У меня нет
авторитета, - продолжает он, - и я против этого возражать не стану, хотя,
если бы ты встретился с человеком, имеющим авторитет, он бы повел, вероятно,
с тобою другие разговоры, и ты, к ужасу своему, узнал был, что твое
христианство - это одно воображение и что тебя ждет ад. Я далек от того,
чтобы видеть в этом суждении преувеличение... но у меня нет авторитета, и я
не вправе так разговаривать, верю, что ты обретешь блаженство, такое же
точно, как и подлинный свидетель истины или герой веры. Но я скажу тебе:
вспомни, как жил ты и как жил он. Вспомни, чем он должен был пожертвовать,
он, который отрекся от всего: и от того, что на первый взгляд было труднее
всего отдать, и от того, что чем дальше, тем труднее было отдавать. Подумай,
как он страдал - как тяжело, как долго! А ты в это время счастливо жил в
уютной семье, жена любила тебя всеми силами души своей, дети тебя радовали -
подумай только, как отрадна такая жизнь в мире и спокойствии - и это была
твоя жизнь во все дни твоего пребывания на земле, и затем вспомни о
свидетеле истины. И ты не жил в праздности (я этого не думаю), но твоя
работа не поглощала всего твоего времени: ты мог и отдохнуть, и освежиться;
ты не жил, может быть, в роскоши, но не знал и нужды... Короче: твоя жизнь
прошла в тихой радости, а его - увы! - изо дня в день тяжелый труд и
страдание. И вот вы оба обрели блаженство: ты - такое же, как и он".
Киргегард дальше подробно рассказывает, что пришлось вынести "свидетелю
истины", как его гнали и преследовали, и затем кончает: "Потом вы оба умерли
и ты обрел такое же блаженство, как и он. Подумай об этом, и тогда разве ты
не скажешь того же, что и я: какая это "вопиющая к небу" несправедливость,
что мы оба обрели равное блаженство"90. Надеюсь, читатель не посетует на
меня за эту длинную цитату. Она с предельной наглядностью раскрывает нам, во
что превращается религиозное, когда оно поддается соблазну "этического",
или, если угодно, к каким ухищрениям умеет прибегнуть этическое, когда ему
нужно "отклонить наше внимание" от религиозного. Киргегард, слагавший
пламенные гимны страданию, Киргегард, презрительно отвергавший земные
радости, - в ином мире не может прекратить свои счеты с Мюнстером по поводу
этих радостей и страданий. "Свидетель истины" и в ином мире, где ему
досталось в удел вечное блаженство, не забывает ни о земных обидах своих,
которые он сам искал, ни о радостях, от которых он "добровольно" отказался.
И бессмертие, и блаженство, и вечность не смывают воспоминаний о позоре
пережитого им в конечном существовании и еще меньше могут заменить ему те
радости, которых он был лишен. Словно он повторяет демона Лермонтова: "Я
позавидовал невольно неполной радости людской". Она, эта неполная радость,
лучше, чем бессмертие, чем вечность, чем райское блаженство, - которое нам
уготовляет этическое. Еще немного, и он скажет: лучше быть поденщиком на
земле, чем царем в мире теней. Единственно, что его может успокоить, это
уверенность, что этическое и "там" сохранит свою власть. Оно, понятно,
ничего не может прибавить и там ни к его блаженству, ни к блаженству его
партнера: плоды с дерева жизни не в его власти, он распоряжается только
плодами с дерева познания - мы давно уже узнали от Фальстафа, что награждать
этическое не умеет, а умеет только наказывать. И вот, если Всевышний сам
"равно" откроет двери рая и тому, кто свидетельствовал об истине, и тому,
кто об истине не свидетельствовал, этическое своими прерогативами не
поступится. Оно отравит "блаженство" того, кто не трудился, оно и рай
превратит для него в ад, так что свидетель истины со всей искренностью
сможет сказать, глядя на своего несчастного товарища по блаженству:
"Благодарю Тебя, Господи, что я не таков, как этот мытарь"clxi. Правда, так
резко даже Киргегард не говорит. Но все же, когда ему пришлось как-то
вскользь, правда, коснуться притчи о фарисее и мытаре, он не мог не помянуть
добрым словом фарисея. И ведь нельзя иначе: Христос в этой притче уже
слишком "преувеличил" свою любовь к грешникам. Раз в дело вмешивается
этическое, приходится ему самому распоряжаться судьбами людей. Обыкновенно
люди не решаются исправлять эту притчу на манер Киргегарда - но добродетель
всегда все-таки свою дань получает. Прочитавши про мытаря, человек говорит
себе: "Благодарю Тебя, Господи, что я не таков, как этот фарисей". И ведь
действительно, если путь к блаженству идет через этическое, если блаженство
от плодов с дерева познания, а не с дерева жизни, если правду открыл первому
человеку не Бог, а змей, - другого выхода нет: человек не только может, но и
должен спасаться своими силами, как тому учили древние. Только такое
спасение действительно. Опять, стало быть, приходится исправлять Писание:
там сказано: initium peccati superbiaclxii, мы скажем: начало праведности:
superbe diabolique.
XV. ПОРАБОЩЕННАЯ ВОЛЯ
Кто задумался бы, выбирать ли доверие к Богу или не выбирать? Но мой
выбор не свободен. Я едва чувствую свою свободу, ибо я весь во власти
Необходимости. Я не выбираю пути к Богу, ибо у меня нет выбора.
Киргегард
"Не от меня моя суровость". Понемногу нам стало выясняться, откуда она.
"Взгляните на поле сражения" - самый ожесточенный враг не расправляется так
беспощадно с побежденными, как этическое. Но не следует забывать, что
"этическое", хотя оно тщательно бережет эту тайну от посторонних глаз, не
само выдумало свои каменные "ты должен", а приняло их готовыми от своего
господина - Необходимости. Кант учил "ты должен, стало быть, - ты можешь":
он выводил этическое из свободы, умопостигаемой, правда, но все-таки
свободыclxiii. Более пристальное внимание обнаруживает, однако, другое.
Приходится сказать, "ты не можешь, стало быть ты должен". Источником
моральных императивов является не свобода, а Необходимость. Суровость,
конечно, не от Киргегарда - но и не от этического. Если этическое не дает
себе в этом ясного отчета, то лишь потому, что оно хочет быть автономным,
самозаконным, хочет быть высшим, последним, ни от кого законов не приемлющим
началом, наряду с разумом, который тоже и по тем же причинам скрывает от
всех свою вассальную зависимость от Необходимости. Тут только
обнаруживается, почему Киргегард так настойчиво требовал, чтоб рыцарь веры
прошел через стадию покорности, и, вместе с тем, почему он в грехе видел
обморок свободы и притом одновременно устанавливал как понятие,
противоположное греху, не добродетель, а свободу. Он, правда, ссылался при
этом на "диалектику", но мы будем ближе к нему, если предоставим диалектику
грекам и Гегелю, а у Киргегарда станем искать других источников его
прозрений. Как бы мы ни толковали "диалектику", она всегда, в последнем
счете, предполагает, как я уже указывал, некое самодвижение: даже Яков Беме
"жадно стремился" найти в мире и жизни диалектический процесс, и, как
известно, этим он, главным образом, и пленил творцов немецкого
идеализмаclxiv. Порой даже представляется - хотя на первый взгляд и кажется
парадоксальным, - что, по капризу или злому умыслу истории, немецким
идеалистам пришлось, почти против их воли, оказать ретроспективное влияние
на неподатливого Беме и загнать его в орбиту своих идей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
авторитета, - продолжает он, - и я против этого возражать не стану, хотя,
если бы ты встретился с человеком, имеющим авторитет, он бы повел, вероятно,
с тобою другие разговоры, и ты, к ужасу своему, узнал был, что твое
христианство - это одно воображение и что тебя ждет ад. Я далек от того,
чтобы видеть в этом суждении преувеличение... но у меня нет авторитета, и я
не вправе так разговаривать, верю, что ты обретешь блаженство, такое же
точно, как и подлинный свидетель истины или герой веры. Но я скажу тебе:
вспомни, как жил ты и как жил он. Вспомни, чем он должен был пожертвовать,
он, который отрекся от всего: и от того, что на первый взгляд было труднее
всего отдать, и от того, что чем дальше, тем труднее было отдавать. Подумай,
как он страдал - как тяжело, как долго! А ты в это время счастливо жил в
уютной семье, жена любила тебя всеми силами души своей, дети тебя радовали -
подумай только, как отрадна такая жизнь в мире и спокойствии - и это была
твоя жизнь во все дни твоего пребывания на земле, и затем вспомни о
свидетеле истины. И ты не жил в праздности (я этого не думаю), но твоя
работа не поглощала всего твоего времени: ты мог и отдохнуть, и освежиться;
ты не жил, может быть, в роскоши, но не знал и нужды... Короче: твоя жизнь
прошла в тихой радости, а его - увы! - изо дня в день тяжелый труд и
страдание. И вот вы оба обрели блаженство: ты - такое же, как и он".
Киргегард дальше подробно рассказывает, что пришлось вынести "свидетелю
истины", как его гнали и преследовали, и затем кончает: "Потом вы оба умерли
и ты обрел такое же блаженство, как и он. Подумай об этом, и тогда разве ты
не скажешь того же, что и я: какая это "вопиющая к небу" несправедливость,
что мы оба обрели равное блаженство"90. Надеюсь, читатель не посетует на
меня за эту длинную цитату. Она с предельной наглядностью раскрывает нам, во
что превращается религиозное, когда оно поддается соблазну "этического",
или, если угодно, к каким ухищрениям умеет прибегнуть этическое, когда ему
нужно "отклонить наше внимание" от религиозного. Киргегард, слагавший
пламенные гимны страданию, Киргегард, презрительно отвергавший земные
радости, - в ином мире не может прекратить свои счеты с Мюнстером по поводу
этих радостей и страданий. "Свидетель истины" и в ином мире, где ему
досталось в удел вечное блаженство, не забывает ни о земных обидах своих,
которые он сам искал, ни о радостях, от которых он "добровольно" отказался.
И бессмертие, и блаженство, и вечность не смывают воспоминаний о позоре
пережитого им в конечном существовании и еще меньше могут заменить ему те
радости, которых он был лишен. Словно он повторяет демона Лермонтова: "Я
позавидовал невольно неполной радости людской". Она, эта неполная радость,
лучше, чем бессмертие, чем вечность, чем райское блаженство, - которое нам
уготовляет этическое. Еще немного, и он скажет: лучше быть поденщиком на
земле, чем царем в мире теней. Единственно, что его может успокоить, это
уверенность, что этическое и "там" сохранит свою власть. Оно, понятно,
ничего не может прибавить и там ни к его блаженству, ни к блаженству его
партнера: плоды с дерева жизни не в его власти, он распоряжается только
плодами с дерева познания - мы давно уже узнали от Фальстафа, что награждать
этическое не умеет, а умеет только наказывать. И вот, если Всевышний сам
"равно" откроет двери рая и тому, кто свидетельствовал об истине, и тому,
кто об истине не свидетельствовал, этическое своими прерогативами не
поступится. Оно отравит "блаженство" того, кто не трудился, оно и рай
превратит для него в ад, так что свидетель истины со всей искренностью
сможет сказать, глядя на своего несчастного товарища по блаженству:
"Благодарю Тебя, Господи, что я не таков, как этот мытарь"clxi. Правда, так
резко даже Киргегард не говорит. Но все же, когда ему пришлось как-то
вскользь, правда, коснуться притчи о фарисее и мытаре, он не мог не помянуть
добрым словом фарисея. И ведь нельзя иначе: Христос в этой притче уже
слишком "преувеличил" свою любовь к грешникам. Раз в дело вмешивается
этическое, приходится ему самому распоряжаться судьбами людей. Обыкновенно
люди не решаются исправлять эту притчу на манер Киргегарда - но добродетель
всегда все-таки свою дань получает. Прочитавши про мытаря, человек говорит
себе: "Благодарю Тебя, Господи, что я не таков, как этот фарисей". И ведь
действительно, если путь к блаженству идет через этическое, если блаженство
от плодов с дерева познания, а не с дерева жизни, если правду открыл первому
человеку не Бог, а змей, - другого выхода нет: человек не только может, но и
должен спасаться своими силами, как тому учили древние. Только такое
спасение действительно. Опять, стало быть, приходится исправлять Писание:
там сказано: initium peccati superbiaclxii, мы скажем: начало праведности:
superbe diabolique.
XV. ПОРАБОЩЕННАЯ ВОЛЯ
Кто задумался бы, выбирать ли доверие к Богу или не выбирать? Но мой
выбор не свободен. Я едва чувствую свою свободу, ибо я весь во власти
Необходимости. Я не выбираю пути к Богу, ибо у меня нет выбора.
Киргегард
"Не от меня моя суровость". Понемногу нам стало выясняться, откуда она.
"Взгляните на поле сражения" - самый ожесточенный враг не расправляется так
беспощадно с побежденными, как этическое. Но не следует забывать, что
"этическое", хотя оно тщательно бережет эту тайну от посторонних глаз, не
само выдумало свои каменные "ты должен", а приняло их готовыми от своего
господина - Необходимости. Кант учил "ты должен, стало быть, - ты можешь":
он выводил этическое из свободы, умопостигаемой, правда, но все-таки
свободыclxiii. Более пристальное внимание обнаруживает, однако, другое.
Приходится сказать, "ты не можешь, стало быть ты должен". Источником
моральных императивов является не свобода, а Необходимость. Суровость,
конечно, не от Киргегарда - но и не от этического. Если этическое не дает
себе в этом ясного отчета, то лишь потому, что оно хочет быть автономным,
самозаконным, хочет быть высшим, последним, ни от кого законов не приемлющим
началом, наряду с разумом, который тоже и по тем же причинам скрывает от
всех свою вассальную зависимость от Необходимости. Тут только
обнаруживается, почему Киргегард так настойчиво требовал, чтоб рыцарь веры
прошел через стадию покорности, и, вместе с тем, почему он в грехе видел
обморок свободы и притом одновременно устанавливал как понятие,
противоположное греху, не добродетель, а свободу. Он, правда, ссылался при
этом на "диалектику", но мы будем ближе к нему, если предоставим диалектику
грекам и Гегелю, а у Киргегарда станем искать других источников его
прозрений. Как бы мы ни толковали "диалектику", она всегда, в последнем
счете, предполагает, как я уже указывал, некое самодвижение: даже Яков Беме
"жадно стремился" найти в мире и жизни диалектический процесс, и, как
известно, этим он, главным образом, и пленил творцов немецкого
идеализмаclxiv. Порой даже представляется - хотя на первый взгляд и кажется
парадоксальным, - что, по капризу или злому умыслу истории, немецким
идеалистам пришлось, почти против их воли, оказать ретроспективное влияние
на неподатливого Беме и загнать его в орбиту своих идей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85