь "подержанием" и
благоразумными советами находить блаженство в малом. Что же? И Платон, и
Эпиктет, и сам Зевс не были достаточно мужественными, чтобы вступить в бой с
Необходимостью, и тоже бежали с поля битвы, чтобы укрыться в скорбной долине
покорности, как выразился Киргегард? Если бы мы обратили этот вопрос к
греческим философам или богам, они бы с негодованием отвергли объяснение
Киргегарда. Мужества у них было достаточно, более чем достаточно, и не за
мужеством тут стало дело. Но всякий разумный человек твердо знает, что
Необходимость потому и есть Необходимость, что ее преодолеть невозможно, и
что скорбь резиньяцииlxxxv есть единственное утешение в жизни, которым
бессмертные поделились со смертными, отдавши им от своей способности
приспособляться к условиям существования. Киргегард всегда взывает к
Сократу, учителю Платона и Эпиктета. Но у Сократа ли было недостаточно
мужества? И мог ли Киргегард хоть на минуту допустить, что Сократ взял бы
сторону Иова или Авраама? Сократ, который всегда высмеивал мужество, не
рассчитывающее вперед свои силы и без оглядки бросающееся в опасность!
Несомненно, что весь яд и всю остроту своей иронии и своих сарказмов Сократ
направил бы против неистовствующего Иова и еще больше против бросающегося с
закрытыми глазами в пропасть Абсурда Авраама. Философия не вправе отнимать у
человека веру, не вправе высмеивать веру! Откуда принес эту заповедь
Киргегард? Не наоборот ли: не есть ли основная задача философии в том,
чтобы, высмеявши веру, вернуть людей к единственному источнику истины - к
разуму? Особенно такую веру, какую прославляет Киргегард в Аврааме. Уже с
Иовом дело обстояло плохо: нужно быть выжившим из ума и совершенно
невежественным притом человеком, чтобы из-за своих личных неудач, хотя бы и
больших, призывать к ответу мироздание. И надо быть до крайности наивным -
как неизвестный автор Книги Иова, - чтобы серьезно уверять, что Бог мог
вернуть Иову и его угнанных коров, и отнятые богатства, и даже убитых детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85